Проповедник - Страница 16

— Согласно принятой у нас в Швеции практике, мы никогда не даем временного промежутка менее пяти часов в случаях, подобных нашему, так что это все, чем я могу тебе помочь. Интервал в пять часов дает, таким образом, точность до девяноста процентов, хотя, с другой стороны, он очень приблизителен. Но я могу подтвердить то, что вы наверняка уже подозревали сами: что Кунгсклюфтан, где вы нашли жертву, не является местом преступления. Ее убили, и она лежала мертвая часа два, и только потом труп оказался там, где был обнаружен. Об этом можно судить, помимо всего прочего, по трупным пятнам.

— Ну, это уже что-то, — вздохнул Мартин. — А скелеты, как с ними? Они что-нибудь дали? Ты ведь получил данные от Патрика о том, кто это мог быть?

— Да, конечно, получил, но мы с ними еще не закончили. Не так-то просто найти стоматологические карты тысяча девятьсот семьдесят девятого года, но мы над этим работаем, и как только появятся какие-нибудь подвижки, тут же дадим вам знать. Но на текущий момент могу сказать, что оба скелета женские и возраст, судя по всему, совпадает. Состояние тазовых костей одного скелета указывает на то, что он принадлежал рожавшей женщине. И это также подтверждает те данные, которые у нас есть. Вот что самое интересное во всем этом: на обоих скелетах имеются переломы, сходные с теми, что мы обнаружили у убитой девушки. И между нами, я должен признаться, что считаю характер переломов практически идентичным у всех трех жертв.

От изумления Мартин уронил ручку на пол. Что на самом деле происходит? Какая тут может быть связь? Садист-убийца, который прервался почти на четверть века, а потом опять вернулся к своим зверским забавам? А о другой возможности Мартин даже не хотел думать — о том, что убийца вовсе не ждал двадцать четыре года, а просто-напросто они не находили его жертв.

— А были ли им тоже нанесены ножевые раны?

— Органического материала не осталось, так что сказать довольно трудно, но на костях в нескольких местах остались следы воздействия острого предмета. Их можно определить как аналогичные ранам убитой.

— А причина смерти? Как они умерли?

— Точно так же, как немецкая девушка. У них обеих сломана подъязычная кость — это признак, характерный для удушения.

Мартин быстро делал заметки по ходу разговора.

— А что-нибудь еще интересное ты мне скажешь?

— Ничего особенного, кроме того, что скелеты, по всей очевидности, были закопаны. На обоих скелетах остались следы почвы. Мы продолжим исследование, проведем анализы — может, это что-нибудь даст. Пока еще не очень ясно — поэтому запаситесь терпением, — но на теле Тани Шмидт и на одеяле, на котором она лежала, также остались образцы почвы, и мы, конечно, сравним их с анализами грунта со скелетов.

Петерсен сделал паузу, а потом неожиданно спросил:

— А кто руководит расследованием — Мелльберг? — В его голосе явно обозначилось беспокойство.

Мартин усмехнулся про себя, радуясь тому, что тут он может успокоить Турда.

— Нет, Патрик — он получил это задание. Но если мы справимся с этим делом, ты, конечно, понимаешь, кому достанется вся слава.

Они оба посмеялись замечанию Мартина, но смех получился довольно грустным.

Закончив разговор с Петерсеном, Мартин взял материалы, которые выдал факс. Вскоре пришел Патрик, и уже через десять минут он получил полное представление о том, что Мартин узнал от Турда Петерсена, и держал в руках присланный по факсу письменный отчет эксперта. Они столкнулись с чертовски запутанным делом.

Анна лежала на носу яхты, и солнце буквально поджаривало ее. Раскинув руки и ноги, она с удовольствием загорала. Дети пообедали и спали внизу, в каюте. Густав стоял на румпеле. Капельки соленой воды брызгали на нее каждый раз, когда форштевень яхты нырял в воду, и это приятно освежало ее кожу.

— Анна, твой телефон. — Голос Густава вывел ее из почти медитативного состояния.

— А кто это? — Анна козырьком приложила руку к глазам, прикрывая их от солнца, и увидела, что Густав машет ее мобильным телефоном.

— Он не хочет говорить.

Вот дерьмо, она тут же прекрасно поняла, кто звонит. Она сразу же встревожилась, и обеспокоенность завязала у нее внутри плотные неприятные узелки. Анна осторожно подошла к Густаву и взяла телефон.

— Анна.

— Ну и кто этот козел? — осведомился Лукас.

Анна помедлила:

— Я сказала, что уеду и мой друг покатает нас на яхте.

— Ты что, будешь сейчас мне рассказывать, что это всего лишь твой друг? Как его зовут?

— Тебе это совершенно не обязательно…

Лукас прервал ее:

— КАК ЕГО ЗОВУТ, Анна?

Голос Лукаса действовал на нее магнетически, с каждой секундой ее способность противостоять Лукасу становилась все слабее. Она тихо ответила:

— Густав фон Клинт.

— Ах так! Хуже ты ничего не могла придумать? — В голосе Лукаса одновременно слышались издевка и ненависть. — Как ты посмела взять моих детей и поехать отдыхать с другим мужчиной?

— Мы разведены, Лукас, — сказала Анна. Она прикрыла глаза рукой.

— Ты знаешь так же хорошо, как и я, что это ничего не изменило: ты — мать моих детей, и это значит, что нам с тобой постоянно придется поддерживать контакт. Ты принадлежишь мне, и дети принадлежат мне.

— А почему ты пытаешься их у меня забрать?

— Потому что у тебя неустойчивая психика, Анна. У тебя всегда были слабые нервы, и, мягко говоря, трудно рассчитывать, что ты сможешь заботиться о моих детях так, как они того заслуживают. Ты только посмотри, как ты живешь: целыми днями работаешь, а дети — в детском саду. Ты что, действительно считаешь, что это подходящая жизнь для детей, Анна?

— Но я должна работать, Лукас. И интересно, что бы ты делал, если бы занимался детьми? Ты, между прочим, тоже должен работать. И кто бы тогда о них заботился?

— Решение есть, Анна, и ты это прекрасно знаешь.

— Ты что, сумасшедший? По-твоему, я вернусь к тебе после того, как ты сломал Эмме руку? Ты думаешь, я забыла, как ты все время поступал со мной? — Ее голос сорвался на фальцет, и в ту же секунду она поняла, что этого ей говорить не стоило и что она зашла слишком далеко.

— Я в этом не виноват, это был несчастный случай. Кроме того, если бы ты не перечила мне все время и не доводила меня, тогда бы я не выходил из себя.

Говорить с ним — все равно что бросать слова на ветер. После многих лет, прожитых с Лукасом, Анна знала, что он действительно так думает и убежден в том, что говорит. Лукас никогда не ошибался, он никогда ни в чем не был виноват. Что бы ни случалось, что бы ни происходило, всегда находился кто-то, кого можно обвинить. Каждый раз, избивая ее, он заставлял ее почувствовать, что именно она виновата — виновата в том, что не оказалась достаточно понимающей, любвеобильной, прилежной.

Для нее самой стало неожиданностью, что у нее неизвестно откуда взялись силы и мужество пройти через процедуру развода, и она впервые за многие годы почувствовала себя сильной и способной победить. Она поняла, что может изменить свою жизнь к лучшему и добиться успеха. Анна и дети могли начать новую жизнь. Но все оказалось не так легко. Сначала Лукас определенно был в шоке после того, как во время очередного приступа бешенства сломал руку их дочери, и, вероятно, поэтому проявил несвойственную ему покладистость. Какое-то время он вел жизнь разбитного холостяка и менял подружек, находя удовлетворение в своей очередной победе. Анне даже показалось, что он оставил ее и детей в покое, но едва она успокоилась, считая, что наконец избавилась от Лукаса, он начал уставать от своей новой жизни и опять устремил взор в сторону своей бывшей семьи. В ход пошли цветы, подарки, мольбы, извинения — в общем, мягко стелет. А потом он начал пытаться забрать детей себе. Для этого он выдвинул многочисленные, но совершенно беспочвенные обвинения в том, что Анна несостоятельна как мать. Во всех его обвинениях не было ни слова правды, но Анна знала, что Лукас может быть очаровательным и очень убедительным, и содрогалась от мысли, что, может быть, ему удастся добиться своего. Она также вполне отдавала себе отчет, что ему нужны вовсе не дети. Забота о двух маленьких детях и его довольно напряженная работа не совмещались никак. Так что Лукас стремился запугать Анну до такой степени, чтобы принудить ее вернуться обратно. В минуты слабости она была готова именно так и поступить. И в то же время Анна прекрасно понимала, что это невозможно. Она четко осознавала, что если вернется к нему, то просто погибнет.