Пропавшие без вести - Страница 33
Вскоре луч прожектора перестал метаться, присмирел, замер на месте. «Нащупали, окаянные, нащупали!» Маша чуть не закричала в отчаянии, тщетно пытаясь разглядеть хоть что-нибудь вдали. И в тот же миг до ее слуха донеслись слабые отзвуки автоматных очередей. Потом в тумане багрово вспыхнуло далекое пламя, точно спичкой чиркнули, и прогремел орудийный выстрел. Следом еще один. И все смолкло. Прожектор на некоторое время замер, словно разглядывал, что там наделали эти выстрелы, затем луч его ликующе взмыл вверх, уперся в вечернее, уже потемневшее небо и погас.
Немцы на берегу громко засмеялись, потоптались еще несколько минут и, посвечивая карманными фонариками, пошли в сторону села. Отойдя метров на двести, остановились, как показалось Маше, возле могилы лейтенанта Федосеева. Послышался гогот. Потом они тронулись дальше и вскоре исчезли из виду.
«Негодяи паршивые, сволочи! — Маша опустилась на жесткую, иссушенную ветрами траву. — Ненавижу, не могу… Будьте вы прокляты!» Она сидела не шелохнувшись, как изваяние, закрыв ладонями лицо, точно хотела отгородиться от этого жестокого мира, с которым оставалась сейчас наедине и из которого, казалось, не было никакого выхода. В какую сторону ни пойди — всюду фашисты, как саранча, налетели, проклятые. Повсюду слезы да кровь, и нет спасения человеку на своей же родной русской земле. Да что же это такое?! Неужто конец всему наступил?..
Все отчетливей доносился рев моторов — сторожевой катер возвращался назад. Скользил над окутанной туманом поверхностью моря клотиковый огонь на мачте. Тяжело накатывался на берег прибой. Но Маша не слышала ни рева моторов, ни скорбных вздохов прибоя, не замечала, как неожиданно резко похолодало, как быстро надвигается тревожная ночь. Она бросилась ничком на холодную, неприютную землю, прижалась к пей, словно искала спасения, и, как когда-то в далеком детстве во время грозы, заставшей ее в лесу, забилась, зашлась в беззвучных рыданиях. Беззащитная, безучастная ко всему на свете, Маша бежала по крутому обрыву, укрытому зябким, седым туманом, не ведая, что станет делать дальше, как жить и будет ли шить вообще…
Она не знала, что сулит ей будущее, лишь смутно сознавала, что надо идти на Соленое озеро к партизанам, как велел командир. Не могла знать она и о том, что партизан там пока никаких нет, кроме двух хуторских мужиков — Устина и Егора, что партизанский отряд у Соленого озера по-настоящему сформируется и начнет действовать только через полгода, когда ей подоспеет пора рожать… И уж совсем не могла Маша в этот горький вечер предугадать, что спустя много лет после войны, когда в газетах станут помещать объявления о розыске пропавших без вести в военное лихолетье, она, как тысячи подобных ей женщин, с глубокой болью и робкой надеждой будет вчитываться в те скорбные строки, за каждой из которых кроется никем не разгаданная тайна… Нет, к великой печали своей, она не сможет вспомнить фамилий командира, боцмана, загубленного подлым фашистом полуслепого радиста с обожженным лицом — ведь пройдет столько долгих лет, а она находилась вместе с ними всего лишь два дня…
Она не сможет сказать, кто они были и откуда, потому что сама этого не знала. Но Маша расскажет людям, какими они были, как воевали и как погибли… И еще она сможет рассказать своему сыну, что его отец, который так и остался для нее бесфамильным, погиб человеком, у нее на глазах…
Но все это будет уже в каком-то другом, далеком и неправдоподобно счастливом времени, когда люди многое забудут, отойдут сердцем, когда у них зарубцуются рапы и высохнут слезы.
Через много-много лет придет такое время…
А сейчас был обрыв у моря, окутанный холодным туманом, надвигающаяся, полная неизвестности черная ночь и невыносимо горькое ощущение одиночества.
Шел только третий месяц войны…