Пропавшие без вести - Страница 3

Изменить размер шрифта:

На пирсе, выстроившись в две шеренги, стояла команда тральщика, переодетая по «форме три». Чуть сбоку примостились на ящике Татьяна с Ульянкой, рядом с ними лежал собранный наспех узелок. Что-то скорбное, гнетущее было в этом молчаливом ожидании. Злыми порывами налетал с моря ветер, неистово трепал ленточки матросских бескозырок, и бился под ним, трепеща, голубой флаг на гафеле корабля…

2

Шум мотора, доносившийся из-за холма, сначала был едва различим, потом стал удаляться, вянуть, и вот уже слух почти перестал улавливать его. Похоже было, что далеко в поле работает трактор, и Ратников, напряженно прислушиваясь к этому шуму, представил даже на миг, как молодой, чумазый, разомлевший от духоты тракторист, умаявшись и на все махнув рукой, отцепил агрегат и на полной скорости — только пыль столбом — помчался к колхозному стану попить ледяного кваску, перекусить наскоро, переброситься шуткой с языкастыми девчатами. Как же сладки такие минуты!

Но все это только показалось Ратникову. Нет, не показалось — себя он увидел на тракторе на месте этого чумазого парнишки. Только не здесь, не в этой прокаленной солнцем, пыльной степи, а в своей родной стороне, где дремучим лесам краю никто не знал, а река уводила повесть в какие дали и луга были такими сочными — хоть ноги полощи в траве.

Пришла, долетела к нему и песня из далекого того времени: вот ведь бывает, точно наяву все опять видишь — что было и даже чего не было, но могло бы, конечно, быть. Но ведь этим теперь душу только бередить! К чему это, если все ушло давным-давно, осталось в какой-то далекой и будто бы не своей, получужой жизни. И когда вернется — неизвестно. Да и вернется ли вообще? Нет, никак все же не уходят, не отстают слова из той далекой теперь песни: «Прокати нас, Петруша, на тракторе, до околицы нас прокати…» Странно, но песня эта в ту пору, почти пять лет назад, когда он, Ратников, еще до призыва на флот работал трактористом, была так близка ему по духу, по настрою и состоянию души, что порой чудилось — не о нем ли она сложена? Нет, конечно же не о нем! Но почему он чувствовал такую сопричастность с ней? И в поле, когда целыми днями, от рассвета до заката, без устали гонял свой трактор. И особенно тихими вечерами, когда девчата, полуобнявшись, проникновенно пели ее под гармонь, поглядывая ласковыми глазами на него. В такие минуты ему хотелось сделать что-то необыкновенное, от чего и у других было бы хорошо на душе и светло, он испытывал в этом какую-то нетерпеливую потребность, идущую от невысказанной доброты сердца…

Как же давно это было! А может, вот эта горьковатая полынная степь с подрагивающим над ней маревом, и река за спиной, в тридцати шагах, и невысокий холм впереди, за которым слышится шум мотора, может, это так, мираж? И стоит только крепко зажмурить глаза и вновь открыть, как все пропадет, сотрется? И опять он, Ратников, очутится в родной своей стороне?

Ратников утер ладонью потное лицо. «Что это я? Накатит же такое!» Солнце над головой накалилось добела, нещадно пекло, хотелось пить, окунуться в реке — она была почти рядом, за спиной. Но он знал, что не спустится к воде — не до того, и торопливо ощупал взглядом пологую макушку холма. Ему показалось: шум мотора раздвоился, подвинулся ближе. И тогда он стал тщательно готовить последний автоматный диск и единственную противотанковую гранату, потому что уверен был — не трактор шумел там, за холмом.

— Панченко! — крикнул Ратников вправо, высунувшись из своего окопчика. — Слышишь чего-нибудь?

— Тебя слышу, товарищ старшина второй статьи! — донеслось в ответ.

— Не про то я! — отмахнулся Ратников. — Шум, спрашиваю, слышишь?

— Нет, никакого шума, товарищ старшина второй статьи!

— Что ты свое заладил: второй статьи, второй статьи? Далась она тебе, эта статья!

— Так по уставу, товарищ старшина второй статьи, — долетел голос Панченко. Но сам он не показывался над окопчиком: трудно было ему, должно, подняться — ранило его очередью в ноги в последней схватке.

«Вот дьявол тугоухий! — беззлобно выругался Ратников. — Мать тебя, что ли, уставом кормила?» Он знал эту привычку Панченко называть всех, начиная со старшего краснофлотца, непременно по званию и обязательно со словом «товарищ». Еще на сторожевом корабле, откуда они вместе были направлены в морскую пехоту, Панченко многих удивлял этой своей странной привычкой, а здесь она и вовсе уж была ни к чему, но он, упрямый этот человек, оставался ей верен.

У Панченко, как и у Ратникова, тоже единственная противотанковая граната и один диск для автомата, не совсем полный — они все это честно поделили между собой после боя, два часа назад, когда отбили последнюю, третью за этот день атаку вражеских автоматчиков. Собрали весь боезапас у четверых погибших товарищей и поделили…

Когда над пологой лысой макушкой холма стали вырастать, будто поднимаясь из-под земли, две бронированные тяжелые машины, Ратников не очень удивился, потому что другого и не ждал. Весь вопрос сейчас был только в том, сколько их — две ли, больше ли? — и пойдут ли следом автоматчики. То, что он, чуть выждав, увидел, даже успокоило его, и он, словно бы обрадовавшись, приподнялся на локте и крикнул слегка возбужденно:

— Панченко! Танки идут, видишь?!

— Да вижу, товарищ старшина второй статьи! — откликнулся Панченко с досадой. Окопчик его метров на двадцать был правее, и теперь над ним виднелась серая от пыли бескозырка.

— По одному на брата! — крикнул опять Ратников. — Ты правым займись, слышишь?

— Да слышу, товарищ старшина второй статьи!

— Ну, оратор! — обозлился Ратников. Но бескозырка Панченко уже скрылась в окопчике.

Танки на большой скорости спускались с холма, два бурых шлейфа пыли тянулись за ними, точно дымовая завеса. «Смело идут, открыто. — Ратников наблюдал за ними, чувствовал легкое волнение. — Знают, сволочи, что никого почти не осталось. Ну, ну, идите…» Он подосадовал, что полковая артиллерия ничем не может помочь им сейчас с Панченко: наверно, тащится где-нибудь по непролазной грязи — к востоку целых двое суток шли ливни, дороги развезло. Почти рядом валялась вдребезги разбитая рация, с вываленными наружу внутренностями, перепутанными, похожими на кишки проводами. Ратников с болью вспомнил о погибших четверых ребятах: совсем стригунками простились с жизнью, даже бриться пора не всем пришла, но держались как положено, по-флотски, и надо будет написать им домой, как время выберется. Как же эти четверо ребят нужны были ему сейчас!

— Панченко! Автоматчиков-то нет за танками! — крикнул он. — Повезло! Так ты правый берешь на себя?

— Правый, товарищ старшина второй статьи!

— Ну а я, значит, левый!

Ратников остался доволен: не запаниковал Панченко, голос спокойный, хотя и есть от чего выйти из равновесия — впервые с танками сходились как-никак. Да, очень нужны были ему сейчас те четверо ребят. Ну а Панченко оп крикнул так, чтобы взбодрить его. И себя, конечно. Все-таки не по себе становится, когда лишь по автоматному диску на брата да по гранате, а на тебя прут две стальные громадины. Панченко к тому же с перебитыми ногами, из окопчика ему и не выбраться в случае чего.

Чудной человек все-таки этот Панченко. Комендором на сторожевике плавал вместе с ним, Ратниковым. Только сам Ратников командиром отделения рулевых служил. Угрюмее и замкнутее Панченко не было человека на корабле. Морскую службу и само море не уважал, говорил об этом не таясь — в кавалерию просился, когда призывали. Конюхом до призыва работал, потому и тянуло к лошадям. Должно быть, немало верст проскакал он по пыльным дорогам за свою деревенскую тихую жизнь, где все было спокойно, вдоволь нагляделся на звездное украинское небо. И глубоко все это осело в его молчаливой душе, в неторопливых мыслях — так глубоко, что никакой силой не отнять у него этого прошлого, которое он не переставал вспоминать.

Когда сторожевик попал под жестокую бомбежку и разворотило палубу прямым попаданием, Панченко сбил из своего орудия самолет. Корабль, весь истерзанный, едва притащился в базу, и командование решило: он свое отслужил. Экипаж стали списывать на берег, в морскую пехоту, и самым первым изъявил желание расстаться с морем Панченко. Правда, при этом он робко спросил: «Нельзя ли в кавалерию?» Ему сказали, что нельзя, вручили медаль за сбитый самолет, и он, расстроенный, сошел на берег.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com