Пропавшая ватага - Страница 1

***

Разработка серийного оформления С. Власова

Иллюстрация на обложке В. Ненова

© Прозоров А., Посняков А., 2015

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2015

Атаман Иван Егоров сын Еремеев, высокий, плечистый и вполне еще молодой, хоть и уже вошедший в солидную мужскую стать – как-никак, под тридцать, – поглядев на спящего в колыбели сынишку, привлек к себе жену, погладил по плечу, уселся на лавку рядом и, покусав губу, негромко молвил:

– Эх, милая моя Настя, чую, грустновато тебе здесь, в остроге дальнем…

– Да что ты, милый!

Супружница вскинулась – совсем еще юная, стройненькая, как девчонка, с распушенными по плечам локонами цвета теплой коры каштана.

– Что ты…

– Нет, не спорь, – мягко возразил Иван. – Уж я-то знаю. Чувствую, вижу. Что у нас тут? Три десятка казаков ныне осталось да дикарки местные. Подружки-то – Олена, Онисья с Авраамкою – тоже, пожалуй, скучают…

– Да некогда нам скучать, милый! – Настя прильнула к мужу, заластилась, словно кошка, взобравшаяся к любимой хозяйке на руки – вот-вот замурлычет. – Работы-то в остроге много.

Атаман вздохнул:

– Работа работой, а хочется иногда и многолюдства, праздника!

– То-то я и смотрю – ты нынче грустен, не я!

Улыбнувшись, юная атаманская женушка приспустила кухлянку, обнажив нежную шею, чуть тронутое загаром плечико. Оглянулась невзначай на сынишку – тот спал, счастливо пуская пузыри – да запустила руку под рубаху мужу.

– Теплый ты какой, милый… горячий…

Губы супругов слились в поцелуе, поначалу легком и быстром, словно дуновение весеннего ветерка, пахнущего мимолетным запахом пряных степных трав, а затем – постепенно – тяжелеющем, наливающемся жаркой сладостью, негой и страстью. Озорно сверкнув глазами, Настя стянула с мужа рубаху, чувствуя, как крепкие мужские руки гладят под нарядной кухлянкою – подарок подружки, Тертятко-нэ – спину, плечи, а вот горячие пальцы, поласкав пупок, дотронулись до груди, сжимая соски…

Застонав, Настя откинулась на ложе, чувствуя, как любимый супруг ловко и быстро освобождает ее от одежды – вот стащил, бросил на лавку кухлянку, узкие оленьи штаны… Прикрыв глаза, дева подалась навстречу, чувствуя, как нахлынувшая вниз живота горячая волна накрывает ее с головою, а душа уносится куда-то высоко-высоко в небо. И не стало вокруг ничего – ни хором, пусть небольших, зато – атаманских! – ни острога, ни блеклого северного неба, озаренного сиянием двух солнц: обычного, весеннего солнышка и яростного светила народа сир-тя, зажженного в незапамятные времена злобной колдовской силой.

Жар колдовского солнца слабо доходил до острога, поставленного казаками на самом краю владения сир-тя, полуострова, прозванного народом ненэй-ненэць – «Я-мал», что на их языке и значило – «край земли». Пылающее светило давало жизнь и благоденствие не только колдунам и их народу, но и множеству злобных и коварных тварей: свирепым зубастым двуногам – ящерам высотой с колокольню, зубастым нуерам, огромным длинношеям, водяным змеям, толщиной с добрую вязанку дров. Да кого только тут не водилось! Колдуны сир-тя умели заставить всех исполнять их волю… всех, кроме явившихся два лета назад казаков. Крепкое воинское умение, пищали и пушки, и паче того – Божье слово и сила животворящего Креста оказались сильнее заговоров сир-тя, многие города колдунов пали, и много золота обрели казаки – затем сюда и явились! За тем и послали еще по осени небольшой отряд в поход по дальним селениям – ближние-то уже давно были разорены, а их золотые идолы пополнили общую казну ватаги. Поселки, правда, все были по большей части мелкие, на крупные и богатые города – имелись у сир-тя и такие – пока не хватало сил. Да и с мелкими-то пришлось повозиться – окруженные гнусными тварями и надежной защитою оберегов, селения колдовского народа представляли собой далеко не легкую добычу, и, если бы не беспечность да самомнение колдунов, вряд ли ватажникам удалось бы добиться того, что они уже сделали, разорив немало земель, награбив немало золота. Впрочем, золота много не бывает – это в ватаге твердо знали все. Отрядец, опять же, послали, как только запаслись по осени мясом шерстистых слонов – товлынгов. А что еще зимой делать-то? На печи лежать? Вот и выкрикнул на кругу уважаемый всеми казак Матвей Серьга – мол, а не пойти ли малой ватажкою в набег лихой дальний? Людишек тамошних, силы еще казацкой не ведавших, примучить, золотишко добыть – худо ли? Знамо дело, не худо. Так и порешили на кругу, ватажку отправили, Матвея атаманом поставив. Окромя самого Серьги еще несколько уважаемых казаков с нею отправились – десятник Силантий Андреев, казак осанистый, справный, да Ганс Штраубе, кондотьер немецкий, давно уже за своего ставший, да сам отец Амвросий – слово Божие северным дикарям нести возмечтавший. Остальные ватажники – все молодежь неженатая, им в поход дальний – любо: племянник Силантия Кудеяр Ручеек, Семенко Волк, кудрявый Евлампий с дружком своим Никодимом да прочие такие ж. Ушли по осени – и с той поры – ни слуху ни духу. Ни сами не возвернулись, ни вестников-гонцов не прислали. Тревожило то атамана сильно.

Вот и сейчас…

Погладив жену, Иван уселся на ложе, задумчиво потерев на правом виске оставленный татарской стрелою шрам.

– Что закручинился, любый? – снова прильнула жена. – Ватажку Матвея вспомнил?

– Умная ты…

– Ничего, – Настя весело засмеялась. – У Матвея тоже супружница умная. Ах, Митаюки-нэ… Я даже по ней скучаю, ага. И по Устинье… Устинья…

Юная атаманша вдруг нахмурилась и вздохнула:

– Все до сих пор гадаю – чего ж она так… взяла вот – и сгинула.

– Не сгинула, а на Печору-реку, в острог Пустозерский, подалася, – напомнил Иван. – А с ней – и воздыхатель ее малолетний, Маюни – шаман да проводник знатный. С ним не пропадет!

– Ага, не пропадет… Коли он ее нагнал!

– Нагнал, – убежденно тряхнул головой атаман. – Маюни – остяк, почти местный.

– Устинья на меня все сердилась, – Настя снова вздохнула. – Слухи ползли, будто я про нее говорила невесть какую чушь! А я ведь… ни разу! Никогда!

Юная атаманша, неожиданно всплакнув, припала к мускулистому плечу мужа, глянула искоса:

– Ты-то хоть мне веришь, Иван?

– Верю, – погладив супружницу по волосам, казак улыбнулся. – За Устинью я не волнуюсь, не-ет… А вот за Матвея да ватажку его… Неужто – сгинули?

– Да не может такого быть, чтоб сгинули! – Настя передернула плечами. – Что они, дети малые? Опытных казаков полно – сам Серьга, да Ганс, да Силантий, да отец Амвросий в придачу! И вообще – в первый раз, что ли? Зелья порохового у них полно, припасу боевого в избытке. Тем более – Митаюки…

– Да, Митаюка все пути-дорожки здешние добре ведает, – степенно согласился Иван. – Хорошая жена Матвею досталась. Жаль только – не венчаны, да и детишек пока Бог не дает.

– Потому и не дает, что не венчаны! – Настя фыркнула, накидывая кухлянку – показалось, будто невдалеке, у крыльца, послышались чьи-то шаги.

Мимо кто шел? Иль к атаману с делом каким? Хм… и какие дела-то в такую-то рань? Солнце вон за окном еще не показалося, да и колдовское не в полную силу светит – сиреневой луною над дальним лесом висит.

– Нет, все ж таки, мыслю, должны бы они к весне либо гонца послать, либо сами явиться, – одеваясь, рассуждал сам с собой атаман. Так и на кругу решено было.

Настя не слушала мужа. Поднялась, да, колыбельку качая, в мысли свои погрузилась. Про Устинью задумалась, про Митаюки, про все свое житье-бытье.

Прав ведь и Иван, прав – иногда такая скука нахлынет, что просто волком выть хочется! Вспомнится город родной, ярмарки многолюдные, веселье! Вроде б и не шибко-то хорошо жила Настя, а вот, поди ж ты, плохое-то почти что и не вспоминалось, все больше – хорошее. Как с девками на качелях качались, как пироги ели, сладкие, с ревенем, как… А потом – полон татарский, насильничанье и пустота – тьма. Не казаки бы, не Иван… где б сейчас была-то? Да и все остальные девы… Ах, Устинья, Устинья, жаль, что острог покинула, ну да, дай бог, остяк Маюни ее догнал, отыскал, теперь, поди, вместе обживаются на Пустозерье… Ага, обживаются! На какие шиши, интересно? Доли-то своей молодой остяк не забрал, да и вообще, похоже, о ней не думал – за Устиньей следом кинулся. Ну, рыбу-зверя запромыслить умеет, к артели какой-никакой пристанет – проживут. Иное беспокоит боле – ватажка Матвеева. Неужто и впрямь – сгинули? Этакие-то опытные казаки? Да еще и Митаюки с ними – дева рассудительная, умная, к мужу своему, Матвею Серьге, привязчивая, да и так – для всех в остроге хорошая. С каждым поговорит, каждому улыбнется, для каждого слово доброе молвит – краса дева! Так-то оно так… но вот раньше Насте казалось, что добрей да услужливей Митаюки, кажется, и нет человека, а сейчас… сейчас вот так почему-то не кажется. Почему? Поди, разбери. Может, просто потому, что саму-то Митаюки Настя давненько уже не видела.