Пропала женщина (сборник) - Страница 1

Кросс шагнул через обгоревший труп, перезарядил револьвер и прислушался. Не пора ли сматывать удочки? Метрах в сорока от него виднелись фигуры, одетые, как и он, в серо-зеленую форму, по инерции продолжавшие работу истребления. Языки пламени, взвивавшиеся поверх берез, ярко освещали лагерный плац.

Кросс стоял в стороне, в тени деревьев. Никто не заметит, если он скроется в лесу, и, похоже, приближается момент, когда остается думать только о собственном спасении.

Орудийная стрельба заметно приблизилась. Надо было эвакуировать лагерь раньше, до начала наступления русских до их прорыва, но это поняли слишком поздно. Сейчас же Кросса устроил бы максимальный хаос при отступлении немцев. Тогда он сумеет исчезнуть бесследно. Это его единственный шанс. С Германией, видимо, покончено.

Вдруг сквозь гром орудий, треск горящих бревен и жуткие крики заживо сгорающих людей он услышал новый звук. Это был рокот русского штурмовика, который шел на бреющем полете. Началась бомбежка. Одна бомба попала прямо в середину гигантского костра, и во все стороны полетели пылающие обломки. Спасаясь от града раскаленных углей, Кросс упал на землю за поваленное дерево, успев подумать: «Не хватало только, чтобы меня сейчас ранило!»

Самолет сделал круг и снова зашел на бомбежку. Небо прочертила цепочка трассирующих пуль. Комендантский блок вспыхнул как порох. Лагерные зенитки запоздало открыли вялый огонь.

Совсем рядом раздался новый взрыв. Кросс осторожно поднял голову. От комендантского блока несся черный лимузин, Рядом с машиной взорвался еще один снаряд. Кросс слышал крики, видел бегущие фигуры. Секундой позже он понял, в чем дело. На фоне огня вдруг возник силуэт большого танка. Кросс различил красную звезду на башне и длинный ствол восьмидесятивосьмидюймового орудия. Теперь русские их всех перебьют. Пора!

Он кинулся в березовую рощу. Бежать было трудно — сапоги вязли в песке. В свете костра пылающего лагеря он нашел место, где за день до этого припрятал рюкзак. Он вытащил его и забросил за спину. Хотя в рюкзаке не было ничего лишнего, он давил на плечи. И тем не менее лучше было бы взять вдвое больше. В рюкзаке были подробные карты, фальшивые документы, бинокль и револьвер, но запаса пищи, если он не сумеет его пополнить, хватит только на неделю.

Кросс взглянул на компас и двинулся на запад. К северу было Балтийское море, над которым через облака слабо пробивался лунный свет. Южнее русские завершали операцию окружения. Впереди — леса, озера, реки, березы, сосны и песок. Он шел, осторожно прислушиваясь и вглядываясь в темноту. Скоро пылающий лагерь остался далеко позади и напоминал о себе только заревом в небе. Было холодновато — вечером ударил легкий весенний морозец.

Ближе к рассвету Кросс забрался в густые кусты и проспал около часа. Как всегда, сон его был неспокоен. Кошмарные сцены лагерной жизни, которые, казалось, совсем не задевали его днем, по ночам представали с особой ясностью. Кровь, огонь, человеческие страдания… Он проснулся на рассвете, обливаясь холодным потом. Сон не освежил его, но, съев наспех кусок хлеба с колбасой и запив его холодной водой, Кросс двинулся дальше. Слева все еще была слышна канонада. Самое страшное — попасть в плен к русским. Надо спасаться.

Кросс шел по компасу, следуя маршруту, который он разработал заранее, в обход всех известных ему городов и поселков. Когда прифронтовая зона осталась позади, он взял за правило отлеживаться днем в укромном месте: серо-зеленая форма могла привлечь нежелательное внимание, особенно когда приходилось выходить из леса и пересекать поля и пастбища. Идти по ночам по пересеченной местности было тяжело. Ветки царапали ему лицо и руки, ямы как будто сами лезли под ноги, кроличьи норы грозили переломом ноги. Приходилось огибать озера, переходить вброд или переплывать реки. Но все же он прошел довольно много, не наткнувшись ни на одну живую душу.

Сначала главной заботой Кросса была вода — в флягу помещался лишь небольшой запас, а ходьба вызывала постоянную жажду. Но он старался экономить воду и пока что обходился. Гораздо важнее было найти пищу. Он пополнял свои скудные запасы как мог, но такая возможность подвертывалась не часто.

Он никогда раньше не жил в лесу, не мог отличить съедобные растения или грибы от несъедобных, не умел делать ловушки для кроликов и не хотел в поисках пищи приближаться к хуторам или деревням. Но с каждым днем запасы продовольствия иссякали, и приходилось идти на риск. Свежий воздух и непрерывная ходьба разжигали аппетит. Ему все время хотелось есть. Как-то ночью он влез в амбар и наполнил рюкзак картошкой, которую на другой день испек на костре возле ручья.

Однажды он напоролся на немецкий военный лагерь, и часовой окликнул его. Кросс залег в кустах и лишь по прошествии часа осмелился отползти назад, подальше от опасности.

Дни тянулись невыносимо долго. Кросса постоянно томила тревога. Ему предстояло пройти еще сотни миль, и, трезво оценивая свое положение, он понимал, что у него было мало надежды на успех. Его ботинки были разбиты и явно не протянули бы до конца пути. Если поначалу он опасался показываться в своей серо-зеленой форме, то теперь она так изорвалась, что в ней вообще нельзя было появиться на люди. Он регулярно брился, но тем не менее стал похож скорее на дезертира, чем на офицера. Нужно было раздобыть гражданскую одежду — и поскорее. Заботило его и другое. Он спал на сырой земле, поэтому появились ревматические боли в спине и плечах.

В долгие часы безделья он то рисовал грозящие ему опасности, то предавался мечтам. Позади был ад, впереди — рай. Уж он наверстает все, что упустил за эти годы, — дайте только выбраться из этой передряги. Он насладится всеми плотскими радостями — заплачено за них сполна. Он продал душу дьяволу, так, по крайней мере, получит все, что за это причитается!

Безлунной ночью он вошел в Польский коридор. Граница никем не охранялась. У него уже не было подробной карты, зато местность была не так густо населена. В Восточной Пруссии ему приходилось обходить многочисленные деревни. Здесь, в Польше, было гораздо просторнее. Укрывшись в березовой роще, он в первый раз наблюдал поток беженцев, двигавшихся на запад от наступающих русских войск: женщины, дети, телеги, тачки и детские коляски, хромавшие раненые. Если бы на нем было гражданское платье, он мог бы на худой конец присоединиться к ним. Положение его становилось отчаянным. Запас продовольствия почти иссяк, и того немногого, что удавалось раздобывать по пути, не хватало для поддержания сил. Однажды он провел целые сутки совсем без еды, если не считать кормовой свеклы, которую подобрал на заброшенной помойке. На следующий день ему повезло. Проснувшись в полдень и осторожно выйдя на опушку леса, Кросс увидел на пологом склоне холма птицеферму, а у подножия холма — сарайчик. До курятника было не больше пятнадцати метров, и он решил рискнуть. Быстро добежал, собрал девять яиц и, никем не замеченный, скрылся в лесу.

Кросс понимал, что дела его плохи. Он сильно исхудал, ввалились щеки, и так болели суставы, что было трудно ходить. Как-то ночью он попал под ливень — уже в который раз! — и промок до нитки. Раньше он на это не обращал внимания — подумаешь, суставы начинали болеть еще больше, — но на этот раз он всерьез простудился. Начался жар, невыносимо ломило все тело. Он понял, что, если ему не удастся где-нибудь отдохнуть и подкормиться, он умрет.

Вечером, увидев манящий свет в окне крестьянского дома и презрев осторожность, он пошел на него. Оставалось только полагаться на доброту польских крестьян. Он дотащился до крыльца и постучал в дверь алюминиевой флягой. Голова кружилась. В освещенном проеме двери появился мужчина, и Кросс сказал по-польски: «Я не немец, а английский военнопленный — бежал из лагеря». Что было дальше, он уже не помнил.