Проклятый и родной (СИ) - Страница 26

Тор молчал, осмысливая сказанное, но всё то, что Локи сказал, казалось не таким важным, как его признание в том, что колдун испытал издевательства на своей шкуре. Он практически открытым текстом сказал об этом, и Тору от этого было не по себе. Какому больному ублюдку хватило наглости измываться над зеленоглазым чёртом, калечить идеальное лицо и тело?

— Это был охотник? — резко бросил Одинсон. — Охотник причинил тебе боль?

— Охотник меня освободил, — со вздохом ответил Локи, он искренне улыбнулся, наблюдая обескураженное лицо собеседника.

— Что?! Но как же… Кто ещё мог так с тобой поступить, если не охотник?! — Одинсон импульсивно всплеснул руками.

— Это только мои кошмары, — отрицательно покачал головой Лафейсон.

— Ты спрашивал, почему я охочусь, — Одинсон нервно потёр руки друг об друга, он решительно шёл вперёд, понимая, что раскрыть свои тайны можно лишь в ответ на чужие, по-другому разговора не выйдет. — Колдун отнял у меня семью, Локи. Пришёл в наш дом и забрал моего брата, а мать с отцом убил на моих глазах. Они не хотели отдавать своего ребёнка, а я был слишком мал, чтобы помочь им, чтобы вступить в бой и дать колдуну отпор, я пытался вырвать брата из его рук, а он оттолкнул меня, как куклу, и ушёл. Лучше бы убил! Почему меня не постигла участь брата? Пусть забрал бы и меня для своих жертвоприношений.

Тор не заметил, что дрожал, глаза увлажнились. Зачем он рассказывал? Зачем вспоминал? Лицо колдуна стало невообразимо печальным, словно молодой и полный жизни, хоть и изувеченный молодой человек превратился в старика. Тор снова напомнил себе: «Откровение за откровение», он наивно надеялся, что маг не останется в долгу.

— Ты можешь не верить, — покачал головой Локи. — Но мне жаль, что с тобой случилось такое, а ещё больше мне не хотелось бы говорить тебе правду, но ты должен знать. Колдуны не приносят в жертву детей, уж точно не своих.

— Что? О чём ты?

— Скорее всего, колдун забрал своё дитя, и, что более вероятно, ребёнок был тебе сводным братом.

— Что ты такое говоришь? — заторможено проронил Одинсон. — Откуда ты…

— Это также значит, что твоя мать была ведьмой, Тор Одинсон, — Локи нервно потёр губы. Такого он не ожидал. Но это объясняло высокий потенциал и силу Тора, которую он пока не мог понять и подчинить себе.

— Откуда ты знаешь?! — Тор резко поднялся из-за стола, ярость поднималась в нём мощными волнами. — Отвечай!

Эрос подскочил с постели, ринулся было к столу, но Локи глянул на него, заставляя остановиться и не лезть в разговор.

— Я плод подобного соития, — спокойно ответил он.

— Ты? — ярость отхлынула одним разом, Одинсон обессилено плюхнулся обратно. — Но как же так…

— А ты решил, что я сам ворую детей? — Локи ухмыльнулся совсем не к месту. — Мой отец отбил мне всякое желание совокупляться с женщинами, он был хорошим учителем, вдалбливал науку как следует.

— Только не говори, что… — Тор не хотел даже думать об этом, но сердцем чувствовал: колдун скрывал нечто мерзкое.

— Что?

— Что твой отец сделал это с тобой, пытал тебя… — Тор не хотел верить, это ведь было просто глупое предположение.

— А ты догадлив, — Лафейсон поощрительно улыбнулся. В глазах Тора колдун рассмотрел назревающую бурю, его гнев был столь силён, что стал ощутим физически: волоски на руках колдуна встали дыбом, по телу прокатилась дрожь — чужая вражеская энергия. Наверное, на этом стоило закончить, но слова так и рвались наружу, так давно он держал всё в себе. — Да, он пытал меня несколько месяцев, я точно и не знаю — три или четыре. То, что ты видишь на моём лице, на теле, — с этого он начал. Он любил, слушать мои крики, только в постели, когда я задыхался от экстаз под ним. Надо отдать отцу должное, он был умелым любовником. Когда же он стал резать моё тело, я кричал уже от боли, и это его стало раздражать.

— Хватит, — едва смог выговорить Тор. Но Локи было уже не остановить, он не смотрел больше на Тора, буравил пустоту таким взглядом, словно снова переживал ужасы прошлого.

— Лафей зашил мне рот суровыми нитками и иглой, я был прикован, да и смог ли ему противостоять, адепту, прожившему полтора века. Потом было хуже день ото дня: побои, шрамы, разные пыточные предметы. Я мечтал подохнуть в первые несколько дней, но он не давал мне, удерживал в пограничном состоянии очень долго, я потерял счёт времени, он начал весной, а закончил со мной осенью.

Тор хотел снова прервать, хотел заткнуть уши или выйти вон из избы. Он не желал знать больше, чем есть, но снова прервать не осмелился. Локи словно пытался выговориться, поделиться с кем-то своими злоключениями.

— Он стал вожделеть меня с самого раннего детства, я помню, как он прикасался ко мне, ещё к мальчишке, так интимно и настойчиво, я привыкал к этому. Когда я стал постарше, его претензии на меня стали очевидны. Мне сложно судить объективно, и всё же он был умелым любовником, он всему меня научил, он дарил мне навязанное наслаждение, и я привык к нему. Он всегда нашёптывал, что так живут все адепты, травил меня сладкими речами, подминая под себя, я соглашался всегда. Откуда мне было знать, что другие так не живут.

Локи замолчал, тяжело сглотнул, и Тор улучил момент задать вопрос, который, возможно, отсрочит продолжение.

— Ты сказал, что тебя охотник спас?

— Да, — печально покивал Лафейсон. — Когда обряд был завершён, было уже поздно. Он спас, но не предотвратил, хотя я ему и за это благодарен. Охотник убил Лафея, в тот момент не готового к нападению.

— Такой же обряд, который ты провёл со мной? — догадался Одинсон.

Локи покивал и продолжил:

— Охотник забрал меня, выходил, я умолял его убить, покончить со мной, я рассказал, что я сын колдуна, — маг тяжело сглотнул ком в горле. — А он говорил, что теперь всё будет хорошо. Я в это не верил. Мне потребовалось время на восстановление, но не слишком много, я исцелялся под действием мощных неподвластных мне сил. Остались лишь эти безобразные шрамы.

— А что охотник?

— Он был добр ко мне, как отец, о котором я мечтал, но остаться с ним я не мог. Прошло много времени, прежде чем я понял, что больше мне нечего бояться. Потом пришло осознание моей силы, Эрос и Фенрир всюду следовали за мной.

Локи глубоко вдохнул и взглянул на Тора, тот был поражён и удручён рассказом.

— Теперь ты лучше меня понимаешь? — ухмыльнулся Лафейсон.

— Прости меня, — прошелестел Тор виновато. — Я заставил тебя вспоминать.

— Ничего, ты первый, кому я всё это рассказываю, и, наверное, последний, не осмелюсь больше кому-то поведать о своей проклятой жизни.

Оба замолчали.

Замолчали надолго и в думах своих были неоднозначны. Собственная трагедия стала казаться Тору не такой ужасной в сравнении с жизнью колдуна. На краткий миг Локи действительно полегчало, он почувствовал иллюзию свободы от прошлого, но тени, как цветущее болото, снова стягивали просвет и закрывали от него солнечные лучи надежды.

Вечность в одиночестве — это не подарок, а проклятье.

— А знаешь, что самое мерзкое? — снова уверенно заговорил Локи. — Что я вызываю его дух, чтобы помучить, когда хочу его тепла. Хочу прикосновений, поцелуев и объятий. И пусть я буду ненавидеть его, но это хоть какое-то подобие жизни, чем бездействовать.

Локи не стал дожидаться, что скажет на это Тор. Понятное дело, в нём говорил сломленный ребёнок со страстью гордого мужа, но ту страсть никто не способен был утолить. Он поднялся из-за стола и решительно закрыл тему, принявшись прибираться на разделочном столе. Домашние дела всегда отвлекали от тяжёлых размышлений.

— Попробуй позвать своих козлов, Тор, — не оборачиваясь, предложил Локи. — Угости и дай им имена, они могут и не согласиться с твоим выбором, просто прислушайся, Эрос тоже не сразу начал откликаться, но…

Локи замер, оборвав себя на полуслове, когда почувствовал присутствие за спиной, а в следующий миг грузное горячее тело плотно прижалось к его спине, настойчивые руки обхватили талию. Лафейсон не заметил и не почувствовал, как Тор приблизился, но его не напугали действия соседа, его напор не вызывал опасений, лишь удивление.