Проклятые вечностью (СИ) - Страница 156

— Спаси их, — прокричал охотник, мельком взглянув на графа, поднесшего к рукам ладонь, пытаясь разглядеть хоть что-то в этом обжигающем сиянии. — Закройте глаза!

Дважды повторять не пришлось: подхватив девушек, Дракула прыгнул с ними в оркестровую яму, укрывая их сорванным занавесом, а потом и собственным плащом. Божественный свет, озаривший своды театра, с каждой секундой становился все ярче и обжигал сильнее. От этого огня не могли спасти ни сорванный бархат, ни плотный плащ, он проникал в самую душу, испепеляя тело изнутри. На несколько минут охотник будто превратился в феникса, возродившегося из пепла, который был послан на Землю с одной лишь целью — очистить ее от скверны.

Разве кто-нибудь из тех, кому волею судьбы пришлось стать свидетелями этого действа, посмел бы вновь сказать, что Господь покинул этот мир? Никогда больше сомнения не тронут их сердца, заставив усомниться в справедливости высших сил. Нет, они больше не будут поднимать взор, вглядываясь в манящую синеву, скрывающуюся за облаками. Они знали — небеса пусты, ибо ангелы сражались на земле.

— Гори в Аду! — прорычал Ван Хелсинг, мертвой хваткой вцепившись в Мираксиса, в страхе рвущегося из его пламенных объятий. Теперь охотник в очередной раз уверился в том, что, не испив чаши горького поражения, невозможно вкусить игристого вина победы, ибо падение закаляло волю. Истинный воин Бога должен был познать боль изгнания, унижение низвергнутого и при этом не потерять веру, чтобы обрести истинное могущество, и теперь, получив невиданную досель силу, он полыхал подобно солнцу, разгоняющему мрак ночи. В этой войне охотник стал самым грозным и совершенным оружием небес.

Мгновение спустя все тело вампира покрыли огромные язвы и ожоги, чернеющие и испепеляющие его изнутри. Он попытался молитвенно сложить руки, моля о пощаде, о ссылке в Ониксовый замок, но архангелы в своем праведном гневе не знали жалости. Лишь сильнее запылало священное пламя, вырываясь за пределы концертного зала, заставляя Атенеум полыхать в ночи́, став предвестником золотого рассвета. Театр будто обратился солнцем, горевшим на земле и взывающим к небожителям — поистине величественное зрелище, которого земля не видела с момента низвержения Люцифера, когда пламенный меч Серафима заставил полыхать небесные сферы.

Жар был нестерпимым, от него нельзя было укрыться. Подобно Мираксису, Дракула ощущал, как тлела и пузырилась его кожа, слышал постанывания девушек, которые не в силах были бороться с божественным сиянием. Оставалось только взывать к спасению. Но кого они, проклятые Богом создания, могли просить о милосердии? Будто гром, сотрясший каменные стены, раздался последний крик Мираксиса, а потом все стихло, золотое сияние угасло, и вокруг воцарилась мертвая пугающая тишина. В какой-то момент вампиру даже показалось, что он вновь перешел границу миров, оставшись на противоположном берегу жизни, но боль затягивающихся ран вернула ему ощущение реальности. Анна, дрожа всем телом, прильнула к его груди, все еще не веря, что иссякла кара небес. Селин же, не обращая внимания на свои раны, кинулась к сцене, оглядев картину бедствия испуганным взглядом.

На удивление, ни на одной из стен не осталось и следа от огненных поцелуев. Кругом царила разруха, и властвовала смерть, до сих пор пожинавшая души павших, среди которых, лежа около обугленных костей Мираксиса, тихо страдал архангел, собственным пламенем опаливший свои крылья.

— Гэбриэл, — прокричала она, упав на колени подле охотника, прижав его руку к своей груди. Тот, слегка улыбнувшись, нашел в себе силы приоткрыть веки, отирая кровавую слезу с ее щеки.

— Простишь ли ты меня? — прохрипел он, превозмогая боль.

— Мне не за что тебя прощать, — прошептала она, — ты сам должен простить себя.

Охотник перевел взгляд на Дракулу, возвышавшегося за спиной Селин.

— Пришло время платить старые долги! — шепнул Ван Хелсинг, стягивая с окровавленного пальца фамильный перстень с драконьей филигранью. — Четыреста лет он ждал своего истинного хозяина.

Вампир сел на корточки около смертельно раненного, но не поверженного товарища, принимая из его рук древнюю реликвию. Сколько веков он с упоением представлял себе, как убивает кровного брата, вонзившего ему нож в спину, а теперь, сидя подле него, не мог избавиться от ощущения глубокой утраты, предательски закравшейся в сердце. Видимо, так всегда бывает, когда из жизни уходит старый враг или добрый друг, потому что на месте глубокой ненависти или преданности — двух противоречивых, но сильных чувств — оставалась пустота. Это чувство куда страшнее и разрушительнее смерти, ибо опустошенное сердце не наполнялось жизнью, не заливалось вином. Душа терялась и бесцельно блуждала во мраке, пытаясь найти призрачную пристань, а такое существование бессмысленно.

— Можно что-то сделать? — упав подле Гэбриэла, пролепетала Анна.

— Эта плата за обладание великой силой. Он сжег в ангельском огне все свои ресурсы, и телесная оболочка не выдержала. Его сосуд умирает. Боюсь, что процесс необратим. Разве что…

— Что? — с надеждой в голосе проскулила Селин.

— Проклятие бессмертных. Только обращение может его спасти.

— Спаси его, — взмолилась девушка, ухватив графа за ладонь. Он перевел взгляд на охотника, боровшегося с очередным приступом боли и поднес запястье к губам, пуская тонкую стручку алой крови. Однако в ту же секунду Ван Хелсинг вцепился в его руку с такой силой, которая может проснуться в умирающем пред ликом смерти.

— Нет, нет, — прохрипел он, глядя на него полубезумным взглядом. Вампир коснулся его виска, пытаясь унять терзавшую товарища боль.

— Нет? — переспросил Дракула.

— Отпустите меня. На небесах меня уже давно заждались! — проговорил охотник. В душе он не мог избавиться от ощущения, что чужой здесь, ибо не мог найти себе места в гармоничной конструкции этого мира. Разделить себя надвое он не мог, а жить с двумя враждующими ипостасями устал. Он не мог не понимать, что войти в согласие с Единым и раствориться в Свете невозможно, не освободившись от темных оков, а потому решил отпустить мирскую суету. — Я прожил слишком много жизней. Я устал от подобного существования и не желаю за него цепляться, устал от бесконечной борьбы, погони, страданий и бедствий, которые неизбежны для того, кто взлетает высоко, выбирает сверкающие тропы и странствует по ним между мирами. Я распечатал врата смерти, чтобы обрести вечную жизнь. Наконец я могу вернуться домой, обратиться звездой и занять свое место на небесах, подобно своим братьям.

— Гэбриэл, — пытаясь совладать с душившими ее рыданиями, прохрипела Селин. Она любила его и теперь была вынуждена смотреть на то, как единственного человека, коснувшегося ее души, уносила на крыльях теней костлявая старуха. Может быть, божественная справедливость и восторжествовала, покарав Мираксиса, но разве случившееся с ними сейчас было справедливо? Смириться с этим она не могла.

— Не плачь, не со мной твоя судьба! Пред ликом смерти нам открывается будущее, поверь, я знаю, что говорю.

Ван Хелсинг сделал глубокий вдох, прислушиваясь к тихим шагам за спиной. Он знал эту холодную поступь, неотвратимой тенью следовавшую за ним, чувствовал этот тленный запах, окруживший их прозрачным ореолом, видел высокую фигуру, облаченную в темный саван. И, конечно же, Гэбриэл чувствовал её в той бездонной пустоте, медленно пожирающей его изнутри. Да, охотник умирал и прекрасно знал о своей участи. Всегда знал. Окинув прощальным взглядом товарищей, он закрыл глаза, чтобы больше никогда их не открывать, растворяясь в окутавшей его тьме.

Смерть пришла за ним, увлекая за собой в царство мертвых, но пришла она не в образе костлявой сгорбленной старухи, замораживающей душу холодными прикосновениями. Она пришла за ним черноволосой девой, манящей глубиной своих небесных глаз, а он пошел за ней следом по доброй воле, как за старой подругой, открывающей для него золотые врата рая.

— Гэбриэл! Гэбриэл! — заливаясь слезами, звала Селин, припав к его груди, но никакие мольбы не могли задержать в этом мире того, кто твердо решил его покинуть. Таков был закон жизни, такова была плата за спасение, такова была воля судьбы.