Проклятые вечностью (СИ) - Страница 153

— А у тебя оказывается неплохой голос! — усмехнулся охотник. — Я близок к тому, чтобы прослезиться!

— Ты играешь с огнем, Гэбриэл! — прорычал граф.

В это мгновение за спиной персонажа, воплотившего образ Дракулы, появилась темная фигура, занесшая кинжал над его головой. Мелодия сменилась на еще более печальную, и поистине ангельский голос тенора разнесся по залу, заставляя всех затаить дыхание.

— Мой друг, я каюсь пред тобою в грехах, что совершил в пылу́; изменница-судьба меж нами пролегла стеною, мне век не смыть свою вину. Сюда я послан небесами, и крылья здесь сложу свои — засыплет вечность пусть песками все преступления мои. В одну ловушку нас втроем страсть запретная поймала. В одной ладье мы все плывем, но места в ней для нас там мало. И кто-то должен уступить, пойти ко дну с тяжелым грузом, прошу, мой брат, меня простить — в любви соперник мне не нужен!

С этими словами певец вонзил бутафорский нож в спину своего товарища, опустившись на колени подле его тела. В этот миг свет рампы озарил сцену алым светом, а музыка загремела с такой силой, что многие зрители, не ожидавшие такого поворота событий, подскочили на своих местах. Дракула перевел взгляд на Ван Хелсинга, лицо которого по цвету сравнялось с рубашкой.

— А знаешь, возможно, ты и прав. Опера начинает мне нравиться: подумать только, вся ангельская сущность заключена в нескольких четверостишиях, — усмехнулся граф, встретившись с испепеляющим взглядом охотника.

— Все было не так! — прошипел он в ответ.

— Полно тебе, Гэбриэл, твое предательство увековечит искусство! Не волнуйся, я принимаю твое покаяние, как говорится: «Господь нас рассудит!»

На сцене век за веком разворачивалась жизнь Дракулы, начиная с момента обращения. Те годы, что он пытался предать забвению, открывались зрителям, как раскрытая книга. На проверку, постановка оказалась очень глубокомысленной, ибо в ней поднималась одна из основных проблем бессмертных — трагедия молодого вампира. Не многие из них, получая вечность в дар, могли без помощи наставника пережить свой первый год. Анна знала об этом не понаслышке, но даже подумать не могла, что подобная участь могла постигнуть и грозного властителя ночи.

Опера представила графа таким, каким в первые годы после обращения видел его Мираксис: слабым, потерявшемся, наполненным жаждой мести, злобой, страхом перед безумным пиршеством теней и кровавой вакханалией. Видимо, даже для жестокого тирана и убийцы, коим его считали в смертной жизни, маска вампира была тяжким бременем. Годы сменялись десятилетиями, а те плавно перетекали в века. Его сила и знания крепли, а вместе с ними крепла и уверенность в том, что истинным счастьем, вершиной эволюции бессмертных, является полный отказ от чувств. С каждым годом в его душе оставалось все меньше человечности, пока она окончательно не обратилась в глыбу льда, погрузив Владислава в бездонные океаны крови.

В какой-то момент Анна поймала себя на мысли, что как завороженная смотрит на сцену, стараясь не упустить ни единого слова, ни единого жеста актеров, ибо там разворачивались события, которые сокрыла от нее даже кровь Дракулы. Видимо, со временем подобные ему могли корректировать память крови, скрывать ее от молодых сородичей, и лишь сила Древних или равных могла надломить эту печать, не оставив ни грамма тайн.

Второй акт был полностью посвящен жизни Мираксиса, тысячелетнему поиску золотой скрижали Лилит и входа в Пустошь Каинитов. Как бы ни крепка была ненависть Владислава, он не мог отрицать, что его наставник проделал поистине титаническую работу, заставив ожить древние легенды, однако с поистине душевным волнением их квартет ждал третьего акта, которому суждено было стать кульминацией этого представления.

Музыка изменилась, а вместе с ней изменился и ход событий. Из союзников и друзей Дракула и Мираксис превратились во врагов, стоящих на противоположных берегах реки времени. Все знали, что последний бой был неизбежен и ждали его с замиранием сердец; публика пребывала в молчаливом ожидании, став участником действа, даже не подозревая о том, сколь реальны были эти события.

Каждое слово, каждая нота была носителем философского смысла и морали, которая по мнению автора заключалась в том, что лишь холодный рассудок, возобладавший над чувствами, способен одержать победу в войне бессмертных. Дракула не смог, подобно Древним, выйти за пределы времени, предпочитая жизнь в мире людей, а потому должен был понести за это наказание. Его полет был высок, а потому стремительным было и падение. Наступил долгожданный момент, актеры вышли на сцену, музыка прогремела, и будто с небес спустилась темная фигура.

— Это он! — сквозь зубы прошипел Дракула. — Автор решил принять участие в своем же спектакле! — Анна дернулась, желая вступить в бой, но вампир удержал ее на месте, заставляя ждать. Но чего?

Зал затаил дыхание в молчаливом предвкушении развязки. Разразился бой, в котором Мираксис, подхватив свою жертву, взмыл с ней под самый купол театра, буквально разрывая ее на глазах изумленных зрителей. На сцене разразилась настоящая бойня: один за другим актеры замертво падали на каменные плиты, а присутствующие, не понимая происходящего, как завороженные принимали это действо. Женщины, не сумевшие выдержать столь реалистичного зрелища, дрожащими руками прятали глаза за стеклами биноклей, а мужчины прикрывали веки, искоса поглядывая вперед.

— Господь Всемогущий, — прошептала Анна, не в силах пошевелиться от постигшего ее шока, — куда же ты смотришь?! — Принцесса опустила голову. Ей захотелось зажмуриться, ничего не видеть и не слышать. Ей чудилось, что воздух вокруг пропитался запахом соленой кожи и благоухающей крови, залившей сцену. Даже с балкона она чувствовала ее притягательный аромат, туманящий разум, пробуждающий голод, заставляющий непроизвольно удлиниться ее клыки.

— Бог предпочел пропустить это представление! — саркастично заметил граф, положив руку на плечо девушке.

Запретная любовь и коварная судьба справляли тризну на поле брани, ядовитые губы Мираксиса коснулись последней жертвы, оставшейся на сцене горьким, последним в жизни, поцелуем, и девушка, исполнившая роль Анны в этой опере, замертво рухнула к ногам вампира, как разрушенный оплот надежды.

Несколько мгновений публика сидела в тишине, пораженная реалистичностью постановки, а потом своды огласили редкие хлопки, вслед за которыми вырвался настоящий ураган. Бурные аплодисменты охватили зал. Свет софитов, освещавший сцену притух и сошел на нет, массивный занавес опустился, и огромная хрустальная люстра под куполом театра вспыхнула ярким светом. Зрители начали оживленно переговариваться друг с другом, делясь впечатлениями от увиденного. Это был триумф, настоящий прорыв, не оставивший равнодушных. Ни одни театральные подмостки в мире не видели еще ничего подобного. Вдруг вся толпа разом, точно по команде, повалила к дверям, но вышедший из-за занавеса мужчина повелительным голосом проговорил.

— Сидеть! — кто-то в недоумении остановился, устремив взгляд на подмостки, где стоял белокурый мужчина, наблюдая за зрителями с презрительным высокомерием.

Мираксис был одет, как всегда, с безукоризненным вкусом: дорогой черный плащ, идеально сидящий фрак, ослепительно белая сорочка с золотыми запонками, инкрустированными черными алмазами. Пожалуй, даже граф уступал ему в элегантности и изящности движений. Однако остальные, будто не замечая его, продолжали свое движение.

— Я сказал: сидеть! — повысив голос, бросил он. Двери захлопнулись, будто по волшебству, отрезав несчастным путь к отступлению. Было в его словах столько силы, что все без исключения опустились на места, повинуясь его воле. Вот она, истинная сила Древних. Одним лишь словом они могли подчинить себе тысячи людей, собравшихся под сводами театра.

Дракула, наблюдавший за движениями наставника с высоты ложи, старался не выделяться из толпы, а потому вернулся на свое место.

— Вы, смертные, возомнили себя хозяевами этого мира, властелинами жизни, — начал Мираксис, с упоением наблюдая за липким страхом, отражающимся в глазах присутствующих при каждом его слове. Они не могли противиться ему, по необъяснимым для себя причинам, не могли покинуть зал, не могли даже пошевелиться, а потому паника наполнила их сердца, заставляя трепетать в груди. Их биение оглушало и сводило с ума, не в силах противиться этому призывному зову; и Анна, и Селин закрыли уши ладонями, пытаясь сдержать собственные инстинкты. — Вы подобны неразумному стаду, не знающему, как распорядиться подаренной вам Господом свободой. Она стала вашей тюрьмой, я же принесу вам освобождение, — продолжил он. — Я стану пастырем во главе вашей отары, сократив поголовье рабов. Вы – лишь пепел у ног бессмертных, пища, позволяющая нам поддерживать свои силы. Это наш век, и сегодня мы лишим вас выбора, заберем то, что причитается нам по праву. Власть! Ни один вампир не станет больше прятаться во мраке.