Проклятые вечностью (СИ) - Страница 152

Вместе с ними в фойе вошли многочисленные парочки, жмущиеся друг другу, пытаясь отогреться. Острым взглядом Дракула приметил, что не только люди, но и вампиры приглашены на это празднество. Зайдя в Атенеум, они сразу очутились в самой гуще светской болтовни. Кокетливые аристократки, невесть зачем взявшие с собой шикарные веера, во весь голос обсуждали эту авангардную постановку. У заключенных в золоченые рамы зеркал толпились десятки жеманниц, поправлявших широкие поля шляп, заново укладывая влажные локоны, потрепанные непогодой.

Толпа теснила их со всех сторон, поэтому, чтобы избежать давки, граф прижал Анну к стене, оглядывая коридор, наполненный густым, тягучим ароматом духов, табака и морозной свежести, врывающейся вместе с ветром. Среди этой толчеи у них почти не осталось времени на то, чтобы осмотреть внутреннее убранство театра, а полюбоваться было чем.

Оформление Атенеума внутри было не менее грандиозным и величественным, чем снаружи: изысканные балконы, спиральные лестницы, декоративные витые решетки, лепнина и фрески на потолке, цветочный орнамент которых был покрыт слоем золота – убранство достойное самого короля. На потолке в центре огромного расписного плафона в стиле эпохи Возрождения, сияла огромная хрустальная люстра, играя всеми цветами радуги. Глядя на всю эту роскошь, Селин мысленно прикинула, насколько баснословную сумму Мираксис вложил в собственный триумф.

Словно самоцветы, на стенах горели созданные богемскими мастерами фонари из меди и стекла. Высокий купол Атенеума поддерживали колонны розового мрамора, искусно соединенные между собой арками. Стены, испещрённые искусной резьбой и уникальными фресками, так же приковывали к себе любопытные взгляды, иллюстрируя главные события в истории Румынии. Без особого труда Анна нашла на них многие поколения своих предков, принимавших деятельное участие в жизни страны. Был тут и Дракула, восседавший на огромном вороном коне, возглавляя ополчение против турок. Этой вражде была посвящена целая фреска над главным входом.

Вскоре открылись двери зала. Молоденькая девушка протолкнулась к ним и поманила за собой, указывая мимо плеч и голов на ступеньки лестницы, ведущей наверх. Как важным гостям, им была отведена одна из лучших лож в Атенеуме, из которой открывался вид не только на стену, но и на зрительный зал. Пропустив вперед Анну и Селин, мужчины расположились за их спинами, разглядывая лица толпы.

— Замечательная идея: запереть людей и вампиров под одной крышей, — усмехнулся граф, то и дело встречаясь с горящими глазами своих соплеменников. — Все равно, что запустить лису в курятник.

— Это засада? — проговорила Анна, проследив за взглядом Владислава.

— Я в этом не сомневаюсь, — подтвердил он. — Здесь три выхода на первом этаже и два на втором. Возле каждого из них в костюмах обывателей сидят стражи.

— Чтобы отрезать людям путь к отступлению, — произнесла Селин.

— Очевидно!

— Что ж, их мы возьмем на себя, — с уверенностью произнесла вампирша. — Ваше дело – Мираксис. Если не будет сильного вожака, то и его приспешники враз разбегутся.

— Знаешь, что османы делают с женщинами, которые осмелились отдавать приказы мужчинам? — с улыбкой произнес Дракула.

— А я думала, что Вы, граф, придерживаетесь более прогрессивных взглядов, — в тон ему отозвалась Селин. В последние дни она прониклась к нему не только искренней симпатией, но и доверием, которое заложило прочный фундамент взаимного понимания.

На проверку Дракула оказался далек от того образа, которым наделил его Виктор. В каждом его движении чувствовалась сила, а в словах, адресованных врагам – угроза, но в то же время было в них что-то, что заставляло девушку проникнуться к нему искренним уважением, которого она не испытывала ни к одному из старейшин собственного клана.

— Тише, — произнесла Анна, указывая взглядом на сцену.

Свет потихоньку потух, сначала в ложах, а потом и в партере. Из оркестровой ямы послышались тихие перешептывания музыкантов, настраивающих инструменты. Тяжелый занавес красного бархата пошатнулся и расступился, открывая взглядам пустынную сцену, погруженную во мрак. Постепенно зрители растворились в полумраке, осталось лишь мерцание драгоценных камней на кольцах, браслетах и подвесках. Голоса в зале вскоре затихли, и, наконец, воцарилась гробовая тишина. В ту же секунду раздались неторопливые, ритмичные удары барабана, которым начало вторить тихое пение флейты, а затем вмешалась и скрипка, затягивая свою заунывную, ни на что не похожую мелодию. Такую глубокую и возвышенную, что Дракула, в бессмертии проникшийся настоящей страстью к музыке, не мог не почувствовать в стройно звучащих нотах душу вампира, написавшего оперу.

Мелодия очаровывала, влекла за собой, унося мысли в таинственные чертоги ночи. Теперь и смертные, пусть и ненадолго, пусть один-единственный раз в жизни, получали возможность прикоснуться к неведомому миру оживших сказаний, первых проклятий и мрачной обреченности, таившей в себе столько манящего романтизма, что сердце сжималось в груди. Зрители сидели молча, объединенные печальной симфонией звуков, полных потусторонней красоты и гармонии. Свет рампы засиял десятками огней, и сцена превратилась в бальный зал огромного дворца. Лучи играли на золоченых колоннах, освещали прекрасные фрески на стенах. Глядя на все это великолепие, Дракула едва не поперхнулся от неожиданности, узнав в дорогостоящих декорациях элементы своей летней резиденции в Будапеште: массивный фасад дворца, внутреннее убранство, красивый сад, фонтан у главного входа.

— Вот мерзавец, — прошипел он, едва сдерживая собственный гнев. На сцене перед глазами и смертных, и вампиром разыгрывалась картина его собственной жизни, а точнее его поражения от руки Мираксиса – большей насмешки нельзя было и представить.

— Видимо, не один ты обладаешь искрометным юмором, — толкнув графа локтем в бок, усмехнулся охотник, явно позабавленный этим конфузом.

— Лучше не зли меня, — рявкнул вампир, — иначе я проверю силу этого ятагана на тебе.

— Тише, — шикнули на них напомазанные кумушки, сидящие в соседних ложах. Не желая привлекать к себе лишнего внимания, товарищи замолчали, погрузившись в представление.

На сцене возникла темная фигура, которая тяжело ступала между рядами липовых деревьев, пока не очутилась в ярком пятне света. Актер, облаченный в черные доспехи и шлем, скрывающий его лицо, в одной руке волочил окровавленный меч, подчеркнуто демонстрируя ее публике, в другой — завоеванное, изодранное в клочья красное знамя, на котором серебрилась окровавленная луна. Тяжело дыша, мужчина сбросил себя шлем, и среди публики прокатился оживленный шепоток. Параллель была слишком явная, а потому люди не могли не узнать в склонившемся на одно колено воине грозного властителя Трансильвании.

Душа Дракулы отозвалась на это действо без страха, но с каким-то чувством отвращения, разнившегося с ощущениями толпы, которая едва сдерживала ликование, глядя на волшебное очарование хрупких декораций, на мистическую тайну мира бессмертных, окутывавшую сцену, где фигура в широком алом плаще, согнувшись подобно раненному зверю, готова была взывать к силам преисподней, вызывая в зале невольные возгласы, вздохи и шепот. Движения актера были полны завораживающей силы, как и четкий ритм музыки, держащей всех в напряжении.

— Да он издевается! — демонстративно закатив глаза, произнёс граф, скрестив руки на груди. Признаться, негодование вампира забавляло не только охотника. Девушки тоже многозначно переглянулись. Мираксис был тем, кто знал историю Влада с того самого момента, как последний принял вечность в дар, а потому Дракула, не знавший о том, какой поворот приобретет это представление и какие тайны его души сегодня откроются широкой публике, был сильно раздражен. Ван Хелсинг уже собирался ответить ему очередной остротой, но пение, огласившее зал, заставило его прикусить язык.

— Я прожил жизнь, тщеславием ослепленный, пытаясь обуздать губительную власть, на муки адские навеки обреченный, я за корону продал пламенную страсть, что путь в ночи́ мне освещала, когда в погоне роковой судьба меня со смертью обвенчала, навеки отобрав души покой. Я предан был отцом коварным, что за личиной доброты, желая стать правителем державным, в осколки разметал мои мечты.