Проклятые вечностью (СИ) - Страница 119
— Порой мне кажется, что это никогда не кончится! — обхватив голову, проговорила она.
— Всему когда-нибудь приходит конец, — присаживаясь подле нее, произнес граф, целуя девушку в макушку, — к счастью, жизнь такова, что конец одной истории неизменно ведет к началу новой. Поверь, эта тысячелетняя эпопея близится к завершению. Тебе просто не посчастливилось оказаться в центре этого действия.
— Я просто хотела нормальной жизни, — пропищала она, касаясь губами его ключицы.
— Для таких, как мы, нормальная жизнь не больше чем иллюзия! Наша реальность — это бесконечный полет в никуда под пологом ночи.
— Не все из нас могут летать, — досадливо заметила она, думая о том, что свой последний полет граф будет вынужден пролететь в одиночестве, ибо, несмотря на все их старания, судьба упорно старалась их разлучить. Видимо, эта мысль прозвучала в ее разуме с такой громкостью, что вампир сумел услышать этот душевный крик.
— Признаюсь, мне давно уже хотелось тебя спросить…
— О чем же?
— Мираксис всегда жаждал моей крови, впрочем, как и все остальные. А ты… тебе когда-нибудь хотелось ее попробовать? Хотелось ли тебе когда-нибудь стать сильнее, просто смешав свою кровь с моей?
— Почему бы тебе не прочитать мои мысли? Насколько мне известно, ты часто используешь этот запрещенный прием!
— Это не то… — прижимая Анну к себе, произнес граф. — Я хочу, чтобы ты сама произнесла ответ.
Почувствовав едва уловимый поцелуй на своей щеке, девушка подняла на Влада застланные пеленой глаза, пытаясь проглотить душившие ее слезы. Тут же по телу забегали десятки мурашек, а сердце затрепетало от волнения. Не думала Анна, что такое легкое прикосновение могло затронуть самые чувственные струны ее души. Покорно откинув голову назад, принцесса оголила шею, позволяя графу прочертить дорожку легких поцелуев к мочке ее уха.
По всему телу девушки волнами разливалась приятная истома. К ее собственному удивлению, ощущения были намного сильнее и проникновеннее, чем в момент первой близости. Вампир одаривал ее новыми ласками, заставляющими все тело девушки содрогаться от томительного предвкушения. Но то, что произошло дальше, больше походило на безрассудную, почти животную, страсть, чем на нежную любовь. Этот порыв графа одновременно напугал и пристыдил ее, наполнив душу неведомыми доселе ощущениями.
С треском разорвав сорочку, вампир жадно прильнул к ее груди, попутно стягивая с нее изодранную одежду. Анну била сильная дрожь с горькой примесью стыда. Только сейчас она поняла, насколько сдерживал себя Дракула в момент их первых любовных утех, чтобы не причинить ей боль. Сейчас же он позволил дать себе волю, выпуская на свободу бушующую в нем страсть. Уперев руки в мускулистую грудь, заливаясь краской, девушка пыталась сопротивляться, уклоняться от ласк и поцелуев, еще сильнее распаляя желание возлюбленного. Ее робкие возражения потонули в этом нескончаемом водовороте безумия, уступая животным инстинктам.
В этот раз его прикосновения были настойчивее, грубее, казалось, что с ней делили ложе два разных существа: любящий человек и кровожадный зверь. В который раз Анна поразилась тому, сколь многогранной могла быть природа вампиров, но, к собственному удивлению, принцесса была вынуждена признать, что ее тело предательски отзывалось на каждую грубую ласку, находя даже в этом безрассудном противостоянии некую прелесть. В этом была истинная суть любви бессмертных. У нее, как и у всего в этом мире, была своя темная сторона, ибо настоящие чувства были невозможны без муки. Любовь — это единство, любовь — это самопожертвование, любовь — это прощение, любовь — это страсть, это вожделение, это боль и смерть. Они умирали каждый день, но ночью возвращались к жизни, сгорая в огне пленительных страстей. Сейчас принцесса понимала это отчетливо и принимала с должным смирением, однако природная стыдливость и христианское воспитание нещадно восставали против этих страстных порывов, пробуждая в ней какой-то духовный страх.
— Анна, я же чувствую, что твоя сущность рвется наружу, желая пересечь грани наслаждения. Не пытайся сдерживать себя, ты больше не человек, — прохрипел он, подняв ее на руки.
Повинуясь какому-то инстинкту, она обвила ногами его бедра, прижавшись своим лоном к восставшей плоти, выгибаясь назад, впиваясь ногтями в спину графа. Усадив ее на стол, вампир резко вошел в нее, заставив девушку до крови закусить губу.
В секунду, когда алая влага коснулась ее языка, разум окончательно сдался под натиском пылающего огня страсти, и они провалились в пропасть истинного сумасшествия, свидетелями которого стали лишь молчаливые книги. Глаза Анны вспыхнули зеленым пламенем, а клыки инстинктивно удлинились, исказив идеально очерченную линию рта. Их обнаженные тела слились в танце истинной любви бессмертных: горячей, причиняющей боль, отдающей болезненной одержимостью, но в то же время трепетной и сакральной, потому что только сейчас принцесса почувствовала истинную близость от слияния их душ.
Движения графа были стремительными, но, находясь на самом пике наслаждения, изливаясь в лоно возлюбленной, граф запрокинул голову Анны, впиваясь клыками в венку на шее.
Девушка издала протяжный стон, расслабляясь в его руках, алая струйка крови устремилась вниз по обнаженному телу, а в глазах девушки вспыхнул страх, но в тот же миг она почувствовала, как граф притянул ее к своей груди, отбросив назад черные пряди. Повинуясь какому-то неведомому инстинкту, неконтролируемой жажде, а может, негласному приказу вампира, принцесса впилась белоснежными клыками в его шею. В первую секунду Анну поразил необычайный вкус крови вампира, не шедший ни в какое сравнение с кровью человека или животного. В ней не было металлического привкуса, напротив, она была сладкой, несущей в себе нечто большее, чем воспоминания и ощущения, ибо она хранила в себе огромную четырехсотлетнюю силу. Это было ни с чем несравнимое наслаждение, не только физическое, но и духовное. Это была истинная близость двух сердец, лишенная всяких условностей, бескомпромиссная, не оставляющая места для тайн. Впервые она имела возможность без границ прикоснуться к душе Дракулы, побродить по самым темным закоулкам его сознания, зная, что ничего не сможет укрыться от ее взгляда.
Но в то же время это неописуемое наслаждение граничило для Анны с каким-то непонятным страхом, ибо принцесса не могла найти в себе сил, чтобы завершить это возлияние. С каждым глотком она жаждала больше, пытаясь испить эту чашу до дна, хотя остатки рассудка кричали ей о том, что пора остановиться. Это было бичом всех новообращенных вампиров. Они не умели контролировать свои позывы, не могли вовремя отстраниться. Желания были сильнее воли, она испытывала нечто сродни тем ощущениям, которые одолевали ее в ночь убийства несчастного юноши, только в этот раз жажда была еще сильнее.
— Довольно, — с надрывом прошипел Дракула, но его слова потонули в безумии, охватившим девушку. Рассудок вернулся к ней лишь тогда, когда граф, рванувшись назад, подмял Анну под себя, придавив весом собственного тела и сомкнув руки в железной хватке вокруг ее шеи, наблюдая за тем, как огонь медленно потух в изумрудных глазах, и его место заняло горькое сожаление.
— Прости, — дрожащими губами прошептала она, заливаясь слезами.
— Тише… — отозвался вампир, убирая с ее лица растрепавшиеся локоны. — Теперь твоя душа принадлежит мне без остатка, — склонившись к ее уху, шепнул он. — Навсегда!
Находясь в преддверии обморока, девушка лишь согласно покачала головой, до конца не понимая смысла его слов. Из забытья ее вывела острая боль, пронзившая все тело. Будто какая-то невидимая сила разом переломала ей все кости. Издав протяжный стон, Анна содрогнулась всем телом, сползая на каменные плиты. Боль в спине была такой нестерпимой, что она в очередной раз мысленно попрощалась с жизнью.
Принцесса понимала, что с ней происходит, но не думала, что вампиру суждено дважды пережить боль обращения. И почему только Мираксис не испытывал ничего подобного, когда убивал Мирабеллу? Когда вонзил клыки в шею Дракулы? Ответ пришел сам собой: вековая сила и возраст спокойно могли сдержать боль от метаморфоз, происходящих с телом. Хотя в этот раз для принцессы все было иначе. Кожа на спине вздулась и приняла синеватый оттенок, ноги и руки свело судорогой, а из лопаток вырвались огромные крылья, опрокинувшие напольный подсвечник. Боль прошла так же быстро, как и началась, когда Анна осмелилась поднять голову, граф стоял подле нее уже одетый в черный камзол, глядя с невозмутимым спокойствием.