Проклятие Щелкунчика (ЛП) - Страница 2

Я тут же выпрямилась и изобразила самую милую улыбку.

— Прошу прощения, но теперь я здесь и с нетерпением жду, когда выучу… — я попыталась вспомнить, что же я должна была учить сегодня, но как назло, в голову ничего не приходило.

— Лур, a danses à deux, парный танец, который вы будете танцевать на вашем дебютном балу. Как вы должны помнить, в прошлый раз мы учили базовые шаги, — Бернадетта бросила мне колкий взгляд, намекая признаться, что я уже забыла последовательность всех па. — Сегодня, мы рассмотрим более сложные связки.

— Почему мы не можем разучить польку? — этот быстрый и оживленный танец всегда вызывал у меня улыбку и никогда не заставлял зевать.

— Потому что мы учим традиционный классический танец, а не какую-то прихоть моды.

— Она популярна как минимум с 1840. Десять лет — это прихоть?

Бернадетта проигнорировала меня и кивнула седовласому пианисту, заигравшему спокойную, медленную мелодию.

В течение следующего часа, я пыталась запомнить как можно больше шагов, не сбиваясь с ритма музыки и стараясь не оттоптать все ноги своему партнеру, серьезному мужчине средних лет.

Когда башенные часы пробили час, я с надеждой взглянула на Бернадетту.

— Мы закончили?

Бернадетта скрестила руки.

— Мы останемся здесь, пока вы как следует не выучите шаги.

— Но как же обед? — взмолилась я, и именно в этот момент мой желудок решил заурчать.

Бернадетта с укором покачала головой, словно я должна была контролировать все звуки, которые издает мой желудок, а затем сказала:

— Мы никуда не уйдем, пока вы не выучите лур. Бал по случаю вашего семнадцатилетия уже завтра вечером, и все должно быть идеально. Иначе, как же вы хотите, чтобы приглашенные принцы сделали вам предложение?

Я и не хотела. Я не была готова к замужеству. Я не стала озвучивать мои мысли, зная, что с Бернадеттой это бестолку, а если она доложит мои опрометчивые слова отцу, то он будет глубоко разочарован. Я не могла так с ним поступить. Я была всем, что у него осталось.

Бернадетта бодро продолжила:

— У вас хороший возраст для вступления в брак. Многие девушки в других королевствах выходят замуж, едва им исполнится пятнадцать. Благодаря моим рекомендациям, ваш отец согласился отложить дебютный бал до вашего семнадцатилетия. Вам требуется больше времени, чтобы изучить все, что надлежит знать принцессе, учитывая вашу… беспокойную натуру.

Я крепко стиснула губы, чтобы ненароком не выпалить, что это не по моей вине я единственная наследница. Не специально же я бываю такой упрямой или намеренно разочаровываю отца. Просто моя личность не подходила для предназначенной мне роли. Я и близко не была готова выходить замуж и править Австрией. Мне требовалось больше времени.

— Ну-ка, выше нос, — Бернадетта вручила мне стакан воды и позвонила в колокольчик, вызвав служанку. — Пожалуйста, принесите нам бутерброды и печенье.

Даже шоколадное печенье не смогло поднять мне настроение, хотя я была благодарна, что Бернадетта послала за ним, а не заставила меня чувствовать себя виноватой за нежелание выходить замуж.

Занятая попытками понять, насколько моя жизнь может измениться в ближайшие несколько дней, и как я могу избежать помолвки. Я не жаловалась в течение следующих нескольких часов, когда Бернадетта заставляла меня повторять шаги снова и снова, пока все не было идеально, и танцевальные движения не были выжжены в моем уме. К тому времени, как мы закончили, солнце уже садилось. Я подумала о том, чтобы пойти в кабинет отца, но решила, что мне нужно немного времени, чтобы очистить свой разум и выяснить, как уговорить его дать мне отсрочку или, по крайней мере, длинную помолвку на года два или три.

Так как я всегда старалась думать на свежем воздухе, я вышла из замка и направилась в конюшню. Я обошла лошадей, которые ржали в знак протеста, так как привыкли, что я приношу им морковь и провожу несколько минут, гладя их и расчесывая гривы. Но сегодня у меня не было времени поздороваться со всеми, мне нужна была Бисквит.

У Бисквит было самое большое стойло в конце конюшни. Ее большие карие глаза встретились с моими. В них было столько глубины, что мне казалось, будто она меня понимает. Как всегда, она была безупречно белой, как свежий снег. Ее рог блестел, когда лучи солнечного света касались его, придавая полупрозрачное, ледяное сияние. Бисквит была единорогом моей матери. Магия в ее крови означала, что у нее была гораздо большая продолжительность жизни, чем у обычной лошади, и она могла быть даже бессмертной. Никто не знал, так как единороги были родом не из Австрии, а моя мать привезла Бисквит из Ирландии.

— Привет, девочка, — я погладила густую гриву, которая была цвета жидкого белого золота, — ты готова прокатиться? Мне бы очень пригодилась прогулка, — я оседлала ее и выводила из конюшни, когда Филип бросился ко мне. Охранник заменил его у входа в бальный зал, так что я не разговаривала с ним со времени урока Бернадетты. Даже если я ничего не сказала, он, должно быть, почувствовал, что что-то не так с моей позой, потому что он произнес:

— Я пойду с тобой.

Не дожидаясь моего ответа, он схватил своего чернильного жеребца Эйса и оседлал его.

Несколько минут мы ехали молча. Как бы мне хотелось, всегда чувствовать себя так, как в седле… свободной, без висящих на мне тяжким грузом обязанностей.

Филип вернул меня в настоящее.

— Надо было попросить эскорт. Ты не должна ехать одна, особенно так близко к закату.

Я пожала плечами.

— Мне много чего не положено делать.

— Тебе влетело от Бернадетты за опоздание?

С моих губ сорвался безрадостный смех.

— Бернадетта — наименьшая из моих забот.

— Тогда что тебя тревожит? Поговори со мной.

— Предстоящий бал. Я не готова к встрече с будущим супругом, — слова были твердыми и мерзкими на вкус, будто сталь. Если бы не отец, я бы уже сбежала, но я не могла так с ним поступить и окончательно разбить его и без того хрупкое сердце.

Рядом со мной Филип напрягся. Какое-то время мы ехали молча, пока я не перестала это терпеть.

— Я поговорю с отцом, попрошу отсрочки.

— Рано или поздно ты выйдешь замуж, — голос Филипа сорвался, и я внимательно его изучала. Подбородок у него был крепкий, как всегда, скулы острые, ресницы закопченные, но на лице читалась такая боль. Я потянулась, чтобы коснуться его предплечья, но он отвел от меня свою лошадь.

— Брак нас не разделит, — сказала я. — Мы все так же будем друзьями. Будучи наследницей, я никуда не уеду. Кем бы ни был мой будущий супруг, он переедет жить в Вену.

Я попыталась представить себя в белом свадебном платье, улыбающейся моему будущему супругу, но не смогла. Вместо этого мне в голову пришла другая свадьба. Мне было четыре года, и я держала свою новую сводную сестру за руку, пока тяжелая золотая корона возлагалась на голову ее матери. Всепоглощающий цветочный мускусный аромат витал в воздухе. Ткань моего платья зудела. И у меня пересохло в горле. Даже тогда мне было неуютно с мачехой. Я знала, что с Жаклин что-то не так. И когда мне было семь, она доказала, что я права.

Я расправила плечи, желая, чтобы прошлое оставило меня в покое. Мой взгляд остановился на Филипе, который больше выглядел не удрученным, а свирепым.

— В чем дело? — спросила я.

Он резко покачал головой.

— Ни в чем.

Я закатила глаза.

— Пожалуйста, мы знаем друг друга с детства, — наша связь была особенной, выкованной общей потерей. Моя мать умерла, рожая меня, а мать Филипа, одна из наших королевских швей, умерла от респираторной болезни, когда ему было двенадцать лет.

— Ладно. Ты хочешь, чтобы я объяснил, тогда я скажу, — взор зеленых глаз Филипа обратился ко мне, проходя мимо титула и манер, или их отсутствия, к человеку, которым я была.

От его пристального взгляда мне захотелось отвернуться и убежать. Покалывание, охватившее меня, было слишком, слишком странным, и я не знала, что с ним делать, и что это значит.