Проклятие мумии, или Камень Семи Звезд - Страница 17

— Я уверен, вы, не опасаясь последствий, несомненно, поступите так, как велит вам долг, — сказал я. — Что вы планируете предпринять?

— Я пока не решил, сэр. Понимаете, у меня еще даже нет подозреваемого. Если бы мне кто-нибудь сказал, что милая юная девушка причастна к такого рода делу, я бы счел его глупцом. Но мне приходится считаться с собственным заключением. Я хорошо знаю, что таким же с виду невинным людям выносился обвинительный приговор, когда весь суд, за исключением обвинения, которое знает факты, и судьи, который обязан выжидать, готов был подписаться под оправдательным вердиктом. Меньше всего мне хотелось бы причинить зло этой молодой леди, тем более, когда на ее долю выпало такое горе. Можете быть уверены, что с моих уст не слетит ни слова, способного кого бы то ни было натолкнуть на мысль о ее вине. Именно поэтому я разговариваю с вами конфиденциально, как мужчина с мужчиной. Вы прекрасно умеете доказывать, в этом и состоит ваша профессия. В мои же обязанности входит лишь подозревать, основываясь на том, что мы называем для себя доказательствами, хотя на самом деле это улики. Вы знаете мисс Трелони лучше, чем я, и, хотя я могу осматривать комнату или перемещаться по дому как мне угодно, у меня нет таких возможностей, как у вас (ведь вы знакомы с ней лично и знаете, чем и как она живет), что подсказало бы мне суть ее действий. Если я попытаюсь разузнать что-нибудь у нее напрямую, это тут же вызовет у нее подозрения. И тогда, если она виновна, шансов доказать это не останется. Она легко сможет извратить факты. Но если же она невиновна, на что я всей душой надеюсь, будет чрезвычайно жестоко выдвигать ей подобные обвинения. Я по мере сил обмозговал это дело, прежде чем обратиться к вам, сэр, и, если позволил себе лишнее, прошу меня извинить.

— Вам абсолютно не за что извиняться, Доу, — искренне сказал я, так как смелость, откровенность и предупредительность этого человека заслуживали всяческого уважения. — Я рад, что вы были со мной так откровенны. Мы оба хотим докопаться до правды, а в этом деле столько странного (настолько странного, что не поддается обычному осмыслению), что единственный способ что-то прояснить — это добиться истины, какими бы ни были наши взгляды и цели.

Сержанту, похоже, понравились мои слова, поскольку он продолжил уже более уверенно:

— Поэтому я и понял, что доказательства будут накапливаться постепенно. По крайней мере, в голову начнут приходить кое-какие соображения, которые помогут нам определиться. Потом мы придем к заключению или, по крайней мере, отбросим все маловероятные версии, так что останется лишь одна, наиболее близкая к истине. Если не к истине, то к тому, что мы считаем истиной. После этого нам, пожалуй, придется…

В эту секунду распахнулась дверь и в комнату вошла мисс Трелони. Увидев нас, она тут же поспешно отступила назад, говоря:

— О, прошу прощения! Я не знала, что вы здесь занимаетесь делами.

Когда я поднялся, она уже почти вышла из комнаты.

— Прошу вас, заходите, — сказал я. — Мы с сержантом Доу просто обсуждали ситуацию.

Пока она колебалась, входить или нет, появилась миссис Грант, сообщившая о прибытии доктора:

— Мисс, приехал доктор Винчестер. Он хочет поговорить с вами.

Я подчинился просьбе, содержавшейся во взгляде мисс Трелони, и из комнаты мы вышли вдвоем.

Проведя осмотр, доктор сказал нам, что никаких изменений как будто не произошло, и добавил, что все равно хотел бы провести эту ночь в доме. Мисс Трелони это обрадовало, и она велела миссис Грант приготовить для него комнату. Чуть позже, когда мы случайно остались с ним наедине, он неожиданно сказал:

— Я решил остаться здесь сегодня, потому что хотел поговорить с вами. Поскольку лучше разговаривать без свидетелей, мне показалось, что это меньше всего вызовет подозрений, если вечером мы выкурим вместе по сигаре, когда мисс Трелони будет в комнате отца.

Мы по-прежнему придерживались такого графика дежурства, когда рядом с больным всю ночь должны были дежурить либо его дочь, либо я. Встретиться мы должны были лишь рано утром. Это меня тревожило, поскольку детектив в разговоре со мной упомянул, что желает лично, оставаясь незамеченным, проследить за ситуацией, и что именно в это время собирается быть особенно начеку.

Прошедший день был небогат событиями. Мисс Трелони поспала днем и после обеда отправилась сменить сестру. Миссис Грант оставалась с ней, в то время как сержант дежурил в коридоре. Доктор Винчестер и я пили кофе в библиотеке. Когда мы закурили сигары, он не спеша заговорил:

— Теперь, когда мы остались наедине, я бы хотел поговорить с вами конфиденциально. Мы с вами, конечно, связаны событиями, произошедшими здесь.

— Разумеется! — согласился я, но внутри у меня все похолодело, поскольку еще свеж был в памяти утренний разговор с сержантом Доу, оставивший ощущение тревоги и мучительных подозрений. Он продолжил:

— Этот случай проверил на стойкость психику каждого из нас. Чем больше я обо всем этом думаю, тем безумнее все кажется, а две нити, каждая из которых становится все крепче, расходятся в противоположные стороны.

— Какие две нити?

Прежде чем ответить, он внимательно посмотрел на меня. В такие моменты прямой взгляд доктора Винчестера мог привести в замешательство. Это бы и произошло со мной, если бы дело касалось лично меня, не считая моего интереса к мисс Трелони. Так что я спокойно выдержал его взгляд. Сейчас в этом деле я исполнял роль адвоката. С одной стороны, я был amicus curiae[5], а с другой — представлял интересы лица, попавшего под подозрение. Мысль о том, что в голове этого совсем не глупого человека были две линии, одинаково прочные, но расходящиеся в разные стороны, уже сама по себе успокоила мою тревогу, вызванную ожиданием новых нападок. Когда доктор заговорил, на его лице появилась необъяснимая улыбка, которая по ходу рассказа уступила место сосредоточенно-серьезному выражению:

— Две нити: факты и… фантазии! К первой относится все: нападения, попытки ограбления и убийства, доведение до состояния невменяемости, подстроенная каталепсия, вызванная либо умышленным гипнозом и специальным наведением на определенные мысли, либо простым использованием яда, пока еще неизвестного токсикологам. Ко второй же относится некоторое воздействие, оказанное на людей. Воздействие, которое не описано ни в одной из известных мне книг, кроме романтической литературы. Еще никогда в жизни я так не чувствовал правоту слов Гамлета:

Давайте рассмотрим факты. Человек в своем доме, он окружен домочадцами, в доме полно слуг разного уровня, и это доказывает невозможность организованного заговора со стороны прислуги. Человек богат, образован, умен. Физиогномический осмотр показывает, что он, без сомнения, мужчина железной воли, который знает, чего хочет. Дочь, его единственный ребенок, насколько я понимаю, девушка яркая и умная, спит в соседней комнате. Нет никаких видимых причин для нападения или вообще любого другого нарушения спокойствия. Да и кто-нибудь посторонний вряд ли смог бы проникнуть в дом незамеченным. Но все же нападение совершено, жестокое и беспощадное нападение посреди ночи. Об этом становится известно очень быстро. Настолько быстро, что в уголовных делах такое обычно называют не случайностью, а преднамеренным замыслом. Нападавшего или нападавших вспугнули как раз в тот момент, когда те собирались закончить свое дело, какими бы ни были их намерения. Однако никаких следов их бегства не найдено: ни улик, ни беспорядка, ни открытой двери или окна, ни шума. Ничто не указывает на то, кто мог совершить преступление, и даже на то, что вообще что-либо совершено; кроме жертвы и ее окружения.

Следующей ночью попытка повторяется, несмотря на то, что дом полон обеспокоенных бдительных людей, в комнате и рядом с ней дежурят офицер полиции, опытная сестра, преданный друг и родная дочь жертвы. Сестра впадает в состояние каталепсии, а недремлющего друга, хотя и защищенного респиратором, охватывает глубокий сон. Даже детектив подвергается такому влиянию, под которым открывает стрельбу из пистолета в комнате больного, хотя даже не может с уверенностью сказать, во что же он стрелял. Ваш респиратор, пожалуй, единственное, что относится к категории фактов. То, что ваше сознание не помутилось, как у других (причем глубина помутнения сознания каждого пропорциональна количеству времени, проведенного им в комнате), указывает на возможную вероятность того, что одурманивающее воздействие носило не гипнотический характер. Однако опять же мы сталкиваемся с фактом, вызывающим противоречие. Мисс Трелони, которая находилась в комнате дольше вас всех — она постоянно заходила туда и, кроме того, оставалась там во время своего дежурства, — как будто вовсе не пострадала от этого воздействия. Это доказывает, что воздействие, чем бы оно ни было, избирательно, если, конечно, у нее не выработался, так сказать, иммунитет. Если окажется, что все дело в странных испарениях, идущих от этих древнеегипетских предметов, это сможет послужить правдоподобным объяснением. Однако тогда мы оказываемся лицом к лицу с фактом, что мистер Трелони, который провел в комнате больше всех времени, фактически прожил там большую часть своей жизни, был поражен сильнее остальных. Что это за воздействие, которое приводит к столь разным и даже противоречивым последствиям? Нет, определенно, чем больше я думаю об этой дилемме, тем менее понятной мне кажется ситуация! Даже в том случае, если физическое нападение на мистера Трелони совершил кто-то из живущих в доме, кто не попадает в число подозреваемых, одурманивание все еще остается загадкой. Не так-то просто погрузить человека в состояние каталепсии. Фактически, насколько известно современной науке, не существует способа добиться такого эффекта по желанию. Самая большая загадка в этом деле — мисс Трелони, которая как будто не пострадала ни от одного из воздействий или, возможно, разных видов одного и того же воздействия. Каждый раз она оставалась невредимой, за исключением единственного случая с полуобморочным состоянием. Вот что самое странное!