Проклятие королевы фей - Страница 2

Винтовая лестница, ведущая сверху в зал, содрогалась от грохота шагов. Холли нерешительно подняла кубок, подбадривая побледневшего барда. Она так и не научилась оставаться нечувствительной к отцовскому гневу. Ей только удалось овладеть искусством скрывать свои переживания в таких случаях. Отец ворвался в зал, и Холли пришлось утешиться тем, что он не заметил мужчину, устроившегося напротив нее в кресле с высокой спинкой.

Пышущее здоровьем лицо Бернара де Шастла выдавало его англосаксонское происхождение, от которого ему очень бы хотелось откреститься. Холли, узнав восковую печать на свитке, терзаемом огромной лапищей отца, затрепетала еще сильнее.

Он помахал у нее перед носом проклятым пергаментом.

— Девочка моя, знаешь ли ты, что это такое?

Сунув в рот леденец, Холли невинно заморгала, качая головой. Отец Натаниэль, ее язвительный наставник, вышколил ее отлично: благородная дама ни в коем случае не должна говорить, пока хоть крошка пищи находится у нее во рту.

Сорвав печать большим пальцем, отец раскрыл письмо и прочел:

— "С огромным сожалением и тяжелым сердцем я вынужден отказаться от сватовства к вашей дочери. Хотя прелестям ее, на мой взгляд, нет равных, — он остановился, скептически фыркнув, — я не могу рисковать тем, что мой будущий наследник станет жертвой той напасти, которую мне в таких подробностях живописала леди Холли во время моего последнего приезда в Тьюксбери". — Отец свирепо сверкнул глазами. — И что же это за напасть, хотел бы я знать?

Холли шумно глотнула, избавляясь от леденца. На мгновение она подумала, не стоит ли солгать, но решила, что отец все равно скоро обо всем проведает. Отец Натаниэль, помимо всего прочего, отличается любовью к подслушиванию и подглядыванию в надежде подловить ее как раз на такой проделке.

— Перепончатые лапы, — выпалила Холли.

— Перепончатые лапы? — переспросил отец в надежде, что ослышался.

Холли натянуто улыбнулась.

— Я сказала ему, что первенец всех женщин в роду Шастл рождается с перепончатыми лапами вместо ног.

Элспет в ужасе ахнула. Менестрель задумчиво нахмурился. Холли решила, он силится придумать рифму к слову «утка». Отец скомкал послание, покраснев до корней волос.

— Ну же, папа, успокойся, — как могла увереннее запричитала Холли. — Ты не должен принимать это так близко к сердцу, а то с тобой случится апоплексический удар.

Когда Бернар де Шастл наконец смог прийти в себя, чтобы говорить, его голос зазвучал с обманчивым спокойствием, не предвещающим ничего хорошего.

— Две недели назад ты сообщила барону Кендалу, что у женщин рода Шастл в полнолуние пробуждается безумная жажда проливать чью-нибудь кровь. Что это будто бы проявляется через поколение, но твоя мать была тихой, как овечка.

Холли кивнула. Она считала это одной из своих самых остроумных выдумок. Элспет отчаянно пыталась привлечь внимание Бернара де Шастла к высокому креслу, но прервать его у нее не хватало духа.

— Неделю назад, — продолжал он, повышая голос и отчеканивая каждое слово, — ты, притворившись полуслепой, подожгла от горящего пудинга перо на любимой шляпе лорда Фэрфакса.

— Откуда я могла знать, что это его любимая шляпа? Он не потрудился…

— А всего лишь вчера, — голос ее отца перешел в рев, — ты нарисовала на лице красные пятна и доверительно сообщила сэру Генри, что оспа, к несчастью подхваченная тобой от плохо отскобленной лавки в оружейной комнате, сделала тебя бесплодной!

Оглушительный мужской хохот заставил Бернара де Шастла резко повернуться к высокому креслу. Он с раздражением уставился на стройного мужчину, облаченного в черные с серебром одежды, поднявшегося с места и вытирающего слезы.

— Любопытно узнать, с какой изобретательностью прогоняются мои соперники, ищущие благосклонности леди Холли. Объясняется это просто, милорд. Ваша очаровательная дочь бережет себя для меня.

— Монфор, — прошептал отец Холли, осознав, что только что скомпрометировал свою дочь перед самым завидным искателем ее руки. — Я не думал…

— Я в этом не сомневаюсь. Впрочем, мне кажется, перепонки на ногах не так уж плохо — очень пригодятся при преодолении рва с водой.

Холли находила Эжена де Легге, барона Монфора, самым отвратительным из претендентов на ее руку. Земли Монфора примыкали к их землям, и девушка росла под пристальным взглядом его черных глаз. Впервые барон Монфор просил у Бернара де Шастла руки его дочери, когда той едва исполнилось двенадцать. Граф отказал ему, сославшись на юный возраст Холли, но Монфор поклялся, что все равно будет обладать ею. Этот торжественный обет, однако, не помешал ему, дожидаясь, пока Холли повзрослеет, ввести в свою опочивальню тринадцатилетнюю невесту.

Обладающий проницательностью и едким сарказмом, Монфор с неослабевающим упорством отбивал все язвительные нападки Холли. Прекрасный охотник, он, похоже, наслаждался захватывающей погоней, получая от нее дьявольское удовольствие.

— Папа, я бы предложила тебе присоединиться к нам, — поспешно сказала Холли, — но барон как раз собирался распрощаться.

— Совсем наоборот.

Спокойный ответ Монфора заслужил недовольный взгляд Холли. Темные глаза барона недобро сверкнули, и он, откинувшись на спинку кресла, забросил ногу на затейливый резной подлокотник, словно он, а не смущенный отец Холли был здесь хозяин. Барон лениво осушил кубок.

— Мой менестрель только что исполнял chanson [1], который я сочинил, восхваляя достоинства будущей леди Монфор.

Его взгляд, бесстыдно опустившись на лиф платья девушки, также воздал хвалу этим достоинствам.

Холли, учтиво улыбаясь, сказала:

— Прежде чем ваш менестрель продолжит свою песню, милорд, позвольте предложить вам отведать еще вина.

— Буду очень признателен.

Опередив Элспет, Холли стиснула до боли в пальцах ручку изящного серебряного кувшина. Эжен грациозно подставил кубок. Наклонив кувшин за три дюйма от кубка, девушка обрушила водопад горячего вина на колени Монфора.

— Боже всемогущий!

Барон вскочил с места, безуспешно пытаясь отлепить промокший насквозь бархат от тела.

— Какая я неловкая! К счастью, вино успело немного остыть. — Холли презрительно взглянула на выступающий гульфик барона. — Надеюсь, я не испортила вашу одежду.

Грозное восклицание отца, похожее на рычание, предупредило ее, что на этот раз она зашла слишком далеко.

— Сэр, вы должны простить мою дочь, — подобострастно обратился он к гостю. — Она иногда бывает подвержена судорогам. Это у нее с детства. Разумеется, ничего наследственного, — поспешил добавить он, протягивая барону кружевной платок, словно выбрасывая белый флаг.

Эжен жестом оскорбленного достоинства отказался от предложенного платка. Его глаза стали холодными и тусклыми, будто погасшие угли. Холли вдруг подумала, что из-за этой проделки она, видимо, избавилась от нежеланного соискателя руки, но нажила себе опасного врага.

— Кажется, я уже начал злоупотреблять вашим гостеприимством. Всего хорошего, милорд, — сказал барон, закутывая узкие плечи в плащ.

Сверкнув взглядом и бросив Холли немой вызов, он буквально вонзил серебряную пряжку в ткань, застегивая плащ.

— До встречи, миледи.

Монфор удалился из зала в сопровождении менестреля, семенящего за ним следом, точно пристыженный щенок, и в зале установилась жуткая тишина. Холли поднялась с места, надеясь ускользнуть к себе без всяких объяснений, но это ей не удалось.

— Сядь! — рявкнул отец.

Холли села. Элспет испуганно подалась к стрельчатой арке окна. Девушка подумала, что, если бы по приказу графа прошлой весной допотопные деревянные ставни не были заменены цветным витражом, служанка взобралась бы на оконный карниз.

Граф прошел к очагу, облокотился рукой на каменную плиту. Он стоял, слегка покачиваясь на каблуках, и молчал, погруженный в тяжелые размышления.

Холли подумала было, не стоит ли залиться слезами, но тотчас же отмела эту мысль. Всего лишь одна слезинка, заблестевшая в ее голубых глазах, повергала рыцарей и принцев на колени, но отец не зря прожил с нею восемнадцать лет и научился противостоять подобным уловкам.