Проклятие демона - Страница 23

— А скажи-ка мне, — допытывался настоятель, — король Дануб не забыл твое имя?

Женщина непонимающе уставилась на него.

— Я имею в виду в моменты страсти, — пояснил старый настоятель. — Восклицал ли он: «Констанция!»?

— Вас интересует, не восклицал ли он: «Джилсепони!»? — резко и язвительно докончила за него Констанция.

Пусть старая лиса знает, что ее не застигнешь врасплох.

— Ах да, Джилсепони, — произнес Джеховит, закатывая глаза и с притворным вздохом замирая. — Героиня севера. Какой титул явился бы наилучшей наградой за ее заслуги? Баронесса? Герцогиня? Настоятельница?

Констанция недовольно посмотрела на него и вновь уставилась на воду.

— Мать-настоятельница, — продолжал неугомонный старик. — Или, возможно, королева? Да, это был бы самый подходящий для нее титул!

Констанция обожгла его взглядом, отчего морщинистое лицо Джеховита расплылось в ухмылке.

— Никак я попал в точку?

Констанция не ответила.

— Ты же видела, как король Дануб глядел на нее, — не унимался Джеховит. — Ты не хуже моего знаешь, что Джилсепони сумела бы найти путь к его ложу, а затем и к месту на троне рядом с ним, если бы поставила такую цель.

— Она не приняла даже титула баронессы Палмариса, — напомнила Констанция, но слова эти прозвучали как-то вяло и неубедительно.

Теперь уже Джеховит с удивлением посмотрел на придворную даму.

— Она скорбит о гибели Полуночника. Такая рана может никогда не затянуться, — сказала Констанция.

— Полностью — да, — согласился Джеховит. — Но рана может затянуться в достаточной степени, чтобы жизнь Джилсепони продолжалась. Меня занимает, куда она предпочтет направиться? Для нее нет запретных дорог. Вайлдерлендс, Санта-Мир-Абель, Урсал… Разве где-нибудь решатся отказать Джилсепони?

Констанция вновь повернулась к воде, однако она чувствовала на себе изучающий, оценивающий взгляд Джеховита.

— Я знаю, чего ты желаешь, — сказал старый настоятель.

— Вам хочется унизить меня? — спросила Констанция.

— Я тебе друг или враг?

Констанция засмеялась. Она прекрасно знала, где здесь правда. Джеховиту нравятся подобные игры. Он думает, что в любом случае окажется в выигрыше. Если бы Дануб женился на ней или хотя бы признал ее детей и сделал их претендентами на трон, Джеховит обязательно оказался бы рядом — само внимание и предупредительность. Но это не сделало бы настоятеля ее союзником. Констанция понимала: основная забота Джеховита — держать Джилсепони подальше от его церкви и от вожделенного поста матери-настоятельницы. И разве выдать эту женщину замуж за короля — не лучший способ добиться желаемого?

— Джилсепони заинтересовала Дануба, — согласилась Констанция. — Впрочем, думаю, ее красота и сила заинтересовали бы любого мужчину.

Придворная дама холодно и решительно поглядела на настоятеля.

— Она и в самом деле красива, — заметил Джеховит.

— Но можете не сомневаться, ей до Урсала далеко, — продолжала Констанция. — Далеко, и путь туда намного опаснее, чем вам представляется.

Джеховит молча долго глядел на нее, затем кивнул, отвесил легкий поклон и удалился.

Констанция смотрела ему вслед, мысленно повторяя его слова и пытаясь разгадать его намерения. Этот старый лицемер явно не хочет, чтобы она подпала под очарование Джилсепони и сделалась ее союзницей. Джеховит пытался посеять семена враждебности по отношению к Джилсепони, и Констанция легко попалась на его замысел.

Все это серьезно задевало Констанцию Пемблбери, стоявшую сейчас на палубе и разглядывавшую темную воду за кормой. Когда она впервые узнала о Джилсепони, эта женщина ей понравилась. Констанция восхищалась ею и рукоплескала ее борьбе против Маркворта и его порочной церкви. В глазах придворной дамы Джилсепони была союзницей государства, союзницей ее любимого короля Дануба. Пусть не особо умной и искушенной, но союзницей. Теперь все по-другому. Полуночник погиб, а Дануб очарован ею. Джилсепони из союзницы превратилась в соперницу. Констанция не хотела сознаваться себе в этом, но и отрицать такого положения вещей тоже не могла. Какими бы ни были ее чувства к Джилсепони Виндон, эта женщина стала опасной — для нее самой, для ее замыслов и, что важнее всего, для ее будущих детей.

Констанция почти презирала себя сейчас и уж точно презирала мысли, бродившие у нее в голове. Но и отбросить их она не могла.

Настоятель Браумин смиренно вошел в массивные ворота дворца Чейзвинд Мэнор. Капюшон его плаща был надвинут на глаза, защищая лицо от моросящего дождя. Руки скрещены на груди, а пальцы спрятаны в складках широких рукавов. Монах даже не взглянул на внушительных и грозных рыцарей из Бригады Непобедимых, выстроившихся по обе стороны прохода. Он не обратил внимания ни на их доспехи, начищенные до такой степени, что даже в пасмурный день они сияли, как стекло, ни на алебарды, преграждавшие ему путь.

Браумин понимал: герцог Таргон Брей Калас, ныне облеченный силой и властью, предложил ему встретиться на своих условиях. Противостояние между ними только начиналось, ибо со времени падения Маркворта и до самого отъезда короля Дануба город никак не мог вернуться к привычной жизни. Зима и связанные с ней хлопоты полностью поглотили как светскую, так и церковную власть. Король давно уже находился в Урсале, а большинство братьев из Санта-Мир-Абель либо возвратились в свою далекую обитель, либо готовились туда отправиться. Впервые, да, впервые за многие месяцы с момента появления демона-дракона и его гнусных приспешников простой люд Палмариса начинал жить привычной жизнью.

Браумина сразу же впустили во дворец, но затем ему пришлось более часа томиться в приемной герцога, где ему несколько раз сообщали, что Калас занят неотложными делами.

Настоятель молча молился, в основном о ниспослании терпения, которое столь необходимо в нынешние времена. Жаль, что Джилсепони не согласилась пойти вместе с ним. Уж ее-то Калас не заставил бы ждать! Однако она наотрез отказалась, заявив, что с нее довольно встреч и политических интриг.

Наконец появился служитель и пригласил Браумина следовать за ним. Войдя в кабинет Каласа, настоятель увидел, что там находятся несколько человек, по-видимому чиновников. Все они стояли, шуршали свитками и переговаривались шепотом, но таким категоричным тоном, словно их дела имели первостепенную важность. Сам герцог Калас, он же барон Палмариса, восседал за столом, склонившись над листом пергамента с пером в руке.

— Браумин Херд, настоятель монастыря Сент-Прешес, — доложил служитель.

Калас даже не поднял головы.

— Мне стало известно, что вы решили нанять каменщиков, плотников и других ремесленников, — произнес он.

— Да, — подтвердил Браумин.

— С какой целью?

— Не важно. Это касается только меня, — ответил настоятель. Калас поднял глаза. В кабинете стало тихо. Герцог неприязненно смотрел на Браумина.

— Итак, — после тягостной паузы сказал он, — как мне сообщили, вам, видимо, заблагорассудилось расширить монастырь.

— Допустим.

— В таком случае не тратьте понапрасну время, — отчеканил Калас. — И ваше собственное, и нанятых вами ремесленников. Никакого расширения не будет.

Теперь уже лицо Браумина приняло суровое выражение.

— Земля вокруг монастыря принадлежит церкви.

— Тем не менее без непосредственного согласия барона внутри городских стен запрещается возведение любых строений, в том числе и церковных, — напомнил ему Калас.

Герцог кивнул одному из чиновников, стоящему в углу, и этот похожий на мышь человечек поспешил к Браумину и подал ему документ, подписанный бароном Рошфором Бильдборо и настоятелем Добринионом Калисласом и скрепленный их печатями. Внешне казалось, что утверждение Каласа вполне справедливо.

— Здесь говорится о строениях, возводимых простолюдинами, — заметил Браумин.

Калас пожал плечами и не стал возражать.

— Этот документ имел вполне определенную цель: помешать притоку бехренцев и уберечь Палмарис от перенаселения, — заключил настоятель. — И речь там идет о простолюдинах, а не об аристократах или церкви.