Проклятая Русская Литература (СИ) - Страница 50

   - Он - все же гений... - устало проронил Голембиовский.

   -Гениальность в слове - это как абсолютный слух. Если он у вас есть - это не значит, что вы его заслужили. Это не заслуга. В равной степени это не означает, что его наличие ставит вас вне критики. Мощь дарования - тоже не повод для неподсудности. Мы не восхищаемся мощью реки только потому, что она затопила половину города. Человеку, одаренному талантом от Бога, надо служить Богу, а не критически исследовать богословие. Толстой же запутался сам и сбил с пути тысячи людей. На что притязает человек, пишущий свое Евангелие и дерзающий поправлять апостолов?

   -Вы считаете его отлучение верным? - с любопытством осведомился у коллег Голембиовский.

   -Ортодоксальный еврей взбесится, - пожал плечами Ригер, - если кто-то начнет оплевывать Тору или измываться над жертвами Холокоста. Правоверный мусульманин весьма болезненно отреагирует на сожжение Корана. Любой человек, у которого есть что-то святое, будет задет, когда оплевывают его святыню. Даже атеист едва ли будет спокойно слушать поношения на свою любимую мать. Толстой говорит: "То, что я отрёкся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо. Прежде чем отречься от церкви и единения с народом, которое мне было невыразимо дорого, я, по некоторым признакам усомнившись в правоте Церкви, посвятил несколько лет на то, чтобы исследовать теоретически и практически учение церкви: теоретически - я перечитал всё, что мог, об учении Церкви, изучил и критически разобрал догматическое богословие, практически же - строго следовал, в продолжение более года, всем предписаниям Церкви, соблюдая все посты и посещая все церковные службы. И я убедился, что учение Церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же - собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающее совершенно весь смысл христианского учения. То, что я отвергаю непонятную троицу и не имеющую никакого смысла в наше время басню о падении первого человека, кощунственную историю о Боге, родившемся от Девы, искупляющем род человеческий, то это совершенно справедливо. Сказано также, что я отвергаю все таинства. Это совершенно справедливо. Все таинства я считаю низменным, грубым, несоответствующим понятию о Боге и христианскому учению колдовством... " Что удивляться реакции Церкви?

   Муромов нахмурился и проронил:

   -Как я понял, решились на это не сразу. Церковь не хотела громкого скандала и не считала нужным привлекать внимание к его заблуждениям. Все понимали: Толстой - настолько значимая фигура, что любое жесткое определение может вызвать общественный скандал. Однако ситуация коренным образом изменилась после того, как Толстой издал "Воскресение" с кощунственным изображением Евхаристии. После этого молчать уже было нельзя. В 1900 г. первенствующим членом Синода стал митрополит Антоний, и вызрело решение дать определение о Толстом. В этом определении отсутствуют слова "анафема" и "отлучение". Тем не менее, оно недвусмысленно утверждает, что Толстой сам себя отторг от церковного общения, и поэтому дальше не может считаться членом Церкви, не может участвовать в церковных таинствах, в случае смерти не может быть погребенным по православному обряду. По каноническим последствиям для него - это, конечно, отлучение.

   Верейский заглянул в свои записи.

   -Началось все задолго до определения Синода. В конце 80-х за прямую хулу на Церковь святой Иоанн Кронштадский звал его "порождением ехидны...", а ряд церковных иерархов обращались к императору Александру III с призывом наказать Льва Толстого, однако император умно отвечал, что "не желает прибавлять к славе Толстого мученического венца". После смерти Александра III в 1894 году аналогичные просьбы стал получать Николай II.

   -Объективные причины состоят в том, - заметил Муромов, - что Толстой подлинно застрял в эпохе Просвещения, во французском его варианте. Не случайно он так любил Руссо. А основная идея Руссо заключается в том, что никакой испорченности в человеке нет, что он хорош в своей естественности, а этой естественности противостоят культура и цивилизация. Цель человеческой жизни поэтому заключается в том, чтобы эту естественность в себе возродить. Эта идея оказалась Толстому очень близка. Именно поэтому он выступал против всех государственных и культурных институтов. Собственно, Толстой - это самый громкий голос против цивилизации и культуры. Исходная же идея христианской догматики - это идея глобальной испорченности человеческой природы в результате грехопадения. Поэтому она нуждается в обновлении и преображении, и совершается все это преображение лишь с Божией помощью. Но именно это Толстой категорически отрицает. Он полагает, что человек может всего добиться собственными силами. Поэтому Спаситель ему не нужен. Неприятие Толстым церковных Таинств логично. Ведь если человеческая природа не повреждена, то непонятно, зачем нужна благодать? Не случайно он не принимал Таинство Евхаристии. Оно для него было просто личной мукой. При этом самые безжалостные слова проронил о Толстом Бердяев: "Я не знаю во всемирной истории другого гения, которому была бы так чужда всякая духовная жизнь. Он весь погружен в жизнь телесно-душевную, животную. И вся религия Толстого есть требование такой всеобщей кроткой животности, освобожденной от страдания и удовлетворенной. Я не знаю в христианском мире никого, кому была бы так чужда и противна самая идея искупления, так непонятна тайна Голгофы, как Толстому. Во имя счастливой животной жизни всех отверг он личность и отверг всякую сверхличную ценность..."

   Ригер покачал головой.

   -Так ли это? Считается, что не найдя утешений в философии и науке, Толстой вынужден был признать, что именно вера наполняет жизнь смыслом, но очень скоро религия представились Толстому бессодержательной и ненужной. Его осенила мысль написать своё Евангелие, объединив по "смыслу" все Евангелия в один текст и выкинув из него "ненужные", как ему казалось, фрагменты... Но на самом деле всё немного иначе. Ещё в молодости, будучи 27-летним офицером, Лев Николаевич сделал в своём дневнике следующую запись: "Разговор о божестве и вере навёл меня на великую, громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта - основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле". Увы, создать новую религию ему оказалось не под силу и он предпочел исказить и искорежить старую...

   Верейский задумчиво покосился на Ригера.

   - Юношеские планы могли быть и забыты, Марк. Но надо заметить, что во всех писаниях Толстого о Церкви присутствует элемент сильной личной обиды, неудовлетворенности и раздражения. Возникает вопрос: если человек проповедует то, что мы сейчас называем терпимостью к чужим взглядам, почему он сам пишет о Церкви такие вещи? Слишком отчетливо звучат в его пассажах ненависть и оскорбленное самолюбие...

   -Гордыня...- согласился Ригер, - он не переносил и малейшего возражения... А, кроме того, профессор С. Булгаков вспоминал о своей беседе с Л. Толстым в Гаспре, в Крыму, в 1902 году: "Я имел неосторожность в разговоре выразить свои чувства к "Сикстинской Мадонне" Рафаэля, и одного этого упоминания было достаточно, чтобы вызвать приступ задыхающейся, богохульной злобы, граничащей с одержимостью. Глаза его загорелись недобрым огнём, и он начал, задыхаясь, богохульствовать". Больным он был, это верно, и точный диагноз - истерическая гордыня.

   -Ладно, - вздохнул Голембиовский, - заканчивайте, Алеша, осветите последние годы жизни.

   Верейский кивнул.

   -Через год после отлучения, в 1902 году, Толстой написал кощунственную легенду о дьяволе - "Разрушение и восстановление ада". Софья Андреевна в своем "Дневнике" писала: "Это сочинение пропитано истинно дьявольским духом отрицания, злобы, глумления надо всем на свете, начиная с Церкви... А дети - Саша, ещё неразумная, и Маша, мне чуждая - вторили адским смехом злорадствующему смеху их отца, когда он кончил читать свою чертовскую легенду, а мне хотелось рыдать...". В том же 1902 году Толстой написал свое знаменитое обращение "К духовенству", полное такого цинизма и нелепости, что даже в Советской России его напечатали только однажды - в 90-томном Полном собрании сочинений, которое доступно лишь для специалистов, ученых-филологов. В это же время, с февраля 1902 года, состояние здоровья Толстого начало ухудшаться: он перенёс тяжёлую болезнь. Врачи опасались за его жизнь. Ему пришлось поехать в Крым и провести там более полугода. В это время было предпринято несколько попыток убедить Льва Толстого покаяться, примириться с Церковью и умереть православным христианином. Но Толстой решительно отверг такую возможность: "О примирении речи быть не может. Я умираю без всякой вражды или зла, а что такое церковь? Какое может быть примирение с таким неопределённым предметом?" Семейная жизнь Толстого тоже превратилась в мучение и для него самого, и для семьи. В отношениях между Толстым и его женой и сыновьями нарастало взаимное отчуждение. Он несколько раз заговаривал с женой о разводе, отказался от всего имущества. Его часто мучает мысль уйти из дома. В последние годы Толстой особенно сблизился со своим редактором и издателем Владимиром Чертковым. В июле 1910 года под влиянием Черткова Толстой тайно пишет завещание в ущерб интересам жены и сыновей, в котором он отказывался от прав на сочинения и все свои писания после смерти предоставлял на редактирование и издание Черткову. Он умер без покаяния и ушел из жизни непримиримым врагом Церкви. Сегодня некоторые высказывают мнение, что в конце жизни писатель, возможно, испытывал колебания и помышлял о возврате в Православие, однако документальных свидетельств "колебаний Толстого" нет. Несмотря на это, уже более 100 лет в России находятся люди, требующие "реабилитации" Толстого и удивляющиеся, почему на могиле писателя нет креста. Возмущающимся он дал ответ сам: "Я действительно отрекся от церкви, перестал исполнять её обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей и мертвое мое тело убрали бы поскорей, без всяких над ним заклинаний и молитв, как убирают всякую противную и ненужную вещь, чтобы она не мешала живым".