Происхождение всех вещей - Страница 31

Там, в каретном флигеле, Альма составила свой гербарий, в совершенстве овладела таксономией и взялась за проведение более сложных экспериментов. Свой древний экземпляр «Справочника садовода» Филлипа Миллера она прочла столько раз, что сама книга стала похожа на старую пожухлую листву. Она изучала последние медицинские труды, в которых говорилось о благотворном влиянии дигиталиса[18] на пациентов, страдающих водянкой, и о применении копайского бальзама[19] для лечения венерических заболеваний. Она трудилась, совершенствуя свое искусство ботанической иллюстрации, – ее рисунки так никогда и не стали красивыми, зато всегда были бесподобно точны. Она работала с неустанным усердием; пальцы беззаботно летали над страницами блокнота, а губы шевелились, как в молитве.

В остальной части «Белых акров» жизнь текла, как обычно, в делах и заботах, реализации серьезных коммерческих проектов и конкуренции; но эти два места – переплетная и кабинет в каретном флигеле – стали для Альмы комнатами-близнецами, где она могла найти уединение и вдохновение. Одна была для тела, другая – для ума. Одна была маленькой, без окон; другая – просторной и залитой ослепительным светом. В одной пахло старым клеем; в другой – свежим сеном. В одной вырывались наружу потаенные мысли; в другой – идеи, которые можно было опубликовать, поделившись ими с окружающими. Две эти комнаты существовали в разных зданиях; их разделяли лужайки и сады, а в середине пролегла широкая тропа из гравия. Никто бы никогда не связал их друг с другом.

Но обе этих комнаты принадлежали одной лишь Альме Уиттакер, и в них она оживала.

Однажды осенью 1819 года Альма сидела за столом в каретном флигеле и читала четвертый том естественной истории беспозвоночных Жан-Батиста Ламарка, когда увидела в греческом саду матери промелькнувшую фигуру.

Альма привыкла, что мимо по делам проходили работники «Белых акров»; обычно также по лужайке расхаживали куропатка или павлин, но это существо было не рабочим и не птицей. Это была невысокая и аккуратная темноволосая девушка лет восемнадцати, одетая в розовый дорожный костюм, который был ей весьма к лицу. Прогуливаясь по саду, она беззаботно размахивала зонтиком с зеленым кантом и кисточками. Сложно было сказать наверняка, но, кажется, девушка говорила сама с собой. Альма опустила журнал и вгляделась. Незнакомка, кажется, никуда не торопилась; напротив, она отыскала скамью и присела, а потом – что было еще более удивительно – прилегла прямо на спину. Альма смотрела и ждала, когда же гостья пошевельнется, но та, видимо, заснула.

Все это было очень странно. На той неделе в «Белых акрах» были гости (эксперт по плотоядным растениям из Йеля, немецкий заводчик лошадей и занудный ученый, написавший крупный трактат о тепличной вентиляции), но никто из них не привез с собой дочь. Девушка явно не приходилась родственницей кому-либо из рабочих поместья. Ни один садовник не купил бы своей дочери такой дорогой зонтик, и ни одна дочь садовника не стала бы разгуливать по драгоценному греческому саду Беатрикс Уиттакер с подобной невозмутимостью.

Альма была заинтригована; она оставила работу и вышла на улицу. Осторожно подошла к девушке, не желая ее разбудить, но при ближайшем рассмотрении увидела, что та вовсе не спит, а просто смотрит на небо, разлегшись на кипе своих глянцево-черных кудрей, как на подушке.

– Здравствуйте, – проговорила Альма, глядя на нее сверху вниз.

– О, здравствуйте! – отвечала девушка, ничуть не испугавшись появления Альмы. – А я вот только порадовалась, что нашла эту скамью!

Девушка резко села, лучезарно улыбнулась и похлопала по скамье с собой рядом, приглашая Альму присесть. Альма послушно села, попутно изучая собеседницу. Та, спору нет, выглядела странновато. Издалека она почему-то казалась симпатичнее. Безусловно, фигура у нее была прекрасная, копна блестящих кудрей великолепна, как и премилые симметричные ямочки на щеках, но вблизи было видно, что лицо ее, пожалуй, слишком плоское и круглое, как обеденная тарелка, а зеленые глаза великоваты и чересчур выразительны. Моргала она, не переставая. Все это вместе придавало ей слишком инфантильный, не особо умный и несколько маниакальный вид.

Повернув к Альме свое нелепое лицо, девушка спросила:

– А теперь скажи мне вот что: слышала ли ты, как вчера ночью звенели колокола?

Альма задумалась. Вообще говоря, она действительно слышала звон колоколов вчера ночью. В Западной Филадельфии разгорелся пожар, и колокола били сигнал тревоги, слышимый по всему городу.

– Слышала, – ответила Альма.

Девушка удовлетворенно кивнула, хлопнула в ладоши и сказала:

– Я так и знала!

– Знала, что я слышала колокола?

– Знала, что мне не почудилось!

– Кажется, мы незнакомы, – осторожно проговорила Альма.

– Ах да! Мое имя – Ретта Сноу. Я сюда пешком пришла!

– Пешком? Могу ли я спросить – откуда?

Альма бы не удивилась, если бы девушка ответила: «Со страниц волшебной сказки!», но та лишь бросила: «Оттуда» – и махнула на юг. Альма тут же все поняла. Всего в двух милях от «Белых акров», вниз по реке, строилось новое поместье. Хозяин был богатым торговцем тканями из Мэриленда. А эта девушка, должно быть, его дочь.

– Я так надеялась, что рядом живет девушка моего возраста, – проговорила Ретта. – Сколько тебе лет, прости за откровенность?

– Девятнадцать, – отвечала Альма, хотя чувствовала себя гораздо старше, особенно в сравнении с этой малюткой.

– Необыкновенно! – Ретта снова хлопнула в ладоши. – А мне восемнадцать, и это же совсем небольшая разница, так? Теперь ты должна сказать мне кое-что, и молю, будь честна. Какого ты мнения о моем платье?

– Хм… – Альма о платьях ничего не знала.

– Согласна! – воскликнула Ретта. – Не лучшее из моих платьев, верно? Если бы ты видела остальные, то вовсе бы не сомневалась – у меня есть изумительные платья. Но это не то чтобы совсем невыносимое, как считаешь?

– Хм… – Альма снова не нашлась что ответить.

Но Ретта ей и не дала:

– Ты слишком добра ко мне! Не хочешь обидеть мои чувства! Считай, мы уже подруги! А еще у тебя такой красивый и надежный подбородок. Тебе хочется доверять.

Ретта обняла Альму за талию и опустила голову ей на плечо, нежно уткнувшись ей в шею. В мире не было ни одной причины, почему Альме должно было прийтись по вкусу такое поведение. Кем бы ни была Ретта Сноу, одно было очевидно – она абсурдная девица, глупая маленькая свистушка, нелепая и отвлекающая ее от дел. У Альмы была работа, а эта девушка ей мешала. Однако Альму никто раньше не называл подругой. И никто не спрашивал ее мнения о платье. Никто ни разу не восхищался ее подбородком.

Некоторое время они сидели на скамейке, прильнув друг к другу в этом теплом и неожиданном объятии. Затем Ретта отстранилась, взглянула на Альму и улыбнулась, как ребенок, доверчиво и непосредственно.

– Чем займемся? – спросила она. – И как тебя зовут?

Альма рассмеялась, представилась и призналась, что понятия не имеет, чем бы им заняться.

– А есть здесь еще девушки? – спросила Ретта.

– Моя сестра.

– У тебя сестра! Счастливая же ты! Тогда пойдем отыщем ее.

И они пошли; Альма послушно следовала за Реттой. Они бродили по поместью, пока не нашли Пруденс; та рисовала за мольбертом в одном из розариев.

– А ты, должно быть, та самая сестра! – воскликнула Ретта, бросившись к Пруденс с таким видом, будто ей достался приз и этим призом была Пруденс.

Пруденс, как всегда собранная и вежливая, приблизилась к Альме и Ретте, опустила мольберт и учтиво протянула Ретте ладонь для рукопожатия. Встряхнув руку Пруденс с излишним энтузиазмом, Ретта, не стесняясь, смерила ее взглядом, склонив набок голову. Альма сжалась, ожидая, что Ретта сейчас восхитится красотой Пруденс или захочет узнать, как такое возможно, чтобы Альма с Пруденс были сестрами. Ведь об этом спрашивал каждый второй, увидев их рядом впервые. Разве может быть, что у одной сестры фарфоровое личико, а у другой – красное? И как одна может быть столь изящной, а вторая – столь высокой? Быть может, и Пруденс напряглась, ожидая услышать те же привычные и неприятные вопросы. Но Ретту красота Пруденс как будто совсем не заворожила и не испугала; не смутил ее и тот факт, что перед ней были сестры. Они лишь не спеша оглядела Пруденс с головы до ног и восторженно захлопала в ладоши.