Проходящий сквозь стены - Страница 17

С другой стороны, мама очень переживает при виде загаженного подъезда и побитых зеркал в лифте. А когда вчера, выходя из кабинки, вступила в дерьмо, явно не собачье, дома, пока отмывала обувь, расплакалась и капала в чашечку с водой прозрачные капли, то ли сердечные, то ли сохраняющие нервы.

Маму я люблю, она совсем не боевая, а слабая и жалобная. Это Вован со своей на ножах, ненавидит и желает, чтобы скорее померла: у него мать – гром, коня на скаку остановит, Кабаниха, властная и крутая, все в доме должно свершаться по ее слову и указу. С такой, наверное, и я был бы в контре, не люблю ходить строем, но моя никогда мне не перечила, только вздыхала и смотрела грустными глазами, а еще тихонько плакала, стараясь, чтобы я не видел.

Хорошо, сказал я себе со злобной решительностью. Мне эта мелкота не мешает, подумаешь – насрано, но ради мамы я очищу дом от всего, что делает его не таким, как хочет мама, а хочет она всегда хорошего, я это уже знаю. Даже когда бегу со всех ног от ее «хорошего».

Собрание постепенно превращалось в полный бардак, где галдят так, что сами не слышат своего же галдежа. Я попятился к двери, вышел, вслед за мною вышла Вера Павловна, милая тихая женщина, живет двумя этажами ниже, всегда улыбается, здоровается первой. Приученный к ее улыбке, я улыбнулся уже заранее.

На газоне перед подъездом разлеглось с полдюжины бродячих псов, еще трое-четверо бегают друг за другом дальше за домами. При виде Веры Павловны эти, что на газоне, вскочили и радостно ринулись к ней, ликующе прыгали вокруг и ласкались, счастливые, как бездомные дети, которые неожиданно взяли к себе богатые и добрые люди.

Вера Павловна смеялась и гладила их. Они подпрыгивали, становились на нее передними лапами, пачкая одежду, но она не обращала на такие пустяки внимания, брала их морды в ладони и целовала в носы.

Я тоже засмотрелся, приятно видеть добрых людей, сзади скрипнула дверь, из подъезда вышел Денис-омоновец с женой и ребенком. Только спустились по ступенькам, собаки развернулись и с бешеным лаем набросились на них.

Пара псов подпрыгивали и пытались ухватить Дениса за руки. Ребенок завизжал и спрятался за маму. Мама заохала, закричала, укрывая чадо обеими конечностями.

– Уберите своих собак! – заорал Денис. – Убери, сука… а то я их всех поубиваю, и тебя, гадина, тоже…

Его жена заорала еще громче, перекрикивая лай. Вера Павловна перепугалась и пыталась утихомирить собак, но те старались выказать ей преданность и верность, бросались и лаяли, бросались и лаяли, защищая отважно и верно свою кормилицу.

Денис загородил жену, та за его спиной быстро утащила плачущего ребенка, а Денис пинками отбивался довольно успешно, но другие набрасывались сзади, послышался треск разрываемой ткани.

– Ой, ну что же это… – закричала Вера Павловна в отчаянии.

– Сука! – орал Денис. – За такие дела в тюрьме сгною!.. Они у тебя все бешеные!..

Кто-то в сторонке, не разобравшись, прокричал:

– А почему она своих собак не водит в намордниках?

– Так это бродячие, – объяснил кто-то.

– И бродячих пусть в намордники!

– Так это ж настоящие бродячие…

– Как это?

– Ну ничьи. Ничейные.

– А чего ж они ее так охраняют? Значит, это ее собаки…

Понятно, все только глазели и комментировали, давали советы, это мы все умеем, все мы такие умные, когда учим других, но никто с места не сдвинулся, чтобы помочь реально. Собаки наконец малость отступили, Денис вытащил мобильник и заявил, что вызывает милицию, санэпидемстанцию, «Скорую помощь» и комитет по надзору за бродячими животными.

Мне стало грустно, я вернулся домой, в своей комнате малость поэспериментировал с прохождением через стену на большой скорости. Обжигает так, словно я тигр, прыгающий через горящий обруч в цирке.

Поздно вечером вернулась мама, усталая до невозможности, изнуренная, будто разгружала вагоны с люминием, а то и с чунгунием. Я сам приготовил чай и бутерброды, она вяло рассказала, чем закончилось собрание, а я поведал про собак, что так защищали Веру Павловну.

Мама вздохнула:

– У нее и муж такой… Оба добрые, жалостливые. Начали подкармливать бродячих собак, теперь те начинают собираться у нашего дома целыми стаями. Ждут их! Понимаешь, сынок, любой собаке, как и женщине, хочется кому-то принадлежать. Особенно – сильному и доброму. Эти собаки уже считают их своими хозяевами.

– Еще бы.

– Ну а хозяев надо защищать, так собачки понимают. Вот и защищают… даже когда не надо. Просто показывают «хозяевам», как они стараются, как их любят, как их защищают.

Я спросил опасливо:

– Это и на меня кинутся?

– Вообще-то на жильцов обычно не обращают внимания, но когда выходит кто-то из их «хозяев», то стараются показать ему, что его ценят и берегут. Этим мне тоже придется заниматься, как старшей по дому: и бродячих собак жалко, и себя – тоже. А у многих еще и дети! Ты вот спишь крепко, а другим от собачьего гавка и ночью не до сна. Ночью лают на всех, кто входит в дом, к их «хозяевам». Даже пробуют не пропускать в дом!

Я пробормотал нерешительно:

– Это терпеть еще можно…

– Да? Но дальше все хуже и хуже. Со вчерашнего дня, когда Вера Павловна или ее муж идут к метро, собаки всей стаей бегут впереди и по бокам, охраняют, лают и набрасываются на всех на пути, разгоняя народ. А несчастная Вера Павловна бежит следом и кричит, вся красная от стыда: «Не бойтесь, не бойтесь, это они нас охраняют!»

Я засмеялся, представив эту сцену.

– И ничего не поделать?

Она вздохнула.

– Не знаю. Но что-то делать надо.

– Что?

– Не знаю, – повторила она убитым голосом. – Труднее всего, когда приходится останавливать хороших людей в их чрезмерной хорошести.

Я валялся на постели, мысли вяло копошатся вокруг проблем дома, а тут еще и за домом эти собаки… Мама правильно сказала про хороших людей, рука не поднимается их обидеть, но люди должны быть не только хорошими, но и уживаться, как говорят, в обществе. Насчет общества не знаю, но в нашем доме уживаться должны. А то еще и мне порвут штаны, как Денису.

Вера Павловна с мужем – хорошие люди, а если собак любят – вдвойне хорошие, а уж бродячих подкармливают, так и вовсе у них золотые души. Но все-таки люди вообще по шкале ценностей пока еще выше собак, и когда при выходе из подъезда на меня набрасывается стая остервенело гавкающих собак, я готов их все поубивать, хотя, конечно, понимаю: охраняют дом от всех посторонних, а посторонними считают всех, кроме этих доброхотов, выносящих им остатки своего обеда.

Двери им заблокировать, пожар в квартире устроить, краны открыть или еще какую пакость, как готов сделать любому другому, не могу – хорошие люди. Но и остановить как-то надо, мне свои штаны жалко. Да и укусит если какая тварь… а когда кусается, это уже не собака, а тварь…

Раздумывал часа два, что для меня мучительно много, вечером подъехал в центр. Машину приткнул на обочине в дворике за три квартала, ближе не нашел места. Вошел в стену, оттуда пробрался по магистралям в мэрию, а там из канцелярии отправил письмо на бланке за грозной подписью вице-мэра. Дескать, если немедленно не прекратят прикармливать собак, то их выселят из квартиры. Статья такая-то: угроза жизни и здоровью других жильцов.

В приписке еще неофициальным тоном рекомендовалось не просто перестать кормить, собаки из-за этого не уйдут, только еще больше будут набрасываться на жильцов, демонстрируя свою службу, за которую и покормить бы пора, а если и уйдут, то не скоро, потому нужно перенести кормежку в другое место. К примеру, на дальнюю пустошь, где трактора расчистили площадку под строительство детского дома для брошенных детей-бандитов, а потом, к великому облегчению жителей района, втихую свернули эту программу.

Одним из отказавшихся платить за консьержку был слесарь Шинигамов. Я пришел к нему, когда он, по обыкновению, был не то что в отключке, но вдрабадан: из ушей уже начинает выплескиваться, но он героически выливал трясущейся рукой остатки водки в граненый стакан. Россия – единственная страна, где не принято оставлять в бутылке вино или водку. Если открыл – нужно допить.