Прогулки с Бродским и так далее. Иосиф Бродский в фильме Алексея Шишова и Елены Якович - Страница 1

В ноябре 1993-го мы провели целую неделю с Бродским в Венеции, где снимали фильм, который был назван «Прогулки с Бродским» и получил первую в истории премию ТЭФИ в день его рождения 24 мая 1995-го – как оказалось, последний. Вышло так, что это единственный фильм, где нобелевский лауреат на родном языке напрямую обращается к российскому зрителю. И с каждым годом, с каждым днем его мысли, его слова обретают все более глубокий, все более пронзительный смысл, словно время пытается догнать Бродского…

Книга «Прогулки с Бродским и так далее» – это полная версия той уникальной съемки, поскольку в фильм вошла лишь часть разговоров с ним. К тому же, когда камера была выключена, Иосиф Александрович разрешил пользоваться диктофоном. Сохранившиеся четыре кассеты – по-видимому, последние его неопубликованные тексты.

Венеция тогда была выбрана почти случайно. Мы знали, что он очень любил этот город, приезжал сюда каждый год, написал о Венеции свое знаменитое эссе «Набережная неисцелимых». И все же были в его жизни и другие любимые города – Нью-Йорк, Амстердам, его родной Питер.

Спустя три года после съемок Иосиф Александрович умер в Нью-Йорке, но был похоронен в Венеции, на «Острове мертвых», на кладбище Сан-Микеле, рядом со Стравинским и Дягилевым, как и он – изгнанниками, как и он – прославившими Россию на весь мир. С тех пор «Прогулки с Бродским» приобрели новый, мистический смысл, поскольку он гуляет по городу, который станет его последним пристанищем.

И как сказал он сам, «мы уходим, а красота остается, ибо мы направляемся в будущее, а красота есть вечное настоящее».

Фильм не был бы возможен без участия друга Бродского поэта Евгения Рейна. Всегда ему за это благодарна.

Спасибо Евгению Сидорову, Юрию Львову, Лие Лучниковой – за то, что поддержали нас в 1993-м. Без них съемки могли бы не состояться.

Благодарю Татьяну Андриасову и Наталию Зачесову – за то, что помогли мне справиться с собой и преодолеть страх перед этим текстом. И Александра Крюкова – за то, что превратил кадры из фильма в фотографии.

И конечно, благодарю Варю Горностаеву, Иру Кузнецову, Андрея Бондаренко за пристальное внимание к книге и за помощь в ее создании.

«Вот если вы сейчас туда пойдете, вы увидите, как их кладут в похоронную гондолу. Это буквально десять шагов», – сказал Бродский. Он стоял у церкви, мы собирались войти внутрь – он в очередной раз хотел показать нам какую-то гениальную живопись. Почему-то это никогда не получалось, словно Венеция не пускала, не отпускала от своих фасадов и каналов. Площадь постепенно наполнялась нестерпимым колокольным звоном. «Как красиво», – сказал Иосиф Александрович. Съемка еще не началась, но камера была включена и зафиксировала его слова про похоронную гондолу, его лицо. Только что он предупредил: «Не снимайте, там похороны», и тут же: «Идите». И мы пошли, вернее, побежали за похоронной процессией до самой лагуны. На волнах качались не гондолы – два катера; на один поставили гроб и засыпали цветами, в другой сели близкие. Они уплывали к красной кирпичной стене «Острова мертвых», кладбища Сан-Микеле, пока не превратились в две точки посреди бескрайней «венецианской водички».

Черную похоронную гондолу мы увидели потом – в Морском музее Венеции, куда Бродский нас привел.

Перед началом съемок я спросила Иосифа Александровича, можно ли пользоваться диктофоном, когда камера выключена. Он разрешил. Этот диктофон фирмы Sony и теперь у меня, допотопный сегодня, предмет гордости тогда – квадратный, громоздкий, с кассетами на вес золота, выданный «Литгазетой».

Из диктофонной записи:

С тех пор я не была в Венеции. Не могла. И на могилу его не ездила.

Как это вообще могло случиться? Как вышло, что в ноябре 93-го мы провели в Венеции съемочную неделю с ним и потом вместе с Лешей Шишовым сделали «Прогулки с Бродским»? Думаю, он этого захотел. Захотел фильм о себе – для России, куда не собирался возвращаться, для своих русских читателей. А мы просто стали проводниками.

Все началось с полосы в «Литературной газете» от 5 мая 1993 года «„Дело“ Бродского на Старой площади». Вот она у меня в руках, эта пожелтевшая от времени полоса.

Тогда открывались разные засекреченные документы из архивов, в том числе из архива ЦК. Его даже переименовали в ЦХСД – Центр хранения современной документации. Позвонил оттуда знакомый: «Чего хочешь посмотреть?» Я сказала: «Что-нибудь по Бродскому, если есть». Все-таки не все выводилось на уровень ЦК. Бродского выводили.

Собственно его «дела» как такового там не было – но два витка, два круга «высочайшего внимания» к тому, кто «выдавал себя за поэта-переводчика». Один, 1964–1965 годов, был связан с тем, что «осуждение Бродского вызвало различные кривотолки в среде творческой интеллигенции» дома и за железным занавесом.

И второй – 1987 года. Удивительная переписка партийных руководителей по поводу вручения ему Нобелевской премии. Они тогда не знали, что с ним делать, – с одной стороны, в стране полным ходом шла перестройка, с другой – они по инерции всерьез обсуждали, давать ли информацию о вручении Бродскому Нобелевской премии в советской печати, и если давать, то на сколько строк.