Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 1: Левый берег и острова - Страница 6

На углу улицы Масийон и улицы Настоятельницы жил и умер (в 1560 г.) замечательный поэт Жоашендю Белле, не только воспевавший Париж («Величием своим он только Риму брат… дивлюсь ему как чуду»), но и скорбевший о вечном неравенстве, о страданиях бедняка:

Церкви Сент-Андре-дез-Арк, где крестили Вольтера, конечно, нет больше, как нет церквей Сент-Женевьев-дез-Ардан, Сен-Кристоф, и почти ничего не осталось от часовни Сент-Аньян XII века, в которой святой Бернар проповедовал здешним студентам правила нравственности и среди прихожан которой были Пьер Абеляр и Элоиза, неосторожно преступившие вышеупомянутые правила. Об этих французских Ромео и Джульетте следует рассказать подробнее. Дом, где они жили у каноника Фюльбера, стоял между набережной Цветов (на доме № 9 вы можете нынче увидеть памятную доску и скульптурные медальоны, посвященные легендарным любовникам) и улицей Настоятельницы. Но начнем по порядку – с прославленного Абеляра…

Недавно близ нашего дома в ХШ округе Парижа разбили новый сквер, и, придя в него впервые посидеть с книжкой, я обнаружил, что он носит имя Абеляра и Элоизы. Позднее, беседуя с посетителями сквера, я убедился, впрочем без особого удивления, что не только нянечки, гуляющие там с детьми, и не только беспечные школяры, но и другие достойные парижане и слыхом не слыхали, кто были эти два персонажа со странными именами. После моего многодневного и праздного опроса одна милая лицеистка сказала мне все-таки, что это были наши французские Ромео и Джульетта, и я мысленно выдал ей аттестат зрелости, однако не мог не подумать при этом, что все-таки Абеляр был старше и образованней Ромео, да и вообще, можно сказать, был он не последний человек в истории парижского просвещения, педагогики, философии, схоластики, логики и богословия. Но конечно, это все было давно, в XII веке, и, приступая к рассказу о нашем герое, надо прежде всего напомнить, что век этот, который наш школьный учитель с московской Первой Мещанской улицы называл мрачным Средневековьем (так, словно мы-то с ним жили в эпоху какого-нибудь Просвещения или Ренессанса), был веком большого прогресса и тяги к знанию, который можно назвать как бы Предренессансом. Тогдашняя непреодолимая тяга к знанию с самой ранней юности охватила и Пьера из Ла-Палле, что близ Нанта, в Бретани, сына достойного дворянина Беранжера и его супруги Люси. Пьер появился на свет в 1079 году под крышей отцовского усадебного дома и, подросши, не пожелал делать военную карьеру, и даже карьера священника, не вовсе чуждая их семейству, его не манила. А вот изучать с упорством разнообразные науки, а постигнув их, наставлять в них себе подобных казалось ему самым заманчивым делом на свете. И вот он начал учиться, странствуя от одной школы к другой. Школы и центры учености были тогда при монастырях, а иногда и в крупных церквах (до своего первого университета Франции оставалось ждать еще целое столетие). Путь к учености лежал, конечно, через латынь. Латынью надо было владеть хорошо: это было началом начал, основой основ, оттого с таким шиком бродячие школяры и объяснялись, и сочиняли стихи, и распевали свои охальные песни – всегда на латыни. В каждой из школ был свой знаменитый учитель-наставник, и славу о его несравненной учености (или о его жадности, тупости и невежестве) разносили бродячие школяры-ваганты по дорогам Европы. Пьер учился сперва в недалеком Нанте, может, еще и в Ванне, потом слава магистра Тьерри завлекла его в Шартр. Самого его прозвали сперва Петрус Паллатинус, по названию места рождения, потом Петрус Абелардус. Со временем он и стал по-французски Абеляром – Пьер Абеляр. Отчего-то неудержимо тянуло его в маленькую и довольно грязную столицу Капетингов Париж, хоть были тогда в той же Окситании города и больше, и чище, и пристойней. В Париже, где имелось уже несколько школ, поучился он сперва у знаменитого каноника Гийома де Шампо при соборе Нотр-Дам. Напомню, что собор был еще прежний – нынешний начали строить вскоре после описываемых событий.

Пьер Абеляр слыл большим знатоком греческого, латыни, священных текстов и Аристотеля, был он также очень силен в силлогизмах, диалектике и схоластических спорах. Сейчас уже не так легко понять и мысль, и горячность тогдашних споров о каком-нибудь «универсуме», но именно в этих спорах, как считают, рождались зачатки современной науки. К тому же споры эти и новые построения должны были по замыслу богословов укрепить веру в могущество Божие, что являлось серьезным делом. И хотя эти богословы, люди, конечно, верующие, церковные клирики, и выбривали себе на голове круглую тонзуру, они вовсе не все постригались в монашество, не все давали обет безбрачия. Пьер тоже выбрил тонзуру, но обета не давал, хотя в ту пору учение и искусство схоластики поглощали его целиком.

Ученые школяры с восторгом внимали спорам наставников, задавали хитроумные вопросы и ждали хитроумных ответов, опровержений, умных построений. Потом они сами выбирали себе учителя, а учитель выбирал учеников и преемников. Мало-помалу слава великого спорщика-диалектика Пьера Абеляра распространилась по всему Парижу, и он понял, что пришло ему время завести учеников среди многих своих поклонников. Магистерское место в школе Нотр-Дам было занято старым Гийомом де Шампо, который вскоре начал побаиваться молодого, блестящего Абеляра, побеждавшего его в спорах и подвергавшего сомнению его построения. Соперничество старого и молодого длилось долго. Пьер преподавал какое-то время в Мелэне и в других школах, но в конце концов приглашен был все-таки в Нотр-Дам. Старый Гийом де Шампо удалился к тому времени в монастырь, а его протеже оказался слаб против блестящего Абеляра, который находился в расцвете сил, таланта и популярности. Он не только был беспримерно силен в Аристотелевой диалектике и непобедим в спорах, логике и красноречии, он еще и учеников умел ободрить, умел выявить талант каждого, он умел учить. Ему было тогда 35 лет, все его усилия, вся энерия были отданы научной карьере, а для женщин и нежных чувств у него словно бы не оставалось ни душевных сил, ни времени.

Но вот как раз в эту пору природа взяла свое. Он услышал как-то от своих учеников, что в городе каноников, за собором, тут же на острове Сите, где по зеленым лугам и среди кустарников бродят коровы, у каноника Фюльбера живет его племянница, дева большой учености, начитанности и таланта. И звалась она романтически – Элоиза. Ученость и начитанность ценились в том узком ученом мирке выше и красоты, и богатства. Молодой профессор был заинтригован и наконец, не выдержав, перешел к действию. Побеседовав однажды с Фюльбером, Пьер убедился, что каноник и глуп и жаден. Племянницей своей он гордился и возлагал большие надежды на удачный брак – при такой красоте и учености вещь вполне реальная. Однажды Пьер пожаловался канонику, что жилье, которое он снимает, и тесно, и дорого, и далеко от собора, от клуатра – внутреннего дворика, где проходят штудии. Вот если б каноник разместил его у себя, он, Пьер, не только платил бы ему деньги, но и бесплатно давал свои прославленные уроки его племяннице. Каноник пришел в восторг от предложения и даже велел учителю быть построже с ученицей, наказывать и пороть ее, если будет лениться. Долго ли могла шестнадцатилетняя поклонница наук сопротивляться блеску учености, красноречию, молодости и горячности молодого профессора! О, она не ленилась, и ее не пришлось наказывать за недостаток любовного рвения. Учитель теперь чаще писал любовные стихи, чем богословские трактаты, и школяры распевали эти стихи по всему острову. Пение их долетало в укромные уголки прибрежья, где гуляли Абеляр с Элоизой. Днем ученики с пониманием перемигивались, когда изнуренный наставник вдруг засыпал посреди урока. Похоже, что все, кроме почтенного каноника Фюльбера, знали об этом романе. Но однажды, отправившись рано утром будить Элоизу, каноник обнаружил, что она спит в объятиях учителя. Абеляр был изгнан из рая.