Прогулка в Тригорское - Страница 18
В октябре месяце Пушкин переехал в Петербург, где и занялся, между прочим, литературными и историческими своими трудами, составлением и изданием последнего тома альманаха «Северные Цветы»; это было, так сказать, букет на гроб покойного издателя сего альманаха, барона A.A. Дельвига. В следующем письме к г-же Осиповой-Пушкин, обращаясь с просьбой о присылке разных книг своих из деревни, говорит и о настоящем своем труде по изданию альманаха:
«Искренне благодарю вас, милостивая государыня, за ваши заботы о моих книгах. Хотя я и чувствую, что во зло употребляю вашу доброту и ваше время, тем не менее убедительнейше прошу вас оказать мне последнюю милость: прикажите спросить у людей в Михайловском, нет ли там еще одного сундука, посланного туда вместе с ящиками, в которых были книги? Я подозреваю, что Архип или кто другой, по просьбе моего слуги Никиты (ныне состоящего при Льве), удержали один сундук. Он (я разумею сундук, а не Никиту) должен вмещать в себе, вместе с платьями и вещами Никиты, мои вещи, а также некоторые книги, которые я не нахожу. Еще раз умоляю вас извинить меня за мою докучливость: дружба ваша и снисхождение совершенно меня испортили.
Посылаю вам, милостивая государыня, „Северные Цветы“, которых я недостойный издатель; это последний год существования сего альманаха и дань памяти нашему другу, утрату которого мы долго будем чувствовать[220]. Присоединяю к сему несколько усыпительных сказок и желаю, чтобы они заняли вас хотя на минуту [221].
Мы узнали здесь о беременности вашей дочери. Дай бог, чтоб все счастливо кончилось и здоровье ее вполне восстановилось. Говорят, что первые роды придают прелесть молодой женщине: дай бог, чтобы они столько же были благоприятны и для здоровья и проч. [222].
А. П.»
Пушкин, при переезде из Царского Села в город, нанял квартиру на Фурштатской, у Таврического сада, в доме земляка своего Алымова; с ним и отправил он несколько времени спустя после предыдущего письма новое письмецо к г-же Осиповой. В нем Пушкин, по обыкновению, являет нежное участие к семейным делам своего «старинного, доброго и дорогого друга» и — что для нас особенно интересно, — высказывает недовольство на собственную жизнь в Петербурге, которая более и более начинала его тяготить.
«Г-н Алымов, — пишет Пушкин, — уезжает в ночь во Псков и в Тригорское, и обещал взять письмо мое к вам, дорогая и уважаемая Прасковья Александровна! Я не поздравлял еще вас с рождением внука. Дай бог, чтобы он и мать его были здоровы, и чтобы нам всем удалось быть на его свадьбе, если не пришлось присутствовать на крестинах. Кстати о крестинах: скоро они будут у меня, на Фурштатской в доме Алымова[223]. Если вздумаете написать мне словечко, то не забудьте этот адрес. Не сообщаю вам никаких ни политических, ни литературных новостей, так как думаю, что вам они надоели столько же, сколько и всем нам. Самое разумное — жить в своей деревушке и заниматься своим делом: старая истина, которую я ежедневно повторяю среди светской и беспорядочной жизни. Не знаю, увидимся ли мы нынешним летом? Это одна из моих грез, дай бог, чтобы она осуществилась» и проч. [224].
Мечта, однако, довольно долгое время оставалась мечтой: Пушкин углубился в это время в исторические розыскания о Пугачевском бунте, в то же время обрабатывал исторические свои повести, писал легкие рассказы и проч. и проч., затем, летом 1833 года, удерживаемый работою в архивах — он не мог уехать в Михайловское, о чем и писал с сожалением в Тригорское. Привожу это письмо; в нем Пушкин еще откровеннее высказывает недовольство петербургскою жизнью, в этом же письме мы видим его и как нежного отца:
«Простите, тысячу раз простите, дорогая Прасковья Александровна, что я замедлил поблагодарить вас за ваше любезное письмо и интересную на нем виньетку. Всякого рода препятствия меня задержали. Не знаю, когда буду иметь счастие посетить вас в Тригорском, хотя и горячо этого желаю. Петербург — не по мне: ни мои наклонности, ни мое состояние не соответствуют петербургской жизни. Но надо будет выдержать еще два — три года. Жена моя просит засвидетельствовать ее почтение вам и Анне Николаевне. Последние пять — шесть дней нас очень беспокоило здоровье нашей дочери. Я думаю, что у ней прорезываются зубы; она не имеет до сих пор ни одного. Сколько ни говори, что с каждым то же случалось, но создания эти столь слабы, что невозможно не содрогаться, глядя на их страдания[225]. Родители мои только что вернулись из Москвы. Около июля месяца они думают ехать в Михайловское; очень бы хотелось и мне отправиться» [226].
С весны 1833 г. Пушкин поселился на даче, на Черной речке, а осенью отправился путешествовать на восток и юго-восток России, с целью познакомиться с тою местностью, которая служила ареной злодейств Емельки Пугачева. Посетив Казань и ее окрестности, Пушкин отправился в Симбирск и 12-го числа приехал в село Языково, принадлежавшее певцу Тригорского… Кстати, благо доехали мы сюда, поинтересуемся узнать, как и где прожил Николай Михайлович Языков с 1829 года, т. е. с того времени, когда мы оставили его раскланивающегося с Дерптом. Языков… но пусть он сам расскажет о своем житье-бытье за это время; жизнь его небогата событиями, но довольно характеристична.
«…С той самой поры, — рассказывает наш поэт в письме к Вульфу из Москвы, от 30-го марта 1832 года, — как ты, венчанный и превознесенный, оставил меня сонного и бездейственного в Дерпте, я продолжал жить там по-прежнему: кое-как, мало заботясь о будущем, вовсе не по-настоящему, спустя рукава — этак прошел год; я уехал восвояси, там снова продолжал то же — этак прошел еще год; оттуда я переселился сюда в Москву, и вот точно так же прошло уже два года! В последний из сих последних я был несколько раз болен… В конце прошлого года моя поэтическая деятельность сильно было пробудилась; думаю: это поздняя заря — но все-таки еще заря [227]! В мае поеду на родину, в Симбирск — на берега пустынных волн, в широкошумные дубравы!
У меня было намерение издать собрание своих стихотворений. Цензура не пропустила; но рука времени так пригладила кудри моей музы, что она больше походит на рекрута, нежели на студентскую прелестницу! и я решился подождать других обстоятельств. Новейшие мои произведения ты найдешь в прибавлениях к Инвалиду [228]. Да! знаешь ли ты мои песни в честь примадонн здешнего цыганского табора? Если нет, то я пришлю их тебе. Да будет тебе известна и новейшая история моего сердца — во всем разнообразии вольной его влюбчивости!.. Всем твоим мои почтения- поклоны и проч. Поздравь Евпраксию Николаевну, не поздравить ли и стихами? Я готов и на это!
Баратынский теперь в Казани: я с ним коротко познакомился: он часто видал меня пьяным даже»[229].
В следующем году Языкову удалось выпустить первое собрание стихотворений. Посылая экземпляр к Вульфу, Николай Михайлович писал из деревни Языково, от 14-го апреля 1833 года:
«…Прочти же их с улыбкой задушевной, ради блаженной памяти жизни студентской твоей и моей. В сем собрании [230] ты найдешь и кое-что новое — правда мало — но что же делать? такова судьба моя покуда: я все еще живу непостоянно, не имею оседлости, быту уединенно-поэтического и иного прочего, — а это необходимо музе, да вовсе предается она, моя милая, своей старости, да принесет плоды многие и да прославится славно».