Прогулка в Тригорское - Страница 15
Шутливое письмо Пушкина к Вульфу заставляет нас вспомнить их общего приятеля — Языкова. Где он и что он поделывает в это время? Певец Тригорского продолжал жить в Дерпте, все еще считался студентом, но университет, кажется, совсем не видал его в своих стенах. По крайней мере Языков уже томился занятиями и еще 1-го мая 1827 года писал в ненапечатанном до сих пор послании к г-же Осиповой:
Или в другом, также ненапечатанном, послании к той же г-же Осиповой, Языков говорит:
Впрочем, и теперь, не покидая еще Дерпта, Языков не мог пожаловаться на недостаток досуга; его было достаточно, поэт продолжал время от времени бряцать на своей сладкозвучной лире. Послания Языкова за этот год к разным друзьям его — между прочим, два к А. Н. Вульфу, также элегия и прочие стихотворения, были напечатаны в альманахах «Невском» (издававшемся Аладьиным) и в «Северных Цветах» (барона Дельвига). Весьма интересно письмо Языкова за это время к Вульфу о литературной своей деятельности и жизни в Дерпте и прочее. Приводим несколько отрывков из этого письма:
«…1-го ноября 1828 г. Дерпт. Дельвигу не пример Аладьин [181]: в „Невский Альманах“ посылаю я всякий вздор: пьесы, под которыми не хочу подписывать моего имени в настоящий период поэтической деятельности; а в „Северных Цветах“ все должно цвести красотою и жизнию жизни парнасской — условия мне теперь вовсе чуждые. Аладьин — мой голодовник и маркитант литературный. А что я не отвечаю иногда на письма почтенных особ, желающих получить что-нибудь от моей музы, то поступаю подобно изменнику Мазепе, который —
Уже недели с две назад, как сподобил меня бог написать к любезному барону здесь прилагаемое послание: ты доставь ему его, как доказательство расслабленного здоровья моих сил душевных. Отдай ему, например, последнее послание к тебе [182]; а послание о журналистах, кажется, не годится для печати, зане писано собственно для домашнего обихода.
Благодарю тебя за стихи Баратынского; странно мне, что его муза выбирает себе предметом все блудниц! Стихи Пушкина к государю я знал давно [183]. Радуюсь сердечно, что наконец Петр, Мазепа и Полтава нашли себе достойного воспевателя. Желаю Пушкину долготерпения для этого труда божественного; больше желать ему нечего: его виктория на Парнасе так верна, как на небе луна».
«Послание о журналистах», о котором упоминает здесь Языков, до сих пор не было напечатано; подлинник его лежит перед нами. Послание, независимо от автобиографического интереса, любопытно еще и потому, что в нем поэт не без остроумия, характеризует тогдашние журналы. Приводим несколько более интересных отрывков из этого весьма длинного послания:
…au moindre revers funeste
Le masque tombe, l'homme reste,
Et le héros s'évanouit!
После нескольких строк, обращенных к отсутствующей красавице- «предмету поэтов самохвальных» — прославленной и им, Языковым, поэт продолжает: