Профессия - Страница 6
– Вы замужем?
– Нет. Живу с родителями.
– А детей вы любите?
– Люблю.
– А своих хотите?
– Хочу. В будущем.
Она отвечает серьезно. Спокойно. Нормально. Мне почему-то не хочется задавать обычные вопросы. Уверен, что она ответит правильно. Но ничего оригинального в голову не приходит.
– В тот день никто не приходил к Саше?
– Нет. У нас же регистрационная система.
– Он выглядел как обычно?
– Да.
– Вел себя как всегда?
– Да, кажется. Я не заметила ничего особенного.
– Вы его вызывали в этот день?
– Да, на чтении. Он читал хорошо. У него беглое чтение.
Мне скучно с нею до ужаса.
– Разве дети в шесть лет уже читают?
– В нашей гимназии – да.
– Светлана Олеговна, в котором часу вы ушли домой в тот день?
– Сразу после уроков. Я взяла домой контрольные, и хотела еще зайти в супермаркет.
– Зашли?
– Да.
– Чеки сохранились?
– Нет, я не храню чеков.
– Как зовут вашего парня?
– У меня нет парня. Я очень занята. Не хватает времени.
У нее тихий голос. Совсем не учительский.
– Спасибо, Светлана.
– И вам спасибо. Найдите Сашу поскорее. Это все – не на пользу гимназии. И дети волнуются, – добавляет она на прощанье.
7. САХАР
Минус десять за бортом. Погружение в зиму теперь идет рывками. Может, от бессонной ночи, но у меня такое ощущение, что я проваливаюсь на дно зимы – на самое дно. Падаю в какую-то мерзлоту.
Я чувствую такие вещи. Чувствую, что это дело идет как-то не так. Если вообще идет.
– И что? Чаи гоняешь?
А вот и Сахар. Сахар – старше меня, ему сорок два. Это невысокий, крепкий тип, неожиданно гибкий и пластичный. Сахар – из тех, кого не замечаешь в толпе, на кого не оглядываешься на перекрестке, кому запросто можешь наступить на ногу в метро. Но если Сахар наступит на ногу тебе, ты уж точно запомнишь его на всю жизнь. Не знаю, какого цвета у него чемпионский пояс, но уже пятнадцать лет он работает тренером и снабдил бойцами не одну группировку.
Константин Иванович Сахаров – в прошлом чемпион Европы по карате, в настоящем – мой друг и сотрудник нашего бюро. Свой человек… Одно «но» – с чувством юмора у него напряжно. Не до юмора ему как-то. Тяжелое было детство.
У него некрупные, аккуратные черты, тонкие сжатые губы, бледное лицо. Он не курит, но почему-то производит впечатление человека, который курит без продыху и не стесняется выпить в незнакомой компании. Он не был ни разу женат. Я бы удавился так жить, а Сахар – бодр и доволен. Один во всем белом свете. Сам по себе.
– Да, чаи гоняю, – киваю я, опуская взгляд в чашку.
Он садится рядом.
– Никуда не торопишься?
Если Сахар хочет что-то сказать, он никогда не скажет прямо. Он задаст предварительно сто бессмысленных вопросов, а потом может просто развернуться и уйти. Я повесил на него агентурные связи, потому что вопросы задавать он умеет очень хорошо. Он специфический малый, этот Сахар. И он умен.
– Считаешь, я должен торопиться? – отвечаю вопросом на вопрос.
– Ты же взялся на нелегкое дело, – кивает он. – Лавируешь между избирательными блоками.
– Абсолютно. Меня интересует только этот пацан. Его жизнь.
– Блоки идут друг на друга, как группировки в девяностые, если не отчаяннее, – замечает он бесстрастно.
– Это все, что тебе удалось узнать?
– Ты Караваева помнишь?
Караваев – журналист, который не раз сливал нам разного рода информацию. Впрочем, не только нам. Есть такие журналисты, для которых их статус – допуск к самому дорогому товару – информации. Их нельзя не ценить, но уважать… Мне сложно уважать таких людей. Продать горячие новости подороже – их основная цель. В период оранжевой революции Караваев работал в штабе одного кандидата в президенты, после первого тура выборов – в штабе другого. Сейчас – еще лучше: вот уж кто «лавирует между избирательными блоками».
– Так что с Караваевым?
– Он работал на Мусийца, потом ушел.
– И?
– Говорят, это был личный конфликт на почве финансирования предвыборной компании.
У нас на каждом шагу такое – конфликты на почте финансирования. Я задумываюсь. За окнами начинают беспорядочно носиться снежинки. Ранняя зима. Еще и ноябрь толком не окончился.
– Что ты на меня так смотришь? – прищуривается Сахар.
Пожалуй, это самая странная из моих привычек. Когда я задумываюсь, начинаю всматриваться в лицо собеседника, не видя его. Могу пристально разглядывать случайного знакомого, официантку в кафе, Сахара….
Я думаю о том, что домино складывается вполне закономерно…
– Влюбился? – спрашивает снова Сахар.
– Да, влюбился.
– А я думал, у вас с Максом это серьезно.
И я набираю Макса.
– Ты же разрешил мне выспаться! – верещит тот, едва увидев мой номер на экране мобильного.
– Не просыпайся, – разрешаю я. – Вспомни только, с кем ты видел Караваева в «Галактике».
– Караваева? В «Галактике»?
– Проснись, Макс!
– С бабой.
– Ну?
– Молодая баба. С косой.
– Тимошенко?
– Нет, висела коса. Не очень опрятная. Светлые волосы.
– А лицо?
– Такое, обычное.
– Ты проснулся?
– Обычное, правда. Ни прыщей, ни бородавок. Маленький рот. Говорила невнятно…
– Ок, Макс. Выручил.
– Все-таки Макс, – делает вывод Сахар.
Все-таки. Это может быть любая женщина, кроме, разве что, Юли Тимошенко. Но все-таки… не любая! А только одна. Я киваю самому себе. И киваю Сахару. Осталось только убедиться в этом.
– Ты давно пытал женщин? – спрашиваю напрямик у коллеги.
– Что ты подразумеваешь под словом «пытал»? – уточняет тот без особого азарта.
Ясно, что Сахар – не поклонник женских прелестей. Да и прелести в этом случае весьма сомнительны.
– Едем! – решаю я, и он покоряется без лишних вопросов.
Сидя рядом в авто, Сахар вертит головой из стороны в сторону, словно впервые видит центр нашего города.
– А ты влюблялся когда-нибудь? – спрашиваю его я, чтобы отвлечь от бессмысленного обозревания улиц.
– Не очень.
– И чем заканчивалось «не очень»?
– Сексом.
– А потом?
– Проходило.
– А у меня не проходит.
Он качает головой из стороны в сторону, словно про себя напевает какую-то не очень веселую, но бесконечно долгую песню.
– Проходит. И у тебя тоже. Просто у тебя другой ритм проходимости….
– Считаешь?
– Иначе не бывает. А куда едем?
– В школу.
Гимназия №6 нам не рада.
Я открываю дверь в класс и едва сдерживаю себя, чтобы не войти внутрь. Светлана Олеговна замирает с открытым ртом, но замирает всего лишь на долю секунды. Потом торопливо выходит к нам в коридор. Вежливо здоровается. Интересуется, какие вопросы привели нас снова.
– Светлана, – прерываю ее я. – У нас больше нет вопросов. Я требую, чтобы сегодня вечером вы и ваш приятель Караваев вернули Сашу родителям. Ровно в шесть вечера – живым и невредимым. А иначе – вся милиция страны, все сыщики, весь Интерпол и все сторожевые собаки мира пойдут по вашим следам! Вы не выкарабкаетесь, я вам это гарантирую!
Она молчит. Хлопает белесыми ресницами. Потом молча уходит в класс, а мы идем вниз по лестнице.
– Думаешь, не просчитался? – спрашивает Сахар задумчиво.
– Уверен. Но неизвестно, насколько сильные люди взяли в оборот Караваева…
Он еще думает.
– Блин, это риск, – делает неожиданный вывод.
– Блин, вся наша жизнь – риск.
– Наша – да. Но жизнь ребенка – в тысячу раз больший риск.
Я киваю. Я понимаю, к каким последствиям это может привести.
– Если ты мне будешь нужен вечером, я звякну.
И мы прощаемся в центре. Валит снег. Пахнет зимой, а не поздней осенью. Пахнет февралем и настоящими метелями. И мороз крепчает. Схватывается за стекла машины, дышит холодом на термометр. За бортом –минус пятнадцать.