Профессия - Страница 4

         Оторвать меня может только звонок Сони. Но звонок запаздывает… Я подталкиваю Машу к вершине ее женского счастья, и она увлекает меня за собой. Оба срываемся с нашей вершины – в телефонный звон…

         Звонит. Все-таки звонит.

– Это невыносимо! – бросает Маша и уходит в душ.

         Я прижимаю мобилу к уху.

– Соня?

– Послушай, я договорилась. Она расскажет тебе все. Встретитесь на одной квартире, – она называет адрес. – Ты придешь раньше, подождешь этажом выше.

– В котором часу свидание?

– В полночь.

– Хорошо, хоть не на кладбище.

         Соня делает паузу. И в эту паузу я слышу ее прерывистое дыхание. 

– Я знаю, что не вполне наш профиль. Но ей нужно помочь. Она моя подруга. И она заплатит. Сын для нее – это больше, чем ее жизнь. Это очень серьезно, Илья.

         Бывает, что мои сотрудники ведут себя так, словно забывают, кто из нас директор нашей конторы. Соня работает с нами три года, а я работаю в детективном бизнесе пятнадцать лет. Я начал тогда, когда вообще не было никакого детективного бизнеса, была сплошная преступность, и одни мафиози копали под других. Тогда я и научился копать глубже всех. Поэтому отключаю телефон, не прощаясь с Соней.

         Время пошло, мы взялись за это дело. Я набираю Макса.

– Одиннадцать вечера, – сообщает он мне точное время.

– Знаю. Но ты же не спишь?

– Сплю.

– Я слышу грохот «Галактики». Ты теперь спишь не вставая из-за стола?

– Ок, хороший слух. А в чем, собственно, заключается вопрос?

– Сахар там?

– У него другой номер мобильного.

– Ну, брось. Все равно ведь напрягу. Нужна инфа на Мусийца. Вся. Полная.

– Это задание на завтра? – с надеждой интересуется Макс.

– Завтра в восемь утра мне уже нужен отчет. Поэтому, Макс, начинай шевелить извилинами под кепкой.

– Вот чему ты позавидовал! Могу тебе ее подарить… То есть это срочно, Илья?

– Очень срочно. И очень серьезно.

– Мы – вне политики, ты помнишь?

– Так и есть. Здесь шантаж.

– Шантаж – это не политика?

– Пусть Сахар тебе поможет. Не спите там, э!

         Макс больше не спорит – не успевает. Маша смотрит на меня таким взглядом, каким обычно наблюдают за человеком, бегущим за отправившимся поездом, признавая его спринтерские способности ниже нуля.

– Не говори ничего, дорогая, – предупреждаю я. – Встретимся завтра.

– Бессонная ночь. С утра – в офис. Скоро тебе придется глотать витамины и биодобавки.

– Лишь бы не виагру.

– Все взаимосвязано, – пугает Маша на прощанье.

         И только оказавшись в машине, я начинаю всерьез думать о деле. Теперь ничего не отвлекает, не заслоняет, не наслаивается. Мы должны встретиться на Дарнице, я гоню изо всех сил, чтобы успеть на явочную квартиру раньше Жени.

         Четверть часа уходит на поиски дома. В ориентации на Дарницких улицах я не силен, выручает только карта. Наконец, нахожу дом, бросаю машину в соседнем дворе и открываю дверь подъезда. Соня предусмотрительно сообщила мне код, она никогда не пропускает таких деталей. Я вхожу быстро, не задерживаясь у двери. Поднимаюсь пешком на седьмой и жду.

         Жду. Жильцы спят. Ничего не происходит. Лифт уходит вниз. Потом застревает где-то в районе пятого.

         Часы показывают четверть первого. Хочется надеяться, что Макс в это время не спит, а собирает информацию об Андрее Викторовиче Мусийце, лидере блока «Мы», составившего ядро Народной партии.

5. ЖЕНА ЖЕНЯ

         Прошло еще пять минут, и я услышал, что дверь внизу снова открылась. Донесся стук каблучков. Зашумел лифт, пополз вниз, потом поднялся до шестого и замер. Она вышла. Повернула ключ в двери своей квартиры и только потом огляделась по сторонам.

– Илья, Вы есть?

         Одета была в длинный кожаный плащ с капюшоном, отороченным длинношерстным мехом. Не очень высокая, тонкая, на каблучках-шпильках. Откинула капюшон, и я увидел коротко стриженные чуть волнистые темные волосы, острый носик, бледные губы и беспокойные серые глаза.

– Это я, Женя, не бойтесь, – отозвался я. 

         Она провела меня в комнату и вгляделась пристально.

– Вы молоды. Моложе, чем я ожидала.

– А чья это квартира?

– Моя. Личная. Моей покойной матери. И давайте вы не будете задавать мне обычных ментовских вопросов.

– Просто я подумал о том, насколько безопасно бывать здесь, – я опустился в изящное кресло и закурил.

         Она отвернула нос от дыма.

– Я часто прихожу сюда. Иногда здесь ночую, когда Андрей занят или в отъезде.

         Передо мной жена известного политика – уставшая, перепуганная, худая, загнанная, с бледно-желтыми губами и нелепыми стрелками на веках, сохранившимися на память о прошлой, может, роскошной и беззаботной жизни. Чем-то напоминающая Эльзу, а чем-то – Соню Климович. Я слушаю ее молча. Не перебиваю. Слушаю… и почти не слышу. Ребенок исчез. На домашний телефон звонят. Звонят мужу на мобильный. Он не может выйти из блока. Она не может ничего изменить. Послезавтра – крайний срок для подачи заявления о выходе. Он рвет на себе волосы. Но он политик. Он поставил слишком много. Сын ему не дороже.

– Он знает, что Вы сейчас здесь?

– Да.

         И добавляет обреченно:

– Он сказал, что это ничего не даст. Он не пойдет на их условия. Остается надеяться, что его противники – люди цивилизованные…

– Я в это не верю. Цивилизованные люди не похищают чужих детей.

         Желтизна с ее губ переползает на все лицо, заливает щеки.

– Какой выход, Илья?

– Сдавайте сейчас всех, кого вы подозреваете… тоже ментовский прием.

– Я не знаю. Не знаю. Это его конкуренты. Они убьют моего мальчика…

         Сына зовут Саша. Ему шесть лет. Он ходит в первый класс гимназии. Обычно его возит шофер. В день похищения он ждал Сашу у выхода, как обычно. Мальчика не было. Он поднялся в класс. Учительница сказала, что Саша уже ушел, вместе со всеми, не раньше, не позже. Может, кто-то встретил его в холле гимназии и вывел через другой выход. Это возможно. Но в гимназию не впускают посторонних, всех вошедших регистрируют. Эти записи уже просматривали сотрудники Мусийца, расспрашивали учителей и охрану. 

– Похитители запретили вам обращаться в милицию?

– Нет, наоборот. Сказали, что мы можем обращаться куда угодно, это нам ничем не поможет. Они знают, что Андрей сам не захочет широкой огласки.

– И денег они не вымогают?

– Нет, о деньгах вообще речь не идет.

– А шоферу своему вы верите?

– Верим.

– Почему?

         Почему мы верим одним людям и не верим другим? Почему Мусиец верит своему шоферу и не верит угрозам шантажистов? Почему Женя верит мне? И почему Эльза мне не верит? Я бы женился на ней в день ее развода. И на второй день у нас родился бы ребенок.

– Хорошо, Женя… Я не буду больше вас мучить расспросами. Завтра пойду в школу и начну все заново…

– Но учителя и так напуганы…

– Теперь не до деликатности. Остается всего один день. Не знаю, чем так напугал учителей ваш муж, но я бы… за своего малого… я бы разнес вообще эту гимназию к чертовой матери!

         Она кивает. Слезы катятся по желтым щекам в дорогой мех.

– У меня больше не может быть детей. Это… не существенно сейчас. Я не думаю, что другой ребенок заменил бы мне Сашу, но, может, если бы я знала, что смогу еще родить, мне было бы легче… хоть немного…

– Зачем вы сделали тогда аборт?

         Она уже не упрекает меня ментовскими вопросами. Молча вытирает слезы и стискивает губы. Потом снова растирает капли ладошкой и говорит:

– Это он так решил. Что детей – достаточно. Только Саша… А теперь…. 

– Теперь нужно успокоиться. Я предложил бы отвезти вас домой, но, думаю, это может вызвать ненужные подозрения. Не уверен, что за вами не следят.

– Я не поеду домой. Останусь здесь до утра. Не могу взять себя в руки… Знаете, у одной моей знакомой очень долго не было детей. А потом вдруг… Бог послал ей ребенка. И она поняла, что сходит с ума. Этот ребенок стал центром мира, вытеснил для нее все остальное, никаких других мыслей у нее не осталось. А мальчик то болел, то капризничал, как водится. И тогда она уговорила мужа взять на воспитание малыша из приюта, такого же возраста. Муж был в шоке. Но психологически это был верный шаг, ее заботы разделились, и она стала успокаиваться. Страх потери стал ослабевать. Понимаете меня?