Профессия - Страница 3

– До выборов – месяц, – добавляет Соня.

– Откуда ты знаешь его жену?

– Это важно?

         Я молчу. Соня знает, что важно. Я должен быть уверен, что это не фальшивый заказ через три подставных конторы. И если она рассказывает мне о шантаже – это уже не ее личное дело.

– Мы знакомы... с некоторых пор.

– Соня!

– Илья! Ну почему, почему ты всегда спрашивает то, о чем никто не хочет говорить, не хочет вспоминать?! У тебя талант к расследованию, я знаю. Но нельзя применять его везде – повсюду – со всеми – в любом случае…

         Я молча глотаю кока-колу.

– Мы делали аборт в один день в одной клинике… Два года назад. В центре «Здоровье женщины». Она плакала, я стала ее утешать – так и познакомились. Ее зовут Евгения. Женя… Для меня – Женя…

– И фамилия этой Жени?

– Мусиец…

– Ого!  

         Кока-кола становится безвкусной. Шипит на языке…

– И она обратилась в бюро через тебя?

– Она обратилась не в бюро… Она обратилась – ко мне. За помощью…

– Ее муж знает об этом?

– Да. Он не хочет привлекать своих штатных. Он их подозревает.

         И что-то натянутое остается между нами, как напряжение ночного воздуха.

– Мне очень жаль, – говорю я, разрывая это напряжение.

– Нормально. Я тогда была дурой, – она опускает глаза.

– Ты никогда не была дурой, Соня.

         Соня Климович – наш «мозговой штурм». Таким женщинам обычно не очень везет в личном. Два дела по покушениям на бизнесменов мы раскрыли только благодаря ей одной. Из нас всех – она жесткий аналитик, а я, как ни странно, – больше кулаками помахать. Бывало такое, что снимал пиджак и бил в морду, как на ринге, как в молодости, как в свои самые смутные времена.

         У Сахара другая подготовка – он каратист, тренер со стажем. В нашем бюро он – «по связям с общественностью», то есть отвечает за агентурную сеть, но обычно и разборки – на его совести. Макса для таких дел лучше не отрывать от компа, толку от него мало. Роман – просто парень при галстуке. Пусть меня считают голубым, но секретарем в моей компании будет только парень.

         А Соня – утонченность и интеллект нашей конторы. Вот такая, какая есть – грубая утонченность и порывистый интеллект, резкий взгляд на вещи, прямолинейность и бескомпромиссность. Вечно в джинсах и свитере, вечно с торчащими рыжими волосами, вечно чем-то встревоженная, взъерошенная от шального движения на дорогах. Девушка, которую я никогда не хотел. И которая не хочет меня.

– Подвезти тебя домой? – спрашивает на улице, берясь за руль мотоцикла.

– Нет, я не пил.

– Значит?

         И оба смотрим на бигборд с портретом Мусийца во весь рост рядом со светофором. Блок «Мы» – основная составляющая Народной партии. Если он выйдет из блока, все его «Мы» не пойдет за ним, а разделится на «Мы» и «Против нас», и народники вылетят из рейтинговой таблицы. Может, это волнует его даже больше, чем похищение собственного сына.

         А жену, которая хотела второго ребенка, была вынуждена делать аборт, а теперь потеряла и первого, конечно, волнует совсем другое.

– Это не совсем простое дело, Соня, – подвожу я итог нашей беседы.

– Но мы возьмемся за него?

– Завтра я встречусь с Мусийцом.

– Нет, Только с Женей. Он не хочет участвовать в этом. И не завтра, Илья. Медлить нельзя. Я перезвоню тебе, когда договорюсь с ней.

         Соня резко стартует, и я остаюсь один перед входом в кафе. Меня ждет… половина вечера, не больше. Но эту половину я уже пообещал. Она уже не принадлежит мне. Мне принадлежат, может, пятнадцать минут, которые я потрачу на дорогу до квартиры Маши и в которые я наберу номер Эльзы.

– Здравствуй, любимая!

– Здравствуй, любимый, – откликается она далеким, бесчувственным эхом.

– Как ты?

– В порядке.

– Спицын вернулся?

– Тебя интересует Спицын?

– В тумане он мог залететь в Бермудский треугольник.

– Вряд ли Спицын мог бы залететь…

         Мы все о своем, о женском.

– И тумана больше нет, – добавляю я.

– Завтра снег будет, – отвечает она сводкой погоды. – По «Люкс-FM» сказали.

– Какой диджей?

– Орлов.

         Она усмехается так, словно далекое эхо вздыхает или всхлипывает.

– А ты… как?

– Новое дело.

– Будь осторожен. Ты все-таки не следователь. И не боевик. Ты юрист. У тебя аспирантура за плечами.

– У меня много чего за плечами, Эльза.

– Знаю. Все равно… Ты должен себя беречь.

         Пожалуй, это максимальное проявление нежности с ее стороны – в телефонном разговоре. От неожиданности я даже теряюсь, останавливаюсь под зеленым глазом светофора и слушаю злой рев джипов сзади.

         Мое личное время истекает…

4. МА-ША

         Маша утверждает, что окончила школу с серебряной медалью, то есть с одной четверкой по физике. На самом деле, физика тут ни при чем. Просто Маша неглубокий человек. Поэтому она и не раскапывает проблему наших взаимоотношений. Она ее не замечает – в упор.

– Не прошло и полгода!

– Я старался.

         Вхожу и целую ее в губы. Новый татуаж по контуру… Я-то всегда копаю как можно глубже. Я замечаю такие вещи.

         Маша живет в бабушкиной квартире, доставшейся ей по наследству. Живет на деньги отца, который занимается строительным бизнесом, и частично – на мои.

         Она очень милая. Невысокая, круглолицая, с широким носом и карими глазами. Волосы у нее длинные, черные, ровные, с густой челкой до бровей. Это моя Ма-ша.

– Почему не раздеваешься? – спрашивает через пятнадцать минут чаепития.

– Уйду скоро.

– То есть?

– Новое дело.

– Снова ночью?

– Я уверен в твоей верности.

         Она улыбается. И я начинаю стягивать свитер. Дело делом,  но не настолько же, чтобы оставлять свою стабильную девушку неудовлетворенной. Тянусь к ней и расстегиваю ее халатик. Если бы Маша видела проблему, она уже не один бы раз задала вопрос о женитьбе. Но она то и дело проваливается в мир своих тусовок, своего сомнительного гламура, а выныривая – находит меня рядом. Этого для нее вполне достаточно. Может, потому что она еще молода.

         Под халатом – белье серебристо-стального цвета, в тон той блузе, которую она уже сняла. Наверное, я отношусь к ней потребительски. Пользуюсь ее телом, ее нехитрыми чувствами, ее кроватью. У нее замечательное тело – подтянутое, крепкое, упругое, загорелое. Эльза – бледная, мягкая, туманная, вечно угрожающая развалиться на части, если не расщепиться на атомы. А Маша – цельная, сбитая, энергичная, как тренер по аэробике. Только пахнет от нее искусственным солнцем – солярием, кремом для загара, антицеллюлитным гелем, парикмахерской, ее подгулявшей тусовкой, ночами в клубах…    

– Так почему ты вечером не позвонила?

– Я была зла, – повторяет она.

– Ма-ша!

– Что?

– С кем ты была?

– С Вероникой. И Игорем. И Олегом… И Иваном.

         Я никогда не ревновал ее. И сейчас не ревную. Мысль о том, что вчера, может, она была с другим, меня не раздражает. 

– А кто провожал тебя домой?

– Иван.

         Иван – неизвестное мне имя. Может, какой-то новичок в их компании.

– Что за Иван?

– Друг Риты. Модель с розовыми волосами, помнишь?

– Она вчера тоже была?

– Она в Египте отдыхает.

– Без Ивана?

– От Ивана.

– Ты спала с ним?

– Мы все время будем говорить об Иване?

         И об Эльзе.

– Просто интересно.

– Ревнуешь?

– Да.

– Я не спала с ним. Он даже не вошел в подъезд. Можешь спросить соседей.

– Так и сделаю!

         Я поднимаюсь, оставляя ее одну в постели.

– Куда ты?

– К соседям.

– Ну, не исполняй, Илья! Не смешно!

         Уходить от обольстительной голой женщины к старикам-соседям – глупо. Я возвращаюсь к Маше и целую ее татуаж. Врет она или нет – абсолютно все равно. Ее тело манит. Я люблю ее тело.