"Профессии: из первых уст" - Страница 13

– Валерий Сергеевич Золотухин рассказывал нам в интервью, что каждая роль складывается из мелких деталей – «камушков». Какие же «камушки» способствуют созданию образа в вашей работе в целом и, в частности, в спектакле «Любовь длиною в ночь»?

Сергей: Без здорового цинизма, конечно, не обойтись в нашей профессии. Иначе можно перемудрить очень сильно. Тут работает просто опыт. Жизненный, в первую очередь. И для того, чтобы подготовиться к спектаклю, конечно, нужно текст повторить, нужно где-то пройтись по разминке речевого аппарата, как-то размяться. Обязательно нужно прочистить мозги. И понять, что из моего жизненного опыта нужно на сегодняшний день и именно в этом спектакле. Это моя профессия. И я это делаю, совершенно не обязательно показывая это. Я могу рассказывать анекдот, и одновременно будет проходить процесс подготовки. Поэтому тут одно другого не исключает. В любом случае, подготовка идет. Она может быть внешняя видимая, а может быть внутренняя невидимая. Но она есть даже у тех, кто говорит: «Мне ничего не надо. Я просто сейчас рюмочку бахну». На самом деле для кого-то вот эта рюмочка – это и есть его душевная подготовка. Может быть, это какой-то свой ритуал, уже просто наработанный, и он в определенное состояние входит. Это личное дело каждого. И не верьте тому, кто говорит, что он не готовится. Вот такое вот актерское «Я не готовлюсь» – это тоже своеобразная подготовка.

– Вот, кстати, о рюмочке!.. На протяжении всего спектакля среди прочего реквизита активно присутствовала бутылка коньяка. И зрители в зале периодически перешептывались, желая узнать, бутафория это или настоящий коньяк…

Сергей: Ну неужели мы будем напиваться на сцене на глазах у зрителей?! Нет, конечно. Конечно, это препротивнейшая жидкость, я бы с удовольствием жахнул коньячку, но можно дойти до степени известной… Можно спиться просто, если мы будет выпивать бутылку коньяка каждый вечер на каждом спектакле. А что в бутылке – я, честно, говоря, не знаю. Это дело реквизиторов. Но явно что-то съедобное. И, судя по вкусу, похоже на вот эти холодные чаи в бутылках, которые сейчас продают.

– Как правило, человек, уставший в конце рабочего дня, в выдавшуюся свободную минутку смотрит любимый фильм или читает книгу. А что в такие моменты делаете вы? И есть ли у вас любимая книга, автор?

Мария: Я вообще много читаю. Разных авторов. И любимый автор… Ну, как-то, есть очень почитаемые мной авторы, и я думаю, вам они известны. Какие? Их очень много. Одних поэтов девятнадцатого века, таких вот, хороших, более сорока. Поэтому не перечислять же мне их всех? (улыбается). Что касается того, поэзия или проза, то я скажу вам так… Человек читающий не может сказать: поэзия или проза. Но я, конечно, люблю поэзию. Это часть моей работы. И вообще моя работа – это слово. Потому что главное - это слово.

Сергей: Иногда и нет свободного времени, иногда есть… А когда есть, я ловлю рыбу, подводной охотой занимаюсь, дайвингом. Путешествовать люблю. Много разных стран посетил. Мечтаю поехать в Испанию. Не знаю, почему. Может быть, потому что в школе учил испанский язык. Я был там, но так, мельком… Хотелось бы просто хорошо изучить. Не с туристической группой, а самому на машине поколесить. Такая неформальная поездка. И, вы знаете, как ни странно, бывает, что и читаю! (смеется) Читаю все подряд. Когда читается, то читаю все подряд. Но, скорее всего, что-то такое современное, чего я не читал раньше. В основном… Иногда, периодически, вдруг меня пробивает, и я могу сесть и полистать Данте «Божественную комедию», иногда могу «Илиаду» пересмотреть. В основном, либо что-то просматриваешь, что читал раньше, чтобы освежить в памяти, либо что-нибудь новенькое, чтобы быть в курсе просто. Спортом еще занимаюсь, борьбой. В качестве хобби и для поддержания формы. 

– Нынче многие издания пестрят заголовками «Обаятельная и привлекательная Ирина Муравьева уходит в монастырь». Сама же она говорит об этом: «А что нас чаще всего приводит в храм? Болезни, страдания, душевные муки... Вот и меня к Богу привели скорбь и щемящая пустота внутри». Как вы относитесь к таким ситуациям, когда зрелые, состоявшиеся актеры уходят настолько глубоко в веру, что отправляются в монастыри или планируют подобное уединение с Богом? Почему так происходит? Ведь это вроде бы невосполнимая потеря для многих зрителей. Имеет ли право человек публичный принимать решения, думая лишь о себе? Остается ли у него право на личную жизнь, или профессия его исключает?

Мария: Ну, когда человек уходит в монастырь, значит, ему Господь открывается. Просто артист на виду, поэтому видно, что он уходит в монастырь. Но есть же и другие люди: и врачи, и писатели, и шахтеры тоже, бывает, уходят в монастыри. А зрители?.. Ну и что! Зато он обретает многое, этот человек!.. Тем более, что вообще никого научить ничему нельзя…

Опубликовано 

во всеукраинском журнале «Имена»

ОЛЬГА СУМСКАЯ: «ЭТИ РУКИ ВАРЯТ БОРЩ»

ВЛАДИМИР ГОРЯНСКИЙ: 

«ХОРОШО, ЧТО ВЫ ЗАДАЛИ ЭТОТ ВОПРОС!..»

24 июня 2011 года в Николаевском русском драматическом театре состоялся спектакль Московского независимого театра «Нас поменяли телами» с участием искрометного Владимира Горянского и актрисы из известной актерской династии Ольги Сумской. 

– Владимир, всегда найдется представитель прессы, который спросит об очень личном. Поэтому мы отойдем от стереотипа и спросим о том, какими вы представляете идеальные взаимоотношения актеров и журналистов? О чем не следует спрашивать и на какой вопрос вы с удовольствием ответили бы?

– Ну, вы знаете, к сожалению, сейчас журналисты, и вообще почти вся пресса сильно «пожелтела», что очень обидно. Большинство журналистов, действительно, не интересуют какие-то профессиональные вопросы, а все чаще спрашивают об очень личном, всех интересуют какие-то скабрезности, пошлости. Я стараюсь поменять, навязать другую тему, и если это не получается, значит, просто не общаюсь с такими журналистами. Эта бесконечная «желтизна» уже порядком надоела. И очень хорошо, что вы задали этот вопрос! Потому что в таком, «желтом», плане отношения с журналистами мне не интересны.