Проект Омега - Страница 6

До меня только сейчас начинает доходить значение всего, сказанного Голосом, и по спине от ужаса бегут мурашки.

С минуту стоит гробовое молчание. Ребята явно обмозговывают услышанное.

Первым очнулся Тотал.

— Давайте договоримся. Если кто спросит, я разговаривать не умею.

— Так они нам и поверят.

— A что же нам теперь делать? — Газман так страшно испуган, что даже пересаживается ко мне поближе. Обняв его, ерошу его отросший со времен нью-йоркской стрижки гребень.

— У нас есть главная задача, — начинаю я свою знакомую всем песню о нашем призвании разгадать поставленные нам жизнью загадки. И, по возможности, угробить попутно пару белохалатников. Но досказать у меня не получается. А получается так, что одновременно со мной Газману, мне и всей стае уверенно отвечает Клык:

— Нам нужен дом.

— Чего-чего? — мне кажется, что я ослышалась.

— Нам нужен постоянный дом. — На полном серьезе повторяет Клык. — Мы не можем вечно жить в бегах. К чёртовой бабушке наши задачи, миссии и призвания. Пусть себе что хотят взрывают, хоть мир, хоть что. Найдем себе место. Такое, чтоб ни одна зараза нас не отыскала. Чтобы можно было там просто… жить.

Мы все уставились на Клыка. Это самая длинная речь в его жизни. По крайней мере, ничего длиннее мы от него не слышали.

— Мы не можем забыть нашу главную… — начала было я, но договорить опять не успела. На сей раз потому, что в разговор решительно вклинилась Ангел:

— Это точно! Нам точно нужен дом.

Заколдованное это слово, что ли. У всех как будто плотину прорвало.

— Дом, дом, — восторженно повторяет Газман.

— Настоящий дом, — радостно соглашается Надж, — и не такой, как у Анны, а чтобы без взрослых, и чтоб никакой школы и никакой школьной формы.

— И чтоб рядом с домом были сад и мягкий зеленый газон. Уговор, чтоб ни гальки, ни камушков. — У Тотала, понятное дело, свои приоритеты.

Ну почему только мне одной обязательно нужно докапываться до сути? Почему всем остальным по фигу, что и почему с нами происходит? Как они только могут, сначала огонь, воду и медные трубы пройти — и теперь на всем этом крест поставить? Ангела спасли, по нью-йоркской канализации в поисках Института лазали, Клыка с того света вытащили, потом Анна с ее ФБР и школой общеобразовательной… И что же, прикажете теперь наплевать на все это?

Ну ладно, предположим, они устали от страха, боли и неустроенности. Но все-таки…

— Игги, а ты что скажешь? — как могу стараюсь приглушить в голосе умоляющие ноты.

— Вот смотри, — его раскрытые ладони, как две чаши весов. — С одной стороны, бесконечные погони, кровавые драки, вечное незнание, что день грядущий нам готовит, и даже доживем мы до вечера или нет.

Все понятно, к чему он клонит. Может дальше не продолжать. Но он продолжает:

— А с другой — дом, покой, безопасность, просыпаешься каждое утро в собственной кровати. И не надо вскакивать, чтобы не на жизнь, а на смерть с кем-то драться.

— Ладно, ладно. Хватит соль на раны-то сыпать.

Они все смотрят на меня и ждут.

Что случилось с Клыком? Зачем ему понадобилось мой авторитет подрывать? Мы же с ним всегда и во всем заодно были. Он мне такой друг, что лучше на свете и не бывает. И не было случая, чтобы я его плеча рядом не чувствовала. А теперь его вдруг будто подменили.

Пожимаю плечами.

— Дом, так дом. Как хотите.

И так-то тошно, а от их восторженного улюлюканья мне совсем стало паршиво.

— Но от миссии своей я все равно не отказываюсь. — Я специально говорю это громко, чтобы Клык и на расстоянии меня слышал.

Мы летим высоко над землей, восемь тысяч футов, не меньше. Температура ниже нуля. Холодно страшно. Глаза слезятся от встречного ветра.

— Я знаю.

— То, чего ты добиваешься — глупо, — говорю я, глядя, как внизу тонкой блестящей змеей вьется через западный Техас река Пекос.

— Их надежды и мечты — не глупость.

Чувствую, как от его слов к щекам приливает кровь.

— Я вовсе этого в виду не имела. Просто у нас был путь. А теперь мы с него сошли. Получается, вчера мне мир спасать, а сегодня недвижимость присматривать. Что-то я такого недопонимаю. Плюс, как ты хитроумно это запланировал, мы теперь даже чихнуть не можем без того, чтобы нас на каждом углу не узнали. О чем я только думала, когда с тобой соглашалась?

Клык пытается что-то возразить, но я наседаю и не даю ему даже рта открыть:

— Плюс, теперь еще вдобавок ко всему, мы оставили младших одних, под присмотром слепого и говорящей собаки. Ты только вдумайся в это! А я-то совсем спятила, на поводу у тебя пойти! Все, я возвращаюсь!

Наклоняю крыло, заходя на плавный поворот на сто восемьдесят градусов. Но Клык решительно преграждает мою траекторию.

— Ты обещала! Ты сказала, что подумаешь, и что мы посмотрим, найдется ли что-нибудь приличное.

Я скривилась — вот настырный! Никуда от его приставаний не деться! Не знаю, что он там читает на моем лице, Слава Богу, он, по крайней мере, не говорит мне, что недовольные гримасы мне не к лицу.

— Пусть себе, на фиг, взрывают мир, пусть загрязняют воду и воздух, пусть ускоряют глобальное потепление, — настаивает Клык. — Ты, я и все наши устроимся где-нибудь в безопасности, где нас никто не достанет. И вылезем, только когда с этими их играми за мировое господство будет покончено, потому что они сами в тартарары провалятся.

Чтобы Клык когда-нибудь раньше такое красноречие развивал — никогда этого не бывало. Уж не подменили ли его? Я постепенно завожусь:

— Отличный план. А что, если озоновый слой спалят? Придется сидеть в твоем доме взаперти, потому что снаружи спечемся, как курицы в духовке. Или, например, как насчет ртутного заражения всех продуктов? А насчет радиации что скажешь? Может, надеешься, что мы тогда обратно в людей мутировать сможем?

Узнаю на его лице хорошо мне знакомую мину преувеличенного терпения и от этого вхожу в раж еще больше:

— И никакого тебе телика, потому что телевизионщики перемрут и все их зрители тоже. Так что развлекаться будете песенками Газа про запоры. И никаких аттракционов, музеев, зоопарков и библиотек. И туфельки для Надж делать будет некому. Ты нас всех в пещерных жителей превратить хочешь. Чтоб мы при лучине пряли да ткали. А все потому, что тебе на мягком диване валяться хочется в исторический момент существования человечества.

У меня чуть не пена изо рта идет.

Клык спокойно смотрит на меня:

— Чего горячиться? Давай тебя лучше на прядильные курсы запишем. Или на ткачество?

Смотрю на него и вижу, что от моего красочного описания апокалипсиса он вот-вот лопнет от смеха.

Что-то во мне оборвалось. Весь мой мир за последние двадцать четыре часа перевернулся с ног на голову — прежде все было плохо, а теперь стало в сто раз хуже.

— Я тебя ненавижу! — ору я Клыку, и, сложив крылья, на полной скорости миль в двести в час ныряю вниз к земле.

— Ну и катись! — Высоко надо мной голос Клыка удаляется все дальше и дальше в никуда.

Внутри у меня в голове прицокивает едва различимый за свистом ветра в ушах Голос:

Вы, ребята, совсем без ума друг от друга.

— Ура, можно ложиться спать, когда хочешь! — пританцовывает довольный Газзи.

— Газ, а совесть у тебя осталась? Если Макс нет, не значит, что кто-то отменил все наши правила. — Игги поворачивается к нему, с трудом сдерживая улыбку. — Макс меня за старшего оставила. Меня слушаться надо… Я… мне… — Он не выдерживает и хохочет, согнувшись пополам и хватаясь за живот.

Надж и Ангел переглядываются, состроив друг другу понимающую мину. Надж берет в руки горсть камушков и раскладывает их по маленьким кучкам.

— В манкалу[4] что ли играете? — интересуется Тотал, подвигаясь поближе к девчонкам. — В следующий раз, когда в магазин пойдем, надо будет картишки подтибрить. В подкидного я вас всех обштопаю. — Он следит за игрой, подрагивая черным мокрым носом.