Продажная любовь - Страница 14

Она лежала в постели, просматривая английский лингвистический журнал.

— Добрый день, Энн, — по-гречески поздоровался он, входя в комнату.

Журнал упал как камень. На ее лице был явный шок. Никос подошел и сел на кровать.

— Прости, что заставил себя ждать. Но я работал и только что узнал, что ты здесь. Извини меня, — он протянул руку к ее лицу — очень хотелось погладить кожу.

Она дернулась, как от удара током. Никоc улыбнулся. Такая реакция на него — хорошо.

Она заговорила, как будто его прикосновение что-то в ней включило:

— С какой стати вы здесь? — Голос звучал хрипло.

— Я был очень осторожен, все прилично, не волнуйся, — он тихонько смеялся.

— Прилично, — слово в ее устах прозвучало почти как брань.

— У мамы свои понятия о приличиях, я не хочу их нарушать, хоть это и вызывает трудности.

Было не слишком приятно говорить это, но ведь в конечном счете именно ради матери он делает Энн Тернер своей любовницей — чтобы убрать эти хищные коготки подальше от денег семьи Теакис.

— Вызывает трудности, — глухо повторила она, глядя на него с непонятным выражением.

— Энн, сейчас иначе невозможно, но после свадьбы Тины я увезу тебя в Афины и…

— Меня в Афины?

Это начинало раздражать Никоса. Зачем она все повторяет?

— Сначала в Афины, потом куда захочешь, но я должен работать. Как-нибудь совмещу с…

Он так и не закончил фразу.

Ее лицо, казалось, закрылось. Как закрывается дверь, оставляя тебя снаружи. Совершенно определенно снаружи.

— Я с вами никуда не собираюсь. У меня с вами не будет никаких любовных интрижек. Уходите. Сейчас же!

— Энн, достаточно, — сверкнул глазами Никос. — Сегодня фарс уже был. Я не люблю спектаклей. Особенно повторяющихся. Нам и так пока трудно бывать вместе, давай не тратить драгоценное время на ритуальную демонстрацию слова «нет». Так…

Он смолк на полуслове, потому что Энн вскочила с другой стороны кровати. Лампа освещала сзади ее фигуру в ночной рубашке. Через прозрачную ткань он видел контуры прелестного тела. Боже! Как она прекрасна! Его тело среагировало мгновенно. Он хотел ее, жаждал, изголодался по ней, не мог больше ждать…

— Энн, — порывисто двинулся он к ней, обходя кровать и уже чувствуя ее в своих руках.

Но, не веря самому себе, увидел, как, коротко вскрикнув, она метнулась в ванную, и услышал щелчок замка. Затем стало тихо.

Он стоял и тупо смотрел на дверь, ощущая гнев и злость. Гнев и недоумение.

Потом, как зомби, вышел из комнаты.

Не веря в то, что сейчас произошло.

— Ари, родной, как замечательно!

На веранде возле детской Ари раскрашивал рисунки своих любимых поездов. Энн была с ним.

— А ты напиши название под каждой картинкой, — предложила она и пунктирами наметила буквы, чтобы Ари было легче писать.

— Ты знаешь, как обходиться с детьми, да? Пунктиры и все такое, — заметила Тина.

— Думаю, с пунктирами им легче, — улыбнулась Энн.

Ей было здесь легко и приятно. Рядом с этим родным дивным малышом, ради которого она на Соспирисе. Только ради него.

А вовсе не для того, чтобы обеспечивать секс Никосу Теакису. Он говорил, что она демонстрирует нет? Да, именно так. Нет ему. Нет и собственной слабости к этому мужчине.

— Госпожа Энн, — незаметно подошла горничная, — пожалуйста, просьба там… вам, — путаясь, бормотала она английские слова.

Энн пошла за ней. Может быть, ее зовет миссис Теакис? Но комната, куда привела ее горничная, оказалась офисом Никоса Теакиса, он сидел перед экраном компьютера.

Она поняла это слишком поздно. За горничной закрылась дверь.

— Не удирай, Энн. Мне нужно тебе кое-что сказать.

При виде Никоса сразу ожили события четырехлетней давности, когда тот пришел забрать Ари.

Он был в деловом костюме — с момента приезда на остров она его таким не видела, — с совершенно бесстрастным лицом. Капитан индустрии, рожденный, чтобы отдавать приказы своим многочисленным слугам и подчиненным, которые с поклоном подчинятся.

Ну, она не из них! Будет сопротивляться!

— Не хочу ничего от вас слышать, — заносчиво сказала Энн.

Он молча достал из ящика стола что-то небольшое и продолговатое и положил на стол между ними.

— Твое, Энн.

Она с такой опаской взяла предмет, как будто это был заряженный пистолет. Похоже на коробочку для очков или для ручки. Но какое это имеет отношение к ней?

Энн открыла коробочку.

И уставилась на нее, не веря глазам.

Что-то сверкающее на черном бархате.

— Что это? — услышала она свой голос словно издалека.

— Бриллиантовое колье. Как я понимаю, ты предпочитаешь деньги, но я решил, что это больше соответствует ситуации. Можешь посмотреть квитанцию, и узнаешь, как я тебя оцениваю. Будешь довольна — очень значительная сумма.

Энн перевела глаза со сверкающего колье на Никоса. Его глаза блестели, словно отражая блеск бриллиантов, которые он ей предлагал. Энн ощутила, как внутри поднимается какое-то мощное чувство, которому она не знала названия. Очень сильное.

— Видишь ли, как бизнесмен я знаю, что всякий деловой поступок должен иметь мотивацию. Твоя мотивация — всегда деньги, отдаешь ли ты ребенка сестры или жертвуешь своим драгоценным временем, чтобы приехать сюда, на Соспирис. Поэтому я и прибегаю к проверенному способу, хотя и, скажем, в другой форме. Итак, я сейчас ненадолго поеду в Афины, вечером вернусь. Я приду к тебе, а ты наденешь колье. Только его.

— Вы думаете, бриллианты — путь в мою постель? — она произнесла это бесцветным голосом, когда ей удалось преодолеть оцепенение.

— Почему нет?

Внешне Энн выглядела спокойной — слишком непонятна и безумна была вся эта сцена, казалась даже не вполне реальной.

Она видела перед собой великолепно одетого, богатого, властного, высокомерного человека. Человека, который совсем недавно целовал ее со всей глубиной чувств, ласкал все ее тело, поднимал ее на немыслимую эмоциональную вершину, вводил в экстаз блаженства…

И сейчас он предлагает ей бриллиантовое колье…

За секс…

Она очень осторожно закрыла коробку и положила перед ним.

— Я не проститутка.

Его лицо не изменилось.

— Твоя сестра, — он говорил так тихо и нежно, что у Энн поднялись волоски на затылке, — обладала по крайней мере одним достоинством. Она не скрывала правду о себе. А ты ханжа и лицемерка. Ты даже хуже твоей сестры. Она торговала своим телом, а ты продала свою плоть и кровь. Ты продала ее дитя. Так что не изображай оскорбленную добродетель. То, что я тебе предлагаю, твоя сестра счастлива была бы получить от любого богатого мужчины.

Что-то неуправляемое прорвалось внутри Энн. Она закричала:

— Не смейте так говорить о Карле! И подавитесь своими бриллиантами! — И выскочила из комнаты, ослепленная безумным гневом.

Непонятным образом оказавшись в своей комнате, Энн бросилась на кровать.

Она не просто рыдала — это было ближе к истерике. Карла, бедная Карла — даже могила не может уберечь ее от грязных оскорблений Никоса Теакиса. Этот человек открыл Энн море чувственных восторгов — и притом считает ее не более чем проституткой…

Она судорожно обхватила себя руками и сжалась в комочек, потому что болело все — внутри и снаружи.

Никоc не шелохнулся, когда она так стремительно выскочила из комнаты.

Без бриллиантового колье.

Почему?

Он же видел, как она смотрела на чеки. Казалось, колье она будет желать еще более страстно.

К тому же ей нравилось в его постели… в этом ошибаться он не мог.

Любая мысль об Энн Тернер в постели была опасна. Все его тело стонало от тоски по ней. Двадцать четыре часа прошло после их свидания в пляжном домике. Уже вчера он тосковал, но тогда была надежда. А сейчас…