Продавец (СИ) - Страница 10

На Раз. Отлично! Я не против на раз, у меня даже было пару раз на раз, но тогда меня предупредили. Перед тем, как играть в мафию, всегда объясняют правила игры, мне не объяснили, значит сейчас объяснят. Мне же уже нечего терять, правильно? Правильно! Мой раз уже был. Собственно, не один раз, если быть откровенной… и это был отличный не один раз, но, может, стоило меня предупредить, что на этом — все, выдача абонементов окончена.

Оставляю чемодан прямо рядом с витриной, ловя губами губы:

— Привет.

Борясь с желанием ударить, борясь со слезами.

— Ничего не хочешь мне сказать, перед тем, как я уеду?

Серые глаза ищут что-то в моих, видимо ничего не находят, бросают через плечо:

— Я вернусь через пару часов, — беря меня за руку, хватая чемодан другой рукой, ведет молча на парковку, открывает дверь «Октавии».

Прекрасно.

— Василина, что случилось?

— Да ничего нового для тебя, на самом деле. У тебя же все «на раз», без обязательств, у тебя шлейф марин-ирин-галь, ты же просто бомба, нахрен. А теперь отвези меня на вокзал, как и обещал, иначе я опоздаю на поезд, а я не собираюсь опаздывать из-за твоих разовых бомб!

— Василина? Вася… я не понимаю…

— Не врубай идиота, не на экзамене, из жалости тройку не ставят. Поехали.

— Василина! Сейчас ты скажешь, какая муха тебя укусила, а потом я тебя отвезу. Потом. Пока ты не скажешь, я не сдвинусь с этого места… и, — нажимая кнопку, — ты тоже не выйдешь отсюда, двери заблокированы.

Делать нечего, мы играем честно.

Я говорю.

Он молчит.

Я молчу.

Он молчит.

Вздыхает.

— Василина, я мужчина, а не монах. У меня есть шлейф марин-ирин-галь на раз, без обязательств. Есть. Я пытался… Я хотел… но ничего не получается, никогда не получается, всегда очень сложно. Поэтому мой формат всегда «на раз», без обязательств.

Ловлю губами воздух, да, я хотела услышать правду, хотела, но не хотела, мне не нужна такая правда. Не нужна!

Сейчас главное — не заплакать. Не заплакать до станции метро, потом я просто нырну и растворюсь в метро, где затхлый воздух кондиционеров заберет моё удушье.

— Послушай, послушай меня. Я не хочу с тобой на раз. Понимаешь меня? — он смотрит на меня, я не вижу его. — Не с тобой на раз. Я не хочу сказать, что ты особенная, все женщины особенные, наверное, я не знаю уже… Просто… ты мне нравишься, Василина. Я хочу попробовать с тобой не на раз, наверное, мне это необходимо. Я знаю, что просить тебя попробовать эгоистично, но я прошу тебя, давай попробуем, Вася?

— Я тебе нравлюсь? — решаю уточнить я.

— Очень, Василина, очень… — его глаза такие глубокие, руки невероятно горячие, губы нежные, и они все шепчут и шепчут мне в шею, в губы, в волосы… — нравишься, пожалуйста, давай попробуем, не отвечай сейчас, подумай, по приезду скажешь, но боже, ты мне нравишься, так сильно…

Я решаю, что подумать будет нелишним.

Дом пахнет домом, шарлоткой и лекарствами. Мой папа педиатр, он почти всегда на работе, но приходя домой он усаживается рядом, я ныряю ему подмышку, и он спрашивает:

— Как вы, девочки?

Моей маме сорок пять, и она девочка для моего папы, я вижу, как она проводит рукой по его поседевшим волосам, вижу, как он щипает её за попу, это немного смущающее, но вызывает улыбку. Наверное, я бы хотела остаться в доме своих родителей навсегда, но у меня есть своя просторная квартира, и мама очень гордится тем, что я смогла её купить, она говорит, что я — настоящая молодец, и папа ей вторит.

Все каникулы я борюсь с желанием написать продавцу, загадывая на Новый год, под бой курантов, встретить следующий Новый год с самыми идеальными руками, аппетитной задницей и сексуальными очками. Я загадываю, что если он встретит меня, то я попробую…

В последний вечер дома папа спрашивает меня, отчего я такая грустная, я не кажусь себе грустной, но он мой папа, ему всегда видней, когда я грустная, так всегда было, я задаюсь вопросом, всегда ли так будет…

Я рассказываю ему о продавце, о Васе, о непереносимости лактозы, о том, что он просит попробовать, и я ему нравлюсь, и даже о том, что провела с ним ночь… для полноты картины, мне нужен максимально точный совет от папы, но он не дает мне никакого совета, говорит только, что вовсе не так представлял себе молодого человека, который войдет в мою жизнь, но решать нужно мне. Рассказывает, что такое лактоза, и что непереносимость чаще всего перерастают. Он говорит, что большинство родителей понятия не имеют, что делать с ребенком, когда он приходит в их жизнь, так что мне не нужно бояться сделать что-нибудь не так для Васи, и что мне даже повезло, потому что рядом есть человек, который уже знаком с этой девочкой. А также я могу звонить папе по любому вопросу. Но решать все равно мне. Я ничего не могу решить. Я думаю, что все решит случай, если Егор меня встретит, я попробую. И я верю в это. Стараюсь верить. Потому что… каждую ночь мне снится аппетитная задница, греховно аппетитная, такую задницу нужно запретить законом!

Выныривая из вагона, я увидела Егора, он стоял немного поодаль, молча подойдя ко мне, поправив шапку и варежки, взял чемодан в одну руку и мою ладонь в другую.

В машине я достала блокнот.

«Я знаю, что такое непереносимость лактозы»

«Есть специальное молоко»

«Я не знаю кто такой Блум и Энчактикс»

«Ты мне нравишься»

«Давай попробуем»

Егор, читая, складывает листочки на торпеду, потом молча смотрит на меня, выдыхает и притягивает мои губы к своим.

Мы решаем попробовать. Не на Раз.

Глава 4

С тех пор, как мы решили попробовать не на раз, прошло уже полгода. Надо сказать, что мы очень многое попробовали за это время. Нами был опробован мой матрас, реклама гласила, что он ортопедический, и если под этим подразумевается его повышенная упругость, то она не обманула. Были опробованы все возможные горизонтальные поверхности всех восемнадцати метров моей просторной квартиры, а также вертикальные и любые другие геометрические проекции. Также был попробован очень-очень тихий секс и очень громкий. И даже реалистичная модель с семью скоростями была реабилитирована в моих глазах, потому что, если к вращающейся головке приложить идеальные пальцы рук или, о, Боже, не менее идеальный язык, то целевая аудитория взрывается от восторга.

За время нашей поездки домой от вокзала Егор едва ли произнес пару слов, впрочем, как и я. Он просто держал мою ладонь в своей, играя пальцами, потом подносил к губам и, будто читая что-то про себя, целовал их. Я не хотела мешать интимному разговору моих пальцев и его губ. Диалог продолжался в лифте, продолжился он и в общем коридоре, когда бросив мой чемодан под ноги, он сплел свои пальцы с моими, и губами в губы «я должен это слышать», неожиданно вытащив свой телефон, сказал:

— Насть?

— Да.

— Да.

— Да.

— Я твой должник.

— Вечно.

Потом, уже в мои губы:

— Ты откроешь свою дверь, Василина?

— Что ты должен слышать?

— Скажу потом…

Потом, взрываясь на его губах, выгнув спину, сорвавшись в каком-то странном крике, через время, я услышала:

— Это. Я должен был услышать Это.

В ту ночь он услышал Это не один раз, потому что я бываю громкой, и я была более чем рада нарушить статью административного кодекса о шуме после одиннадцати часов вечера.

Иногда я оставалась на ночь у Егора, и тогда мне приходилось быть тихой, очень тихой, я попробовала и нашла в этом свою особую прелесть и заодно подушку, которой в случае форс-мажоров закрывала себе лицо, гася свой крик.

Иногда мы не виделись неделю или больше, потому что у него магазин и учеба, у меня работа, работа и работа, и у нас была Вася. Тогда утром меня будил звонок в дверь, а позже, когда однажды запутавшись в пижаме, я упала по пути ко входу, я попросту дала Егору ключи от своей квартиры — поцелуй и слова «Василина… Вася, у нас есть тридцать минут…»

Мои возражения, а, как девушка, я должна была возразить, длились не больше двух минут, конечно же, чтобы не спугнуть удачу. То, что передо мной была моя удача во плоти, с серыми глазами, горячими руками и шепотом мне в шею «уже 28 минут, Василина», как раз в тот момент, когда его руки сдергивали с меня футболку, я не сомневалась ни на минуту.