Продавец басен (СИ) - Страница 4

— И как тебя прозвали?

— «Класс коррекции». Там рейд-лидер один, когда я третий раз подряд рейд вайпнул, сказал, что я один заменяю собой целый класс коррекции для детей с ментальными нарушениями. Смешно, да?

— Не смешно, а грубо.

— Да не, он ничего мужик был, дольше всех меня терпел, только после того похода в черный список занес.

Как ни странно, но на работу Акимыч устроился — в гостиницу «Смех удава» в квартале Всякой Всячины. Так что вставали мы с ним оба ни свет ни заря, я отправлялся на рыбалку, а Акимыч — готовить яичницы и каши постояльцам на завтрак. По совету Акимыча я теперь ловил рыбу не в море, а в Данере, он тут оказался выше уровнем, чем прибрежные морские воды, и в нем водилась дорогая рыба — осетры, стерляди, белуги и налимы, у последних особенно ценилась печенка. Ни я, ни Акимыч пока ничего не могли толкового приготовить из этой рыбной роскоши кроме скучных жареных стейков, даже икру засолить не получалось, но иногда Акимыч уговаривал своего шеф-повара сварганить копченой осетрины или горшочек икры — за половину приготовленного, в такие дни мы закатывали рыбные пиры, раскошеливаясь на изюмное или грушевое пиво.

Но в целом нельзя сказать, что мы тут особенно веселились, над нами обоими висел пока еще далекий, но все же весьма ощутимый ужас перед будущим. Кредит Акимыча только обрастал процентами, а мои доходы — пусть и куда более значительные, и близко не покрывали медицинские счета. Я так и не посвятил Акимыча в свои обстоятельства — но он, кажется, и сам о чем-то догадывался, судя по тому, как он деликатно обходил тему моей жизни в реале.

Рыбы и прочего водяного барахла я теперь мог наловить иногда и на двести золотых в сутки, но неизбежное этим лишь слегка откладывалось. Аренду дома решил продлить еще на месяц — теперь эта сумма уже не казалась огромной по сравнению с грандиозностью основных проблем, а к дому я привязался, да и провести последние, возможно, недели жизни в относительном комфорте — не такая уж плохая идея, как мне кажется. Был там такой угол между грядками, куда мы впихнули каменный стол с кухни и поставили два стула — и я полюбил сидеть вечером в саду, глядя на закат над морем и слушая трепотню Акимыча об интригах и скандалах их высокодраматической гостиницы, где, казалось, и персонал и постояльцы набирались по признаку «явная склонность к диким выходкам».

— И тогда Ирени, горничная, и говорит «А ваши панталоны, сударыня, можете снять с флюгера дома напротив!»

— А что Баро?

— А что Баро! Баро давно съел обеих уток!

Сегодня я как раз навещал квартал Всякой Всячины, но не с целью полюбоваться вживую на персонажей историй Акимыча. Роясь накануне в сундучке своей комнаты, я нашел засунутый туда сломанный хронометр, тот самый, из желудка акулы, и решил на всякий случай выяснить — нельзя ли часы очень дешево починить, а потом, например, очень дорого продать? Пятьсот золотых за хороший серебряный хронометр на аукционе только так давали. А этот по виду мог быть и золотым — просто пребывание в акуле не слишком пошло ему на пользу.

На карте Мантиса ближайшая к дому часовая мастерская располагалась как раз в этом квартале маленьких лавок, магазинчиков, лапшичных, блинчиковых и закусочных -и я еле сориентировался в этих тесных закоулках, но наконец увидел номер дома — «15», причем номер был написан на табличке, которая была чуть ли не шире фасада здания — реально в шаг длиной домик, если широкий шаг, правда. Боком я кое-как протиснулся в узкую дверь и уставился на тридцать четвертую. Это точно была она. Сейчас, правда, не в том черном платье, а чем-то таком зеленом и сером и ужасно деловом. И уровень у нее я теперь видел. Сто второй. Хороший такой уровень.

Тридцать четвертая выжидательно вскинула на меня свои серые круглые очи.

— Привет, — сказал я. — ты теперь часы чинишь?

Тридцать четвертая все так же продолжала молча смотреть на меня.

— Ты меня, наверное, не помнишь… — начал было я.

— До сих пор мне на память жаловаться не приходилось.

— А… так ты часовщик теперь?

— Нет.

Я огляделся. Лавка была заставлена колбами и пробирками с разного цвета жидкостями и порошками.

— А на карте написано, что здесь — часовая мастерская.

— Старая карта, я уже полгода владею этим предприятием.

Я попытался повернуться, и предприятие угрожающие зазвенело пузырьками.

— Прежде, чем ты все здесь перебьешь, сообщаю, что за разбитое здесь платят, как за купленное.

— А куда часовщик отсюда переехал, не знаешь?

— Без понятия.

— Слушай, — набрался я смелости, — понимаю, что ты очень таинственная, но можно тебя каким-нибудь именем называть? А то твой ник прочитать нельзя, а звать тебя тридцать четвертой — как-то невежливо. Может, я захочу в следующий раз купить вот это, — тут я ткнул пальцем в первый попавшийся пузырь с чем-то фиолетовым, — и как мне к тебе обращаться? Проше пани тридцать четвертая?

— Когда ты захочешь купить себе средство, облегчающее роды, можешь называть меня Евой.

— Тебя так зовут?

— Меня зовут Малгожата, но я догадываюсь, как это будет звучать в твоем исполнении.

— Так как тебя зовут? Ева или Магла…можата?

— Ева-Малгожата. И если мы закончили эту увлекательную беседу, то я хотела бы вернуться к своим делам.

На прилавке перед Евой лежала раскрытая тетрадь, рядом — письменный прибор.

— Ты дневник пишешь?

— Ну разумеется. И сейчас добавлю в него пару особо захватывающих страниц. Ты покупать что-нибудь собираешься? Нет? Тогда доброго дня и, будь ласка, закрой за собой дверь.

Что мне импонировало в тридцать четвертой, то есть, в Еве, так это то, что я совершенно точно не вызываю у нее личной неприязни. Кажется, ей в принципе не нравились люди, вне зависимости от того, являются ли эти люди мною или нет.

— Слушай, — сказал Акимыч, разливая чай. — А этот портье, с которым ты все время переписываешься, он хороший чувак вообще?

— Лукась? На первый взгляд он довольно угрюмый и на все обиженный, да и на второй, в общем, тоже, но в целом да, Лукась — хороший чувак. Мне так кажется. А что?

— Наш Митрадо уезжает через пару недель, нужен второй сменщик, сегодня услышал, что хозяева ищут портье — ну, и сказал, что у меня есть отличный кандидат, мой хороший друг — они готовы предложить ему место.

— Ты ж его даже не видел никогда.

— Ну и что, ты-то видел, а я тебе доверяю. Напиши ему, что есть вакансия, а жить в свободное от дежурства время можно у нас.

Я не был так уж уверен, что жажду заселить весь дом лукасями — у этого хорошего чувака были свои слабости, например, привычка при малейших признаках сырости надевать под рубашку шерстяной пояс, пропитанный чесночной настойкой.

Но я все же сел и написал то, что просил Акимыч. И уже через десять минут получил ответ.

«Еду!»

А на следующий день я получил малахитовый квест. Дело было так — после целого дня исключительно неудачной рыбалки (шла все какая-то мелочь, причем самая завалящая- плотва, подлещики, ерши да карасики), я извлек из воды розовую раковину, похожую на ладошку младенца. Вскрыл ее — и с прискорбием обнаружил в нежных складках моллюска самую обычную маленькую белую жемчужинку, точь-в-точь такую, какую можно вынуть из простых черных перловиц. Потом смотрю: а она определяется как «очень белая жемчужина» и сноска еще «расспросите о ней знающих людей».

Попробовал было хозяина рыбной лавки порасспрашивать, но он смотрел на меня, как баран на новые ворота. Что было, в общем, ожидаемо, с чего бы торговец рыбой должен разбираться в драгоценностях? И как только я это подумал, тут же почувствовал себя идиотом — и решительно направил свои стопы в Золотой квартал, где самые дорогие магазины и ювелирные лавки находятся. Человек пять ювелиров по очереди пожали плечами, покачали головой и развели руками, прежде чем шестой решительно направил меня к главе ювелирной гильдии, господину Томешу.