Проданная (СИ) - Страница 11

Стас вдруг резко отворачивается.

Выходит из машины, громко хлопнув дверью.

В один миг оказывается рядом со мной, подхватывает, как пушинку, вынося из машины.

И вся моя кожа будто начинает гореть. Плавится от его прикосновений. Резких, грубых, не дающих никакого права на сопротивление. И одновременно таких будоражащих, таких пьянящих.

Сама не замечаю, как оплетаю руками его шею. Как они поднимаются вверх, запутываясь в жестких густых волосах.

Сердце колотится в бешеном галопе. Хочет вырваться из груди. Проситься ему под ноги. Черт!

Надо отстраниться, сказать, чтобы отвез меня домой, но вместо этого я прижимаюсь к нему только крепче!

Безумие. Настоящее безумие. В чистом виде. Только вот сопротивляться ему я совсем не могу…

Не заметила, как оказалась на капоте его огромной машины.

Один рывок, не отрывая взгляда, не отстраняясь, — и мои ноги оказываются на его бердах.

И между ног все полыхает, тянет и покалывает, когда ощущаю, как туда вжимается его возбужденная плоть…

— Что ты делаешь! Что себе позволяешь, — возмущаюсь, но чувствую, как неуклонно схожу с ума. Тело хочет прильнуть к нему сильнее, ближе, до максимума, до предела, само изнемогает от тяги к этому сладостному, запретному…

Будто даже суставы выкручивает от этого неуемного желания.

Почувствовать его жестко. Глубоко в себе. Не так, не сквозь ткань его джинсов и моих шортиков, пусть они даже почти и не служат преградой. На максимум. Всего его. Насквозь ощутить хочу. И в тоже время знаю, если это случится, потеряю себя. Или уже потеряла?

Стас резко поддается вперед и обрушивается ртом вдруг на мои губы.

Настолько неожиданно, резко, жестко, что я даже вскрикиваю, пытаясь их сжать.

Но его рот впивается с еще большим напором, порабощая, окончательно и бесповоротно.

Заставляя распахнуться, сметая своим бешеным напором все мои жалкие попытки сопротивления.

Горячий язык врывается внутрь, яростно толкаясь, будто клеймя, обрывая на корню всю мою волю.

А по моим венам начинает с огромной скоростью нестись не кровь. Горящее пламя.

Тугим узлом скучиваясь где-то внизу живота. Отбиваясь там пульсом, стекая между ног. Бедра начинают подрагивать, и я сама дергаюсь, вжимаясь еще сильнее в его наряженный упирающийся в меня член.

Распахнутая. Вся нараспашку. С тихим стоном в его ненасытные губы.

Дрожу и впиваюсь в его волосы еще сильнее, до боли в пальцах.

И проклинаю саму себя за это.

Резко отстраняется. Таким же рывком, как и набросился на меня.

А я замираю. Изумленно сморю в его глаза.

Дикие. Порочные. Извергающие волны запретного, того, что для меня за гранью.

Сводящие с ума. Вспыхивающие снова какой-то нереальной яростью.

Его челюсти снова сжимаются так, что я, кажется, слышу их хруст.

Резко одергиваю руки, опуская их на капот.

— Что? Ты? Творишь? — выплескиваю прямо в эти глаза дрожащим голосом.

Удивительно, что язык не заплетается, — после этого поцелуя, безумного, дикого я, наверное и двух шагов пройти не смогу. Задыхаюсь. Голова кружится до невозможности. А внутри все пылает так, что и ледяной водой не унять.

— То, чего ты и хотела, — его голос отвечает мне хриплым рыком

— Я? С ума сошел?

— Разве нет?

Не понимаю этой безумной ярости в его взгляде, в желваках, заигравших на лице.

Пытаюсь отстраниться, но Стас резко дергает на себя мои бедра, впечатываясь теперь действительно на максимум. До боли. Как будто я совершенно обнажена, как будто сейчас ворвется в меня вовсе не губами, несмотря на полоску шортиков и тонкие кружевные трусики, — да и разве это для него преграда?

Боже, какой он твердый, какой горячий!

А если по-настоящему? Без брюк?

— Ты только что не собиралась трахаться со своим сопляком в ВИП-кабинке, которую он заказал? — его рука с нажимом проходит по горлу вниз, задевая, прижимает грудь, задевает соски костяшками, — а я выгибаюсь, как идиотка от этой грубости. И одновременно холодею от голоса, что будто хлещет по щекам.

Откуда в нем сейчас столько злобы? Почему такая ненависть плещется в этих почти почерневших дьявольских глазах?

— Под наркотой, которую ебырь твоей подружки насыпал в коктейль…

Всхлипываю, когда его пальцы резко задирают топ, сжимают вдруг напрягшиеся соски.

Себя не контролирую, ток бешено разносится по венам.

Запрокидываю голову назад, проваливаюсь в черноту этой ночи, схожу с ума, забывая все его слова, не слыша их, не понимая…

— Смотри на меня! Смотри, София, черт тебя дери!

Дергает за волосы, заставляя снова оказаться с ним лицом к лицу.

Его ноздри раздуваются от ярости. А в глазах что-то такое… Черное, сумасшедшее, на грани безумия или срыва…

И мой сосок по-прежнему перекатывается в его пальцах.

Сдавливает двумя, поглаживает, пробегает по самой вершинке ногтями…

Порочно и нежно. Аккуратно, будто боится причинить боль.

Мои складочки, все внутри меня прошибает новой и новой волной тока.

Я таю и плавлюсь, горю под этими безумными прикосновениями, теперь уже и сама не в силах оторвать взгляда от почерневших глаз.

Эта нежность так не вяжется с его тоном, с его напряженным, переполненным яростью лицом…

Ничего не понимаю, да и понимать не могу.

Вся отдаюсь той жаркой лаве, что растекается под кожей. Вся…

— Тебе уже скучно просто так, да, Софииия, — он растягивает мое имя и я выгибаюсь от наслаждения, слыша, как это звучит. Черт! Его голос не менее опасен, чем его тело! Чем руки, которые сводит меня с ума, скользя по животу, спускаясь ниже.

— Столько всего перепробовала, что тебе для секса обязательно нужна доза кайфа?

Резко дергает мои шорты и пуговицы, будто выстреливая, отлетает куда-то в сторону.

— Нравится, когда тебя трахают в ночном клубе и все слышат, как ты стонешь?

Резкий рывок рвет паутинку кружева моих трусиков.

Я замираю, понимая, что больше нет никаких преград. Между мной и им.

Санников тоже останавливается.

Прохладный ночной воздух ударяет по разгоряченным складкам.

И это окончательно срывает весь мой контроль, заставляя застонать в голос.

— Когда вот так тупо дерут, а потом вышвыривают, — да, Софи-ия? — толчок, и я опускаюсь спиной на капот. — Как последнюю шлюху, да, София? Так?

Распластанная перед ним, дрожащая, вся сгорающая от томления, как под оголенными проводами под каждым его прикосновением…

— Так какая тебе разница? Я трахну тебя хотя бы подальше от толпы и без блядского порошка.

Его пальцы резко толкаются внутрь.

А я там такая горячая и мокрая, что даже не ощущаю боли.

Только наполненность. Только безумное желание, чтоб он не останавливался. Всхлипываю, прикусывая губу и тут же из горла вырывается крик.

Ничего не могу с собой поделать, никак не остановлюсь. Лишь извиваюсь под его руками. Под жесткими, резкими толчками пальцев, пронзающими меня, наполняющими с каждым резким движением какой-то отравляющей сладостной болью…

— Твою мать, София… — полурычание, такое хриплое, что царапает кожу. — Твою ж мать…

Что он говорит?

Какой бред ему приснился?

Он относится ко мне как к какой-то шлюхе! И поступает так же, как с последней шлюхой! — мелькает на задворках сознания. Я должна это остановить… Остановить его…

Его палец прижимает мой до боли напряженный пульсирующий клитор.

Жадные губы с хрипом хватают мой сосок, втягивая в себя так жестко, слегка прикусывая.

И все мысли исчезают от резкой яркой вспышки перед глазами.

Кажется, я что-то кричу, впиваюсь руками в его волосы.

Тело изгибается, его ломают безумные судороги.

Яд разливается по венам, взрываясь, разметав меня на осколки, на миллиард дергающихся кусков.

И наступает темнота. Оглушительная, после яркой вспышки.

— Твою мать… — последнее, что я слышу прежде, чем провалиться в эту темноту…