Прочие умершие - Страница 5

Я позвонил Эдди, стоя у себя на кухне, — потому что мог. В это водянисто-теплое, не вполне солнечное утро, которое можно было бы принять за весеннее, стволы деревьев казались мокрыми, черными, гниловатыми. Снег почти весь стаял. Сквозь раскисшую грязь и в лужах проглядывала все еще зеленая трава. Будто в марте распустились рододендроны. Когда три дня назад под вечер я ездил навещать свою бывшую жену Энн в ее шикарном заведении для престарелых, где она живет со своим Паркинсоном, на город опустилась зимняя ледяная пелена, дождь, снег, холод — все перемешалось. Сегодня все это прощено.

— Дом мистера Медли, — услышал я в трубке тихий похоронный голос. Мужской. Это был не Эдди.

— Здравствуйте, — сказал я, — говорит Фрэнк Баскоум. Можно попросить Эдди? Он оставил мне сообщение, просил перезвонить. Вот, звоню. — Сердце у меня заколотилось — бумпети, бум, бум, бумпети. Я уже знал. Неправильный расчет. Возможно, совершена серьезная ошибка — наступившее потепление на фоне избытка свободного времени, как мне и говорили, лишило меня воли придерживаться прежнего решения не звонить. Я уже протянул руку, чтобы пристроить трубку в положенное ей место на стенном аппарате, как если бы вдруг увидел голову грабителя, прошедшего мимо окна, после чего мне надо было бежать и куда-нибудь спрятаться. Сердце колотилось…

— Это старина Бассет? — захрипело в трубке, которую я уже убрал от уха. Услышав свое прозвище, произнесенное этим голосом, я замер. Бассет-Хаунд. Почему мы такие идиоты? Почему нельзя понять, что дело дрянь, прежде чем вляпаешься? Ошибка есть ошибка задолго до того, как ее совершаешь. — Это Фрэнк? — Эдди говорил не в трубку, а издалека в микрофон на аппарате, и его голос, хриплый, прерывающийся, призрачный и все такое, искаженный электроникой его телефона, звучал еще замогильнее прежнего. Он парализовал меня. Я уже ни с кем не хотел разговаривать. На том конце линии Эдди зашелся кашлем. Надо было положить трубку, сделать вид, что само разъединилось, и уносить ноги, пока не поздно. Человек, как правило, удовлетворяется уж тем, что кто-то попытался ему перезвонить. — Ты меня слышишь, Бассет? — кричал Эдди. Из-за густой мокроты у него в легких возник тревожный шум, похожий на стон, но не человеческий. — Вот, черт! — услышал я в трубке. — Сорвался сукин сын.

— Я здесь, — неуверенно произнес я.

— Он здесь! Попался! Есть! — прокричал Эдди. Кому бы ни принадлежал другой похоронный голос — сиделке мужского пола, работнику богадельни, «компаньону», — было слышно, как этот человек, находившийся где-то рядом с телефоном, тоже сказал «Есть!».

— Когда зайдешь? — прокричал Эдди. — Лучше поторопись. А то я уж колокольный звон слышу.

Находившийся не слишком далеко, на Хоувинг-роуд, Эдди слышал те же колокола, что и я у себя на кухне, — карильон в римско-католической церкви Святого папы Льва I выводил мелодию рождественского гимна «Ангелов мы слышали в небесах, сладостно поющих над равниной…»

— В общем… Послушай… Эдди, — попытался заговорить я.

— Чего не перезвонил, скотина? — Кашель. Стон. Потом низко, как органный бас: — О-хо, Господи.

— Вот сейчас звоню, — сердито сказал я. — Просил позвонить — я звоню. Перезваниваю. Я был занят. — Бумп-бумп-бумп.

— Да я тоже занят, — сказал Эдди, — умираю тут, знаешь ли. Хочешь застать в живых, давай живей сюда. Может, ты не хочешь. Может, ты — куриное дерьмо такое. У меня рак поджелудочной перекинулся на легкие и пошел по всему брюху. Но я незаразный.

— Я…

— Чертовски эффективно действует эта зараза. Надо признать. Знали, что делали, создавая такое дерьмо. Два месяца назад я был, как огурец. Давно тебя не видел, Фрэнк. Где тебя черт носит? — Кашель, хрип в легких. И снова: — Оооо-хооо.

— Да вы прилягте на подушки, Эдди, — услышал я в трубке мягкий мужской голос.

— Ладно. A-а! Чертовски больно. A-а! А-а! — У микрофона что-то зашуршало, как рождественская мишура. — Ты что хочешь со мной сделать, Фрэнк? Ты зайдешь?

— Я… — было понятно, что Эдди, как всегда, слишком склонен к экспериментам. По большому счету он никогда мне не нравился, независимо от того, сходились мы во мнениях или нет.

— Я, по-твоему, кто? Задница? Выполни последнее желание умирающего, Фрэнк. Что, слишком много хочу? Наверно, да. Господи.

— Хорошо, я зайду, — быстро сказал я, загнанный в угол и жалкий. — Держись, Эдди.

— Держаться? — Кашель. — Ладно. Держаться буду. Это я могу.

Тут в трубке снова послышался этот тихий мужской голос:

— Ну и ладно, Эдди. Вы… — Линия между нами опустела. У себя на кухне я остался один и едва смел вздохнуть. Зазубренный солнечный луч скользнул из заднего двора в запотевшее по углам окно и осветил передо мной кухонную тумбу. Сердце по-прежнему колотилось, рука сжимала трубку, из которой только что доносились слова человека, которого теперь на линии не было. Слишком быстро. Нежелание соглашаться. Я не хотел, чтобы так получилось. Возможно, у меня слишком много свободного времени. Надо найти способ больше не попадать в подобное положение.

В голове стали лихорадочно прокручиваться разные варианты предстоящей встречи, мысль прыгала с одного на другое. Все планы, если таковые имелись, пошли кувырком. Вещи для поездки на Рождество в Канзас-Сити решил пока не собирать. Подготовку к чтению для слабовидящих (читаю по радио Найпола[15] — у него то и дело попадаются заковыристые места) отложил на потом. Да, я оставил 60 процентов времени в расчете на неожиданное — вот в данном случае позарез требуется свершить благое дело. Но больше всего хочется не делать ничего такого, чего я не хочу.

Через полчаса выхожу из дому к машине. Стоит влажное, туманное, по-весеннему теплое зимнее утро. Надо мной с ревом проносится огромный L-10, так низко, что, кажется, можно разглядеть лица прильнувших к иллюминаторам пассажиров, которые с любопытством разглядывают проступающую в молочном тумане среднюю долину Нью-Джерси. В те редкие дни, когда у нас дует ветер с океана, самолеты, заходя на посадку в Ньюарк, пролетают западнее обычного, и рейсы из Парижа и Джибути тяжело проносятся над вершинами деревьев, так что шум стоит, будто живем в Элизабет. Нынешнее потепление предвещает приход нового фронта от Огайо, веселое снежное Рождество тем, кто благоразумно останется дома, и кошмар для неразумных — вроде меня. Я полечу, используя накопленные мили.

План рождественского путешествия в своей изначальной идеальной форме заключался в том, чтобы слетать с женой в старый Сан-Эйнтон (всю жизнь мечтаю побывать в Аламо[16], осмотреть этот памятник легендарному поражению и легендарному же восстановлению прежней мощи). Все это за мой счет, включая и пребывание в Омни, посещение матча с участием команды «Шпоры»[17] в начале сезона, а также кульминацию — рождественский ужин, almuerzo[18], в «настоящем мексиканском» клубе, самом лучшем из тех, куда можно попасть за деньги, «Ла Фогата» на Ванси-Джексон-роуд (все это я сам выяснил). Другие могут гулять по «Аллеям над рекой»[19] и вообще делать, что им заблагорассудится, а мы с женой съездим на машине к Педерналес[20] и по святым местам, связанным с Линдоном Бейнсом Джонсоном, интереснейшей личностью для людей нашего поколения. Вернемся через Остин, чтобы я мог посмотреть башню Уитмена с шестьдесят шестой, поднимемся на Юго-Запад по двадцать восьмой и повернем домой в штат садов[21].

Ничего из этого не вышло. Сэлли решила, что в эту напряженную (с психологической точки зрения) праздничную пору она будет более нужна пострадавшим от урагана в Саут-Мэнтолокинг, чем мне. Дочь Кларисса — она живет в Скотсдейле (штат Аризона) — и сын Пол в своих «разборках» дошли до того, что больше не разговаривают. Пол продает товары для садоводов и хочет расширить бизнес, взять в аренду помещение с отдельным входом по соседству с магазином — с чем и Кларисса, и я не согласны. Столкнувшись с нашей оппозицией, Пол назвал Аламо дурным историческим анекдотом, местом («à la mode»[22], как он выразился), где напрасно потратили время и зря пролили кровь, а также сказал, что, во-первых, никто и никогда не должен ездить в Техас. Пол настаивал, чтобы я ехал в Канзас-Сити, где он будет донимать меня своими аргументами о необходимости аренды нового помещения с отдельным входом. Не слишком привлекательная перспектива, если сказать начистоту. Все же я решил съездить к нему, ибо бывают дни, когда я (что верно в отношении всех отцов) очень скучаю по этому малознакомому человеку, своему ныне здравствующему сыну. Кроме того, мне не хочется оставаться одному дома на Рождество.