Пробуждение - Страница 20
- А вы что здесь? - обратился Петр к девушке, сидевшей рядом с ними, худенькой, в белом платке, повязанном до бровей, с испуганными темными глазами.
- Я жду. - Она плотней запахнула больничный халат и вся как-то подобралась, глядя на Петра.
В дверь просунулась медицинская сестра.
- Петр Алексеевич, вас спрашивают.
- Кто? - спросил Петр.
- Как будто вы сами не знаете, - сестра кивнула на окно.
Петр отодвинул штору.
На больничном дворе стоял Колька, второй пилот.
Увидев Петра, он обрадовался, помахал нетерпеливо рукой, улыбаясь при этом во весь рот - золото коронок сверкнуло на солнце.
- Я сейчас! - крикнул в открытую форточку Петр, явно обрадованный появлением Коли.
Он повернулся и умоляюще посмотрел на рентгенолога.
- Ладно, валяй, - смилостивился он. - Этого, с ложкой, сам гляну. Пришлю снимок.
- Спасибо, - сказал Петр.
И снова столкнулся с девушкой в белом платочке. Она стояла в дверях, не зная, то ли ей идти, а может быть, остаться.
- Да... - Петр как будто вспомнил. - Снимки ее готовы?
- Завтра посмотришь, - ответил рентгенолог.
Девушка не уходила.
- Ладно, давай сейчас. - И девушке: - А вы идите, идите.
Девушка, покорно кивнув, вышла.
В темноте лаборатории они рассматривали еще влажные, сохнущие рентгеновские снимки.
Врач-рентгенолог вынимал их из ванночки (по ним еще стекала вода) и плотно приставлял к белому экрану.
На трех снимках черепа, в фас и два профиля, были видны очертания пораженного мозга.
- Безнадега, - сказал рентгенолог. - По-моему, это уже деструкция костной ткани.
Петр молча рассматривал снимки.
- Если бы только по-твоему... Черт, я как чувствовал, - выругался он.
- Что будешь делать? - спросил рентгенолог.
- Что я буду делать... этого даже у Бурденко не делают... - ответил Петр.
- И не пытались?
- Пытались... и, наверно, пытаются, - ответил Петр. Он снимал на ходу халат, надевал пиджак.
- Могу продемонстрировать, - он достал из бумажника уже знакомую нам фотографию собаки, - аналогичный вариант. Порядковый номер 38. Между прочим, еще живет. Вернее, жил. Сейчас не знаю.
Со двора уже несся нетерпеливый свист Кольки.
Петр сунул фотографию в карман.
- Ну, привет, - сказал он.
Он почти бегом преодолел коридор, выскочил на освещенный солнцем двор.
Бродили больные, сидели на скамейках, играли в домино, общались с родственниками.
Он провожал Кольку к машине. Шли через двор.
- ...Там тебе один нанаец малицу прислал, - на ходу говорил Колька.
- Какой нанаец? - с веселым удивлением спросил Петр.
- Ну помнишь, летали. С отмороженными ногами.
- А-а, надо же!
Коля явно торопился:
- Значит, указания на ближайшую жизнь такие: в четверг берем два отгула плюс воскресенье и на зорьке в четыре ноль-ноль отбываем. Место сбора - общага. Ты, соответственно, все по своей линии утряси и не вздумай слинять. Кого надо, досрочно зарежь, зашей, трубку вставь, верни к сознательному труду, а мы твой подвиг отметим.
- Будет сделано, - ответил Петр.
- Ружье у тебя в порядке? Или как в прошлый раз? Да, насчет спирта не забудь.
- С этого надо было начинать!
- Э нет. Этим мы кончим! - Колька ударил Петра в плечо. - Понял?
Петр проводил Колю до ворот. Там его ждал газик.
- Да! - вдруг вспомнил Колька. - У меня в тумбочке, если уже не сперли, лежит малосольная. Не упускай случай! Привет! - Газик рванул с места.
Петр возвращался в больницу.
День был весенний, таял снег, обнажалась теплая сухая земля. Ходячие больные в ватниках поверх халатов, в зимних шапках разгуливали по двору.
Петр увидел ту девушку, в белом платочке.
Она стояла у стены, подставив лицо теплу, солнцу.
Ватник был ей велик, она тонула в нем. На ногах валенки - тоже с чужой ноги, огромные, с галошами.
Петр лишь мельком посмотрел на нее, а она очень смутилась, опустила голову - как бы доктор не подумал, что она специально выжидает его.
Нет, она не выжидала. Просто на солнце сейчас хорошо стоять.
Погода хорошая, вот и все.
И все же она, чего-то испугавшись, может быть, этих мыслей о специальном выжидании, в которых вдруг ее заподозрят, тотчас зашагала по лужам в больницу, переставляя неловко свои большие валенки.
Деревянная, подсыхающая на солнце веранда перед аэродромным буфетом была забита молодыми ребятами, девушками. Это были сезонники, у которых кончился срок договора и они улетали по домам.
Выцветшие, выгоревшие куртки, свитера, ватники, сапоги.
Оживление, свойственное отъезду, концу работы.
Смех по любому поводу.
Чувство, что весь мир сейчас принадлежит им.
Собственно, он им и принадлежал сегодня - яркий, может быть, первый по-настоящему весенний день.
Петр встал в длинную очередь за пивом.
Очередь веселая, шумная.
Пива брали сразу помногу: видно, что соскучились по нему на своих отдаленных стройках, приисках, островах.
Двигалась очередь медленно. Петр терпеливо двигался вместе с ней, взял бутылку пива, огляделся.
На веранде в углу стояла кем-то притащенная садовая скамейка. Стульев на веранде еще не было.
Петр пододвинул к скамейке свободный столик, поставил бутылку, сел, достал из кармана рыбу, завернутую в газету, аккуратно развернул, налил в стакан пива, посмотрел, как светится на солнце стакан, снял кепку, с удовольствием выпил и начал не торопясь, вдумчиво разделывать рыбу - рыба была отличная, не зря Колька хвастал.
Петр никуда не спешил, читал тот отрывок газеты, в которую была завернута рыба, пил медленно, не обращая никакого внимания на шум вокруг, песенки, разговоры. Кто-то даже танцевал.
Казалось, он сидит тут совсем один.
Случайно он поднял голову, оторвавшись от сосредоточенного занятия рыбой и чтением газеты позапрошлого месяца, и увидел девушку.
Она шла к буфету сдавать пустые бутылки.
Лицо ее показалось Петру знакомым.
Красивая девушка. Красная куртка перетянута поясом. Сапоги. Волосы светлые, коротко подстриженные.
Где же он видел ее?
Петру вдруг мучительно захотелось вспомнить, кто она, откуда, почему он ее знает - в том, что он точно знает ее, он был совершенно уверен, и оттого желание вспомнить возросло вдвойне.