Пробуждение - Страница 19

...Саша умолк, смотрел на экран телевизора. Потом прошел в кухню. Катя стояла у плиты.

- Ну что? - Саша сказал бодро. - Что-то есть захотелось. Как там?

Катя повернулась к нему. Лицо у нее было заплаканное, грустное.

Он стоял перед ней какой-то нелепый, с еще непросохшей головой, в коротковатых домашних брюках, рукава рубашки подобраны неодинаково, глаза внимательные - испуганные вдруг.

- Ты чего? Катя, ты что?

Он обнял ее, она прижалась, стихла.

Бывает, что целый мир сосредоточен на очень простом, понятно осязаемом.

...Вот эта женщина, ее глаза, руки, поворот головы - и больше ничего нет на свете, ничего больше не надо.

Все отступает в сторону, становится несущественным - только вот эти волосы, лицо, и, кажется, исчезнут они - и все исчезнет.

...Между ними ничего не произошло, но в это же время произошло очень многое, то, что логически трудно объяснить, - это ощущение внезапной близости, необходимости друг в друге.

Но, как это бывает с людьми после большого откровения, они вдруг сразу почувствовали себя неловко.

Они как бы со стороны отчетливо увидели себя, осознали, кто он, а кто она, и почему они здесь, в этой комнате.

...И в то же время и Саша, и Катя вдруг испугались, что чувство близости и благодарности, так неожиданно возникшее между ними, исчезнет, стоит им только шелохнуться. Сказать не то слово, выдать себя жестом, взглядом.

...И все же Катя первая тихо отстранилась от него, вышла из кухни.

Саша остался один. Все те же белые стены при ярком свете, чайник на плите, полотенце. Все привычно, все на своих местах. И тем не менее с появлением Кати кухня неуловимо изменилась. Он не понимал, что именно. Но вот эта чашка с красным блюдцем, салфетка на подоконнике, о существовании которой он забыл, яблоки в тарелке, вымытые.

Саша еще раз увидел в зеркале свое лицо.

Оно улыбалось, недоумевая.

Саша выключил газ и вернулся в комнату.

Она была пуста. Катя исчезла.

Саша бросился в переднюю, снова в кухню, в ванную - никого.

За его спиной послышался смех.

Катя стояла в дверях балкона.

- Готов чай? - спросила она.

- Что? - переспросил Саша. - Я сейчас.

...О чем они тогда говорили? Потом уже они не могли вспомнить. Обо всем сразу, и ни о чем, как часто говорят русские люди бестолково, весело, путая слова, открыто.

Они сидели рядом, говорили без конца, смеялись, замолкали одновременно и снова начинали говорить - свободные друг перед другом, не отягощенные ничем, - это случается редко, когда людям спокойно, радостно и легко от общения, когда слова уже кажутся не главными, когда можно прерываться, не объяснять - все понятно и без того...

...И в конце концов из всего множества ночных разговоров в памяти остаются именно такие.

...Когда Саша вышел с посудой и вернулся, Катя спала, пристроившись в углу тахты, поджав ноги, как на вокзальной скамейке.

Саша тихо подсел к ней спиной.

С самого начала их разговора, немого, по существу (грохот ночного мотоцикла, трамвай, пенье случайного прохожего - не в счет), стали слышны два голоса, один из них принадлежит Петру, второй голос - женский, старушечий, спокойный, снисходительный и даже властный.

Петр: Где болит?

Старушка: И везде болит. Лучше спроси, где не болит...

Петр: Рукой покажите.

Старушка: Тут.

Петр: Не дышите.

(Женщина замолкла надолго.)

Петр: Хватит, бабушка, задохнешься.

Старушка: Можно уже?

Петр: Так. А здесь болит?

Старушка: ...Раньше, когда я травку пила с заговором - не болело...

Петр: Что за травка?

Старушка: ...У мня много травок есть, мать моя покойница собирала, бабка. Всякие: от живота, милый, травка самая простая, чернолистная, тоненькая, а цветет она будто голубец...

Петр: Повернитесь спиной.

Старушка (голос ее звучит ровно, с доверием к собеседнику): ...И еще травка есть, хвалиха... Заговорить - ото всего помогает: от зуба, от злого глаза, запоя, тоски - роста в ней лоток, четыре листа, багряной, черный, зеленый, синий, а на стороне по десять листочков... Вода - водица, река-царица.. .

Петр: Теперь лицом.

Старушка: ...Зоря-зарница, снимите тоску-кручину и унесите за синее море, в морскую пучину, где люди не ходят, на конях не ездят. Как в морской пучине сер камень не вставает, так бы у тебя тоска к сердцу не приступала, не приваливалась бы, отшатывалась бы, отваливалась бы, и в новомесяце, в полном, в перекрое, новцовом и верховом, в новорожденном и схожей пятницы... Ты не отец, ты земля мать, ты корень свет, благослови себя взять на доброе дело, на добро...

В темноте движется экран рентгеновского аппарата.

В его свечении, лунном, видны внутренние органы человека, голос был слышен - неясное очертание позвонка, всплески сердца, мерное покачивание легких.

Экран движется плавно, руки рентгенолога в резиновых перчатках ведут его.

Петр стоит рядом, наблюдая больную.

Рентгенолог: Вот тебе чашка, бабушка, пей понемногу.

Старушка: Я и сразу могу. А вот сноха моя...

Петр: Вы пейте, пейте.

Старушка: ...Сноха моя собирает еще кору от дуба, а вот ее дуб молонья свалила, она кору, небесную, разводит на спирте, у вас, может быть, и в больнице спирт крадет...

Врачи следили за движением бария на экране.

- Видишь? Вот она. - Рентгенолог указал на светящуюся точку.

Петр кивнул.

- Одевайся, бабушка.

- Сынок, помоги мне, устала...

Петр осторожно вывел маленькую, ссохшуюся женщину - она, согнувшись, направилась к скамейке с одеждой.

Петр помог ей одеться.

В кабинете полутьма, красный свет.

Вспыхнул свет.

Лицо этой женщины совсем старое, выцветшие глаза слезятся от яркого света, смотрят с ожиданием, надеждой.

- Ну, чего? - спрашивает она.

- Положим вас, бабушка, на операцию, - говорит Петр. Вид у него усталый, как и у рентгенолога, - это не первая больная за сегодняшний день.

Старушка покорно кивает головой и молча смотрит на Петра. Может, он еще чего-нибудь скажет?

- Что у тебя еще? - спрашивает рентгенолог Петра.

- Да вот товарищ ложку проглотил. - Петр опускается на стул.

У двери, на скамье, в окружении двух женщин, видимо, матери и жены, насмерть перепуганных, сидит такой же испуганный человек.