Пробуждение - Страница 17
* * *
Алексей не ведал сколько времени он простоял без движенья, погруженный в себя, вспоминая и вспоминая встречи с НЕЮ, вспоминая и еще что-то совсем уж далекое, неясное, но тоже с НЕЮ связанное. Он только знал, что стоит в Большом городе, а вокруг него несутся эпохи. Потом Алексей почувствовал, что ОНА приближается. Он огляделся. Открывался печальный, наполненный темными тонами зимний пейзаж. С одной стороны темнели склоны холмов - все дальше и дальше в таинственное марево уходили они, и на этих просторах вблизи и вдали двигались фигурки людей, дальние представлялись лишь крапинками. Там, в отдалении стоял некий великан, и смотрел на эту многоверстную картину великан созерцал ее в романтической печали, а только так и можно было ее созерцать. Алеша знал, что картина эта находится в некой галерее, и что он маленькая-маленькая точечка в ее глубине, может и совсем не виден. Ему стало жаль того великана - что вот он стоит и совсем-то даже и не знает Алешиных чувств. Захотелось донести до него стихотворение, и он вымолвил в душе, зная, что великан почувствует эти строки, и станет поэтом:
- В карнавале веков и видений,
Ты ли в жизни, и что твоя жизнь?
Я средь мглы и среди вдохновений,
Я шепчу - ты душа не остынь...
Я ли в смерти, и что смерть - не знаю;
Что есть жизнь не ответишь ты мне,
Здесь стою, может здесь замерзаю,
Может плачу я в вечном огне...
Но тут он увидел ЕЕ и тут же великан стал незначимым. Наверное, Алексей предчувствовал, что именно такой и будет это встреча (да что там - ведь он все-все знал уже с самого начала!) - и все-таки он был и удивлен, и встревожен. ОНА шла чуть расплывчатым облаком (по крайней мере, он не мог различить черт ЕЕ лица), она шла в одеяниях таких же темных тонов, как и эта зима. Тогда он заметил, что идет снег - медленно-медленно падают частые, крупных хлопья, кажется, шепчут что-то. Он осознавал, что именно этот снег размывал ЕЕ черты; и он не смел к НЕЙ подойти - он шел на некотором отдалении, и шептал в душе беззвучную и прекрасную молитву своему божеству. Иногда, казалось, что ОНА отвечает ему что-то, однако - эти ответы совсем ничего не значили, так как это были всего лишь слова, пусть и прекрасные, пусть и светоносные, но всего лишь слова. Иногда он хотел взмолится: "Что же ТЫ - неужели ТЫ совсем не чувствуешь, как я люблю тебя. Неужели не знаешь, как долго искал ТЕБЯ, ведь целая вечность прошла... Нет - больше чем вечность... Любимая, Любимая, неужели ТЫ не чувствуешь, что ТЫ одна для меня значишь все?!.. Что весь этот мир, образы, дела - что через все это, тленное, я продирался за тем только, чтобы оказаться с тобою рядом?!.." Но Алексей не решался вымолвить ни слова, и в одно мгновенье это прекрасное видение растаяло - ОНА ушла в свой дом. Это было огромное строение, состоящее из многих тысяч, а может миллионов или миллиардов квартир расцвеченные уютным домашним светом окна уходили ввысь, терялись в сумерках из которых все падал и падал снег...
Тогда Алексею подумалось, что ЕЕ квартира, должно быть, на верхних этажах; там, где и должна ОНА была быть - среди звезд. И так сильно было его чувство - чувство и печали, и радости, что все-таки увидел ЕЕ, что закружилась вихрем голова, и полетел-полетел он куда-то - подобно вихрю полетел. В одно мгновенье почувствовал, как в груди его зарождается бессчетное множество стихов, и они разорвали его, и вокруг все засияло. Наступила Весна. Алексей почувствовал, что - это последняя весна и что именно теперь все решится.
* * *
Он чувствовал, что весна где-то высоко-высоко над ним, он же ехал в метро. Стремительно, с грохотом мчалась электричка, выплывали из небытия, и тут же исчезали станции, кто-то объявлял их названия, но они ничего не значили, и тут же забывались. Долго-долго ехала электричка, сменялись пассажиры, но их сосредоточенные лица ничего не значили - если в них и был ЕЕ отблеск, то уж очень глубоко он был упрятан. Позади остались тысячи километров, бессчетные станции. Уж не кольцевая ли?.. Нет-нет - Алеша знал, что это не кольцевая так же точно, как и то, что там над ним весна. Он чувствовал, что электричка везет его к НЕЙ, но вот сколько это может продолжаться?.. Вспомнилась лестница в его доме, и он понял - целую вечность; надо было что-то предпринять, но вот что?.. И на одной станции он понял, надо выйти, надо подняться в город, хоть это была и совсем не та станция.
И вот он выбежал на платформу, и тут услышал злобные крики. Две толпы неслись по этой залитой мертвенным электрическим светом платформе навстречу друг другу, яростно хрипели, размахивали орудиями убийствами, и еще плакатами - у одной толпы были плакаты с изображением "самоварного генерала", у другой - такого же генерала, но только с более длинным носом. Они отчаянно выкрикивали имена своих предводителей, брызгали слюной, и вот уж вцепились друг в друга. Тут раздалось несколько взрывов и этот и без того душный воздух наполнился еще и едкой гарью, и кровь хлынула, и ошметки тел пролетели. Ярость враждующих еще возросла - они в остервененье, уже потеряв способность выговаривать какие-либо слова, вцеплялись друг в друга, рвали друг другу глотки, разрывали и противников и сами разрывались от беспредельной, исступленной ярости. Многие падали прямо на рельсы, и там подъезжающие вновь и вновь поезда разминали их в кровавую кашу. Одна из толп подхватила Алексей, он врезался в самое месиво, получил несколько сильных ударов, и тут же был перенесен на другую сторону, которая ничем не отличалась от своих противников. И тогда Алексей узнал в них тех несчастных, которые воевали с красноглазыми, потом со враги в колючем лесу, потом среди развалин заменивших зеленый холм. Да, да - хоть он никогда не различал их лиц, потому что все они были слиты в единую темную массу, все-таки теперь он явственно чувствовал, что - это все одни и те же, все мечутся и мечутся среди своей злобой созданных, нереальных образов, все-то желчью исходят, все-то в аду пребывают...
И он стал говорить им о любви, о свете, о гармонии - он и позабыл что за вечность до этого был увлечен такими же порывами, и к чему это привело. Да так и не вспомнил - потому что теперь, хоть чувства и были теми же, он смог выразить их так, что подействовал на этих людей. Он говорил прекраснейшими стихами, которые века и тысячелетья поглощал в библиотеке; он говорил, а из него, словно живые вылетали прекраснейшие образы созданные человечеством и озаренные ЕЮ. Долго пылал он среди них, а их глаза наполнялись чистым сиянием, лица же бледнели. Наконец, не в силах больше устоять на месте в этом удушливом, уродливом помещенье, они устремились к эскалаторам, на которые сверху лились бесценные лучи живого света. Никто не толкался, двигались очень спокойно, с просветленными лицами, и также спокойно благодарили Алешу...