Проблемы Северо-Кавказского федерального округа. Материалы круглого стола - Страница 4

Но и это еще не все. В этом, открыто действующем сообществе людей, составляющих «ядро» правящей «элиты», я выделяю закрытое сообщество (группы, структуры, отдельные персоны), объединенное общим замыслом и ценностями, единым образом и стилем жизни. Культурная экономия, достигаемая в результате взаимодействия внутри этого сообщества, – выше всяких похвал: стратегическая продуманность – на высочайшем уровне, а решения принимаются весьма оперативно. Я выдвигаю концепцию Антисистемы (внутри правящей «элиты») как серьезного фактора, влияющего на внутреннюю и внешнюю политику страны. Эвристическая ценность такого подхода достаточно высока и объясняет значимый уровень параллельной (теневой) политики и экономики в стране.

Концепция Антисистемы не сводится только к «пятой колонне», «агентам влияния» Запада. Это более широкое понятие, включающее в себя всю совокупность людей и структур, объективный результат деятельности которых имеет разрушительный, негативный (для страны и отдельных ее регионов) эффект. Разумеется, в Антисистеме во многом ключевую роль играют «пятая колонна» (явные или скрытые западники, силовики-коммерсанты). Играет свою значимую роль и этническо-конфессиональная принадлежность.

Все это позволяет нам ответить на вопросы: почему несменяемы на протяжении многих лет люди, которые по сути разрушили (или позволили разрушиться) экономику и обороноспособность страны? почему масс-медиа упорно заняты разрушением культурного «кода» народов страны, разлагая фундамент общества – семью, нравственный и духовный климат в обществе и т. д. и т. п.? Образ будущего России для этого закрытого сообщества совершенно не совпадает с таким же образом в глазах большинства, в глазах патриотов страны. Это серьезная проблема, анализ которой не входит в задачи сегодняшнего обсуждения.

Так вот, фактор правящего симбиоза (из олигархата, высшего чиновничества и Антисистемы) проявляет себя и на Северном Кавказе, серьезно деформируя (в негативную сторону) всю систему госинститутов на местах. Это как бы внешний фактор по отношению к региону, рассматриваемому как часть общероссийской Системы. И не считаться с ним никак нельзя, хотя федеральный силовой блок и масс-медиа упорно пытаются доказать, что все проблемы (в регионе) – исключительно внутреннего происхождения. Если и есть внешний (негативный) фактор, то это западные спецслужбы и арабы, подпитывающие северо-кавказских радикальных исламистов. Можно ли сравнить, взвесить на весах влияние внутренних и внешних факторов в генезисе всей той неприглядной картины, которую мы имеем на Северном Кавказе? Я полагаю, что можно. Сегодняшнее наше обсуждение – одна из таких попыток.

На блок-схеме (см. приложение) различия в функционировании соответствующих подсистем и институтов на федеральном (или, в среднем, по российским регионам) и региональном уровне на Северном Кавказе я изобразил в виде своеобразного зазора между «квадратиками» подсистем. Чем больше зазор (расстояние), тем больше различий в функционировании подсистем – политико-правовой, экономической, идеологической и социокультурной.

К примеру, долю теневой экономики в стране можно оценить на уровне 25–30 % от ВВП. В республиках Северо-Восточного Кавказа – более 50 % (согласно справке Д. Козака, подготовленной в 2006 г.) или около 65–70 % на 1995-96 гг. (согласно данных совместных исследований российских и европейских ученых). Различия – почти в два раза, и они носят качественный характер. Соответственно, большая дистанция между «квадратиками» подсистем экономики (федеральный и региональный уровени) отражает это различие.

Можно взять для сравнения и другой значимый индикатор – долю налоговых и вненалоговых сборов в ВВП (по стране) и ВРП (по Северному Кавказу). Этот показатель в среднем для страны составляет около 22 %, а для Северного Кавказа – 8-15 %. Таким образом можно выявить систему взаимосвязанных эмпирических индикаторов, характеризующих степень различий в функционировании экономической подсистемы на уровне конкретного региона (в данном случае – республик Северного Кавказа) и страны в целом. Можно поставить задачу измерения этих различий посредством процедуры вычисления интегрального индекса. Но не путем произвольного подбора индикаторов, а на основе вычисления графа корелляций между исходными социально-экономическими индикаторами и выявления наиболее значимых из них. Но это уже отдельная исследовательская задача, которая не входит в наши планы.

Вот другой пример, касающийся политико-правовой подсистемы. Можно ли измерить различия в функционировании данной подсистемы в отдельных регионах? Да можно, попытавшись дать количественную оценку целому ряду качественных индикаторов: политической коррупции, влиянию субъективного фактора на функционирование политправовой системы и т. д. Даже различия в электоральном поведении дают нам основания для качественных оценок. К примеру, более 90–95 % проголосовавших на тех или иных федеральных выборах (Президента РФ, в Госдуму) в республиках Северного Кавказа – это, с одной стороны, косвенный индикатор силы административного ресурса. (Для сравнения, в «русских» субъектах Федерации этот показатель колеблется на уровне 60–70 %). С другой стороны, эти данные – косвенный индикатор индифферентности местных избирателей, проявляемой именно на федеральных выборах. Скрытый фактор здесь – особенности социальной структуры: урбанизация – на уровне не более 40–45 %, тогда как в других регионах страны – около 70 %; особенности политической культуры, отчужденной от общефедерального контекста. Совершенно иная картина наблюдается на муниципальных и республиканских выборах. В общем различия в функционировании политправовой подсистемы на блок-схеме модели общественной системы в России и на Северном Кавказе (см. приложение) отражены в виде соответствующего «зазора» (дистанции) между квадратиками для региона Северного Кавказа и страны в целом.

Аналогично и для государственных институтов социализации, социальной сферы и средств массовой коммуникации (СМК), а также полугосударственных (по факту) конфессиональных институтов, хотя по закону они – общественные организации. В регионе Северного Кавказа своя имеются развитая система СМК (пресса и ТВ на национальных языках), свой региональный компонент в сфере образования и культуры. И, наконец, есть своя, качественно отличная конфессиональная система. Специфика в функционировании этих институтов прямо вытекает из федеративных принципов. Последние призваны учитывать социокультурную (этническую и конфессиональную специфику политических и правовых традиций) особенность региона. Потому различия здесь ощутимы, а «зазор» между подсистемами в данном случае еще более значителен.

Теперь рассмотрим социокультурные подсистемы и тесно с ними связанные социальные структуры обществ в республиках Северного Кавказа (СК): как они влияют на другие подсистемы в местных обществах и в чем это влияние отражается? Можно ли собственно «развести» влияние внутренних и внешних факторов? Нам важно не опуститься до базарной склоки, когда одни видят главное зло во влиянии внешних факторов (спецслужбы Запада, федеральный фактор, включая и Антисистему), другие же наоборот – во внутренних факторах: коррупция и клановость (непотизм), так называемый «ваххабизм» – исламский радикализм. В общем, особый тип социокультуры и социальной структуры с выдающейся ролью кланов (субэтнических, общинных) в связке. Правда, мало кто может объяснить, чем отличается клановость на федеральном уровне (Питер как главный поставщик кадров в правящую политэкономическую элиту) от региональной ее модификации. Более того, в некоторых республиках (например, Дагестан и Кабардино-Балкария) по формальным признакам клановость вообще нельзя обнаружить, а правящая элита формируется из разных этнических «сегментов». Таков политический обычай, и его нарушение может серьезно дестабилизировать ситуацию.