Проблемы пищеварения. Какие задачи скрываются за желудочными и кишечными симптомами - Страница 9

Сегодня «цивилизованный» ребенок с младенчества слышит от родителей: «фу», «бяка», «нельзя». Помимо прочего, подобным образом ребенку прививается отвращение по отношению к собственным экскрементам. Оно также защищает организм – от содержащихся в фекалиях возбудителей, способных вызывать кишечную инфекцию. И это важно. Достаточно сказать, что заражение глистами нередко происходит в процессе игры через грязные руки и рот. (Разумеется, кроме сугубо практического смысла, беспокойство взрослого человека по поводу возможности подобного заражения и отвращение к фекалиям могут нести и символическую нагрузку, указывая на то, что изнутри его что-то гложет, как ненасытный глист.)

Наконец, необходимо вспомнить о спонтанно возникающем отвращении перед доброкачественными, но неприемлемыми для конкретного человека блюдами, – например, перед жирным куском мяса. Это заслуга так называемого «внутреннего врача», который заботится о том, чтобы человек избегал пищи, не подходящей его организму.

Кроме функционально обусловленных причин отвращения, существует еще и смысловая сторона проблемы. Прежде всего, мы испытываем отвращение перед чем-то «низшим», приземленным. Как только некий предмет (вещество, субстанция) встает на путь разложения, ведущий назад – к состоянию бездушной материи, он становится в наших глазах отвратительным. Точно так же нам неприятно все то, что олицетворяет возвращение в лоно Матери-Земли или к бесформенному хаосу, – то есть все склизкое (выделяющее слизь), бесформенное, землистое. Даже то, что лишь в переносном смысле напоминает о подобном возвращении или распаде, мы клеймим как отвратительное, недопустимое (неприемлемое) и зачастую в буквальном смысле накладываем табу. Один из ярких примеров – инцест, ставший центральной темой мифа о царе Эдипе, который, женившись на матери (то есть обратив свою мужскую силу к земле), становится виновным в регрессе и упадке, навлекая несчастье на все общество. Но еще более живой пример всеобщего отвращения перед распадом – боязнь старости и стремление скрыть следы возраста.

Все, что напоминает нам о краткости и бренности земного бытия и указывает на нашу органическую связь с землей, вызывает у нас отвращение. Мы стремимся к высшим сферам. Все твари, что ползают или скачут, касаясь животом земли, – змеи, ящерицы, лягушки, слизни и т. п. – вызывают в нас необъяснимый страх. Чем длиннее лапы у животного, тем терпимее мы к нему относимся. На животных, которые плотоядны (как и мы сами), распространяется еще одно табу: их нельзя есть. Кроме того, собак и кошек защищает то, что они стали нашими «друзьями» и «домашними любимцами», а, как известно, приличные люди друзей не едят.

Особую гадливость вызывает у нас вид и запах кала – этого низменного «итога жизни» любой пищи, побывавшей в преисподней тела. Удивляться нечему: эта субстанция прошла уже большую часть обратного пути в сторону Матери-Земли. Очевидно, более всего человека ужасает мысль о том, что и его тело когда-нибудь тоже должно будет проделать этот путь. Все испорченные вещи напоминают о неизбежном распаде и потому отвратительны нам. Неприязнь вызывает даже та еда, которая только что оказалась во рту, – ведь она уже ступила на путь разложения. Для многих тошнотворна даже мысль о пережеванной пище, которой в менее цивилизованном обществе матери кормят маленьких беззубых детей. А вид свежих рвотных масс приводит нас в ужас, хотя три минуты назад мы с наслаждением смотрели на пищу, из которой, собственно, они и состоят. Правда, тогда она представала перед нами в форме аппетитных закусок на великолепно сервированном столе.

Мысль о разложении и неизбежном возвращении к Матери-Земле оказывается неудобоваримой на общечеловеческом уровне. Мы как можем отгораживаемся от нее, стараясь не замечать символов этого возврата. С одной стороны, такое поведение вполне разумно, поскольку мы должны двигаться вперед по жизненному пути, то есть прогрессировать, а не наоборот. В пережевывании того, что уже было в употреблении, нет пользы для развития, этот процесс скорее опасен. С другой стороны, ставшая притчей во языцех «борьба с возрастом» показывает, что наше общество еще не нашло верного пути развития и потому бессмысленно сражается с естественными процессами. Сознательно отвергая один из полюсов жизни, мы бросаем вызов самой природе, и чувство отвращения ясно на это указывает.

Но далеко не всегда удается распознать неподходящую для организма пищу по виду и запаху. На тот случай, если глаза и нос не смогут поставить верный диагноз, у организма есть другие механизмы неприятия. В сущности, только визуальное неприятие является осмысленным (и то лишь отчасти). Если же не годная в пищу субстанция попала в рот, отторжение произойдет почти неосознанно.

Желание выплюнуть обычно бывает в некоторой степени осознанным (в отличие от рвоты). Если глаза и нос не заметили в тарелке что-то сомнительное, на защиту организма встают нёбо и чувствительные вкусовые рецепторы языка. Вызвавшая отвращение негодная пища отторгается и выбрасывается наружу.

Со стороны процесс выглядит крайне непривлекательно. Поэтому воспитанный человек предпочитает не оказываться в такой ситуации. Человек, который то и дело беззастенчиво сплевывает пищу, рискует стать изгоем. Детей иногда приходится наказывать, чтобы отучить от подобной манеры выражать неудовольствие. Некоторые родители воспринимают это всего лишь как причуду, шалость или недостаток воспитания своего чада. Однако, если ребенок постоянно выплевывает пищу, этому можно найти другое истолкование. В конце концов, и некоторые взрослые всю жизнь продолжают «играть» в отказ и сомнение, правда, выражая это иным, менее очевидным способом.

Кроме того, отвращение может идти об руку с презрением. Вспомним типичного «злодея» из вестерна, демонстрирующего свое презрительное отношение, чувство превосходства над окружающими и протест периодическим сплевыванием табачной жвачки. Символическое значение этого жеста очевидно: если ты считаешь кого-то ниже себя, легко показать это, сплюнув ему под ноги. На Западе плюнуть на землю перед человеком значит унизить его самым грубым образом. Оскорбительнее может быть только непосредственное оплевывание, а наихудший вариант – плевок в лицо.

Эта следующая ступень протеста организма относится к области горла. Этот протест еще менее осознан и может быть обусловлен как материальным качеством самой пищи, так и заключенной в ней символикой. Человек уже совсем было собрался проглотить пережеванный кусок, но тело честно отказывается это делать и реагирует спазмом в горле, сопровождающимся удушьем. Как говорят в народе, «кусок застревает в горле». Можно ли выразить яснее, что человек в действительности не хочет его глотать? При определенных условиях подобный приступ удушья может случиться всего лишь при мысли о чем-то (или о ком-то).

Риск, которому организм подвергает себя при удушье, показывает, насколько в данный момент значим этот протест. Перекрывая горло, организм заявляет, что он лучше задохнется, чем примет эту пищу.

Если глотка оказалась для неприемлемой пищи «пройденным этапом», уровень протеста перемещается, в прямом и переносном смысле, еще глубже.

У организма все еще есть шанс опомниться и защититься. В пищеводе, этом мускульно-мембранном шланге, мы в первый раз встречаемся с типичным для всего пищеварительного тракта двигательным феноменом – перистальтикой. Движения, подобные движению змеи, проходят по мускульному шлангу и перемещают пищевую кашицу. При рвоте направление ее движения меняется на противоположное, возвращая ее к исходному пункту, то есть в ротовую полость и далее – наружу. Иногда, если рвота возникает на уровне верхнего отдела пищевода, пища выбрасывается буквально фонтаном.