Про Сашку Васильева - Страница 5

Он был, естественно, ниже Магарани, сантиметров в 15, но в шляпе и с двумя кольтами, вырезанными из жести консервной банки. Ездил Джек на пластмассовом коне, тоже купленном в Детском мире. И мустанг Джека, и лев Магарани прекрасно относились друг к другу. Остальными членами «банды» были Михась (Лев Львович Михалевский – кстати, его дед до революции был поваром в Кремле) со своим Пиратом и Юрка Оникин (Онька) – покровская шпана, но по отношению к нам очень милый парень (по крайней мере, так нам тогда казалось). Онька, у которого по бедности и общей бесприютности не было своей куклы, командовал отрядом полицейских (шахматными фигурами), постоянно гонявшихся за бандой Магарани. А банда, естественно, грабила банки, которые помещались в ящиках старинного Васильевского буфета. Из ластика (резинки) мы вырезали штамп и напечатали массу долларов, исключительно в крупных купюрах – от ста тысяч и больше. «Банки» находились почему-то в диких дебрях, окружённых горами, реками и каньонами, которыми были остатки старинной мебели семьи Васильевых. Убежищем банды был огромный платяной шкаф красного дерева, играющий роль пещеры. В полицейских Оньки мы стреляли бумажными «пулями» из резиновых рогаток, и Онька отвечал нам тем же. Естественно, полицейские расставлялись в самых видных местах и гибли каждый день десятками, тогда как Магарани и его банда искусно прятались за креслами и книжками. Естественно, из-за меткой Онькиной стрельбы члены банды получали тяжёлые ранения, но на следующий день благополучно выздоравливали в шкафу, и всё начиналось сначала. В 1956 г. эта забава закончилась весьма символически. Шушка почти каждое лето ездил с бабушкой в Курск, где жила её родня, а у Шушки – дружки. И вот он собрал всех наших кукол, бумажные миллионы, пластмассового льва и прочие атрибуты нашей деятельности, заколотил в фанерный ящик, привязал к нему камень и утопил на середине озера (или пруда, не знаю) – такой вот жест, ознаменовавший конец детства. Об этом эпизоде из жизни Александра Георгиевича Васильева знают очень немногие, всё хранилось в глубокой тайне. Но теперь мне кажется, что я могу эту тайну открыть.

Москва 29 марта 1956 г.

Гинзбург, Васильев, Меледина, Поболь, Савельев

Как я уже говорил, нам долго не удавалось поменять ленинградскую квартиру на Москву. Но наконец вопрос был решён: мы въехали в маленький, кирпичный, одноэтажный домик без подвала и чердака, стоящий во дворе одной из улочек у Чистых прудов. Когда-то в этом доме был гараж на 3 автомобиля (а может быть, каретник). Наша квартира состояла из ниши-кухни без окна в 2 кв. метра, 11-метрового салона, 9-метровой спальни и моей 6-метровой комнатки. Вдоль всей квартиры тянулась узенькая антресоль, куда был проведён свет и где я обожал спать, влезая туда по лестнице из кухни.

Уже в 1950 г., когда мы жили у композитора Чайковского, я поступил в 4 класс и тут же подружился с Колябусом (Николаем Львовичем Поболем), который и по сей день является моим лучшим и самым верным другом, и ещё несколькими ребятами из «интеллигентских» семей. Очень скоро перезнакомил их с Шуткой и его дружками, а также Люсей Мелединой (все мы называли её Миледи) – первой Шушкиной любовью, ставшей впоследствии его женой. Хотя все мы ходили в разные школы, но жили в районе Сретенки, поэтому наши встречи стали почти ежедневными. Зимой мы часто ходили на каток общества «Динамо» на Петровке. Однажды на меня, обладателя роскошной пыжиковой шапки, на катке напала шпана. Миледи уже снимала коньки, но, увидев, что меня бьют, с одним коньком на ноге, а другим в руке, налетела, как ураган, на моих обидчиков и начала колотить их коньком. Те разбежались, а Людмиле Павловне Блэйкли я обязан своим спасением.

Летом мы довольно часто ездили в лес «за грибами», ставили палатку или строили шалаш, а потом выпивали и наслаждались свободой. Как-то раз, промочив ноги, мы у костра сушили носки. Шушка, пока никто не видел, сбросил чьи-то носки в костёр. Потом оказалось, что носки… были его собственные. Такой был Шушка.

У Елены Ивановны всё наше семейство очень часто бывало в гостях (за неимением отдельной квартиры мы долго не могли принимать гостей у себя). С одним из таких визитов связано забавное событие. Шушкина бабушка изумительно готовила (до сих пор помню запах и вкус жареной телятины её авторства!). Все уже сидели за столом: композитор Виктор Белый, тогдашний муж Елены Ивановны, она сама, моя мама с отчимом и мы с Шушкой. Как положено, сначала подали холодные закуски.

И вот, когда на моей тарелке появился холодец, Елизавета Ильинична прошептала громко: «Подожди, Юлинька, не ешь!» – и убежала на кухню. Возвратилась с бутылкой…водки и обильно полила ею мой холодец. Воцарилось полное недоумение и гробовое молчание всех присутствующих. Потом выяснилось, что Шушкина бабушка перепутала стоявшие рядом на столе в кухне бутылки с водкой и уксусом. Она знала, что мальчик любит острое, и захотела сделать ему приятное. Я попробовал… С тех пор недолюбливаю холодец.

Ну так вот, кончился Магарани, начался покер. Собственно, покер начался раньше, когда я пошёл в школу и приобщил к этому пороку Колябуса и ещё двоих дружков из класса. Мы умудрялись играть даже в школе, но чаще всего играли у меня в моём 6-метровом царстве, а изредка у Шушки, поскольку не хотели мешать очередным мужьям Елены Ивановны заниматься творческой деятельностью. Играли мы, естественно, на деньги, но, поскольку никто не располагал наличными, мы пользовались настоящими жетонами из слоновой кости, подаренными мне мамой, а потом выписывали векселя. Никто особенно не выигрывал и не проигрывал, векселя переходили из рук в руки, но, в общем, все мы оставались «при своих». Был в моем классе пай-мальчик и отличник Димочка, который тоже захотел с нами «поиграть». И тут началось: он проигрывал постоянно, выписывая векселя на всё более крупные суммы. Должен признаться, что мы страшно мошенничали, подкладывая в колоду пятого туза, дополнительных джокеров и прочее. Бедный Димочка или этого не замечал, или боялся обвинить нас в жульничестве и, естественно, выпасть из игры. Он любой ценой хотел быть членом нашей компашки. В конце концов, когда Димочкин долг превысил несколько миллионов, он испугался и во всём признался родителям. Те пришли в ужас, вознегодовали и вызвали к себе домой родителей картёжников-мошенников. Пришла Елена Ивановна, мой отчим Жанно и мама Колябуса (может, был ещё кто-то, не помню). Димочкины родители волновались, кричали, грозили, что нас выгонят из школы и т. д. И тогда слово взял Жанно, как всегда элегантный, в замшевом пиджаке и с тросточкой, он встал и с еле уловимым польским акцентом сказал: «Друзья мои, если бы Дима проиграл 100 или 500 рублей, эта история была бы отвратительной и опасной, но поскольку он проиграл несколько миллионов, то всё это – ерунда и беспокоиться незачем». На этом всё и закончилось.

А какое-то время спустя я записался в секцию бокса московского «Спартака». Моим тренером был ныне покойный известный в те годы боксёр А. Джапаридзе. Я был левшой и делал такие успехи, что тренер меня заметил и говорил, что я «сделаю карьеру». Как-то я предложил отличнику Димочке записаться в мою секцию. Тот, не захотев показаться трусишкой, согласился. И потом я целый год колотил Димочку на тренировках (это была месть за покер и неуплаченные карточные долги), чего он в конце концов не выдержал и распрощался с боксом. Кстати, в то же время и Шушка решил заняться этим видом спорта, но поскольку бить человека по физиономии Шушка с детства не любил и вообще был парнем тихим, то прозанимался он боксом всего какой-то месяц и бросил.