Про человека с Эпсилон Кассиопеи (СИ) - Страница 38

Наконец она открылась, и он различил оттенки хорошо спрятанной радости.

— А у меня для вас ничего нет, — сказала она, совсем не стараясь придать своему голосу виноватый окрас.

— Ничего и не нужно, — хоть и реакция была немного другая, чем он рассчитывал, последовало облегчение. — Сегодня ведь я Дед Мороз.

— Спасибо, Леня, — вдруг произнесла она совсем тихо. — Мне правда очень… приятно. Не ожидала…

И он вспомнил, что такой же взгляд только что видел у Кеши. Все открыто и ясно. И чтобы не испугаться этой ясности, спросил.

— А почему у вас тут все так громко?

— А, это баба Вера, наша хозяйка, — улыбнулась учительница. — Туговата на ухо. Вот и смотрит телевизор на полной громкости. Мы уже привыкли. Но, порой, невыносимо становится… и тогда бы сбегаем.

Как раз в этот момент в соседней комнате послышалось шарканье, и в проеме двери возникла сухонькая бабулька, согбенная годами и радикулитом, в очках с толстыми линзами, с широким цветастым платком на плечах.

— Здравствуйте, — вежливо и достаточно звучно сказал Четыре_пи.

Глаза за линзами мигнули, расширились и быстро просканировали пространство.

— Жених? — поинтересовалась она скрипуче, непонятно к кому обращаясь.

— Коллега по работе, — спешно заверила Наталья Михайловна. — Это наш учитель математики и физики Леонид Дмитриевич.

— Митрич, значит, — прошамкала бабуля. — А с виду жених женихом.

— Ой, что вы, баба Вера. Вечно вам женихи мерещатся, — Наталья смущенно посмотрела на Четыре_пи. — Мы просто друзья. Леонид Дмитриевич зашел нас поздравить с наступающим.

— Да, да, — Четыре_пи вдруг поймал себя на мысли, что оправдывается. — И вас, баба Вера, с праздником. Здоровья, благополучия…

— Здоровья давно нет, — бесцеремонно перебила бабулька. — С благополучием… Что это за слово такое… благополучие. Если про блага, так это одна пенсия. Ее государство выделяет. Да и вот, Наташка квартирантка, помереть не дает. Кстати, а чего ты гостя в дверях держишь?

— А это потому что я уже ухожу, — Четыре_пи опередил объяснения Натальи Михайловны. — Я на минутку забежал. Меня ждут.

— Кто? — без церемоний поинтересовалась баба Вера. Ее зрачки, увеличенные в линзах, казались жерлами плазменных пушек.

И все остановилось в ожидании ответа. Повисло. И тот же вопрос перетек в Наталью Михайловну и застыл в линиях ее расправленных и напряженных плеч. Четыре_пи хотел сказать, что ему нужно домой. Или что он бросил друзей на время. Но это была неправда, а неправду он не любил.

— Сорокина Светлана, — он произнес имя непроизвольно тихо, словно опасался потревожить ее где-то ждущую сейчас. И тут же заметил, как вздрогнули ресницы учительницы, как еще больше напряглись ее плечи.

— Ась? — баба Вера поднесла ладонь к уху.

Наталья Михайловна уже была прежней. Словно вырванной, вырезанной из текущей трехмерности. Чужой и неприступной. Королевой на троне среди пустыни.

— У Леонида Дмитриевича дела, — громко и ровно сказала она. — Спасибо за подарки. Спасибо, что зашли.

Четыре_пи будто споткнулся. И стал искать свои промокшие ботинки. Они стояли рядом, но он беспомощно шарил в другой стороне. А ведь я хотел у нее что-то важное спросить. Она должна знать. Она учит детей чувствовать, понимать… Все же наверное описано в этой самой литературе. Слишком по-человечески. Слишком многое я ощущаю, а должен игнорировать, пропускать, не касаться. И только лишь делать вид, что меня волнует что-то. Только лишь делать вид. Почему же я окунулся и не отринул… И стал всем этим. Почему я теряю контроль над пульсом…над координацией… Почему мне хочется провалиться сквозь этот скверный дощатый пол… И где эти чертовы ботинки?!

А она просто смотрела, как он их ищет.

Мороз его немного встряхнул. Заставил вернуться в свою форму второго ранга. Собраться и заняться анализом. Очевидно происходит какая-то психомоделирующая мутация. Возможно в статусе невозвратной стадии очеловечивания. Рестарт управляющей системы уже не дает никаких результатов. Значит сама система подверглась корректирующей реконструкции. Стремление выглядеть человеком неизбежно ведет к глубоким трансформациям нейро кода. Даже мимикрирующая внешность становится подлинной.

Четыре_пи вывел на внутреннюю панель палитру режима диагностики и запустил сканер. Сканер тут же завис и не реагировал даже на системные команды. Требовались инструменты тонкой настройки, но и они не выходили из пассивного состояния. Сопряжение с кораблем сбоило. Использовать управляющий модуль искусственного интеллекта Светоча на таком потоке не представлялось возможным. Можно было воспользоваться резонансным терапевтом на ТОПМ, но Четыре_пи понимал, что возвращение к эталонным частотам лишь кратковременная мера. Давление излучающих субъектов доминирует и только усиливается от времени пребывания резидента. Но все же попробовать стоило. Но сейчас… Праздник. Не бежать же в новогоднюю ночь на ТОПМ.

Когда где-то, совсем рядом ждет Света.

А с Натальей Михайловной неудобно получилось. И вроде я не сделал ничего неправильного с точки зрения их морали, но почему такой гадкий осадок в душе… Я уже даже рассуждаю такими понятиями как «гадкий», «душа»… А Кеша милый чистый мальчишка. Так хочется научить его чему-то доброму и настоящему. Чтобы он мог смотреть на солнце, не мигая, и видеть его насквозь. Нужно обязательно сделать ему машинку. Или звездолет. Настоящую модель в масштабе 1/1000. А Наталья Михайловна… Она ведь сегодня совсем другая была. Приоткрылась как в тот раз, когда сидела у меня на уроке. И столько всего притягательного внутри. И кстати, ноги у нее красивые… Ровные, длинные. И коленки… Вот что красивого может быть в коленках… А поди ж ты. И как я успел разглядеть эти ноги. Почему я пялился на них. Ведь меня ждет совсем другая женщина. Может я… как они это тут называют… Кобель?… Бабник? И что ж мне теперь? Выбирать или разорваться?

— Здорово! — внезапно раздался под ухом сиплый голос.

Четыре_пи от неожиданности вздрогнул и отпрянул. В системе полыхнуло красным и всплыло меню аварийного и боевого режимов. Все-таки работает, машинально подумал разведчик. Рядом стоял Филька. Одно «ухо» на его шапке было поднято вверх, другое — спускалось к воротнику затертого ватника. Образ дополняли короткие валенки, лопата и борода.

— Дай десять копеек, — потребовал Филя.

Четыре_пи полез в карман, уже зная, что мелочи у него нет. Где-то на самом дне лежал скатанный в трубочку бумажный рубль. Рубль было жалко, но отказывать Филе почему-то не хотелось.

— Держи.

Дворник покосился на протянутую денежку.

— А десять копеек?

— Нету. Только рубль.

— Рупь не нужен. Мне бы монетку, — опечалился Филя.

— Извини.

В темноте лицо дворника казалось размазанной к низу кляксой. Он топтался рядом, потирая варежкой черенок лопаты.

— Ты уже не другой, — вдруг сказал он без выражения.

— А какой был раньше?

— Другой, — пожал плечами Филя, словно объясняя очевидное.

У Четыре_пи пропало желание уйти. Он вспомнил все свои встречи с деревенским дурачком. Каждый раз Филя как бы невзначай попадал в точку.

— Уже не летишь? — Вот и снова в яблочко.

— Не могу, — Своим неадаптированным зрением Четыре_пи не видел Филькины глаза, но смотрел примерно туда, где они должны были быть. — Корабль сломался.

— Аааа, — понимающе протянул Филя. — У меня вчерась лопата сломалась. А ты чинил?

— Чинил. Но деталей нет.

— Плохо, — посетовал Филя тоном, которым обычно просил деньги. — А куда уже лететь. Лететь не нужно.

— Почему же?

— Здесь дом. Раньше не было. Теперь есть.

— А что такое дом? — Может он какой-нибудь тайный пророк. Или все ведающий наблюдатель.

Филя посмотрел вверх. В небе сияло узкое лезвие Луны.

— Дом — это куда возвращаются. Куда хочется.

Четыре_пи замер. Молодой месяц что-то излучал. Транслировал. Пытался рассказать. И пилоту «Светоча» казалось, что он все понимает. И про дом, и про звезды, и про Свету, и про Наташу. И даже про Филю. И самое главное — про себя.