Призванные луной - Страница 5
Я слышала о людях, которые видели ангелов или ощущали их присутствие. Не знаю, чувствую ли я Бога или одного из его ангелов, но в большинстве церквей я преисполняюсь доброжелательностью. Однако пастор продолжал свою проникнутую страхом речь, и я прониклась духом растущей печали.
Когда я уходила, пастор пожал мне руку.
Я не другая, хотя этот термин имеет очень широкое значение. Моя магия происходит из Северной Америки, а не из Европы, и у меня нет стремления сливаться с людским населением. Но все равно: этот человек возненавидел бы меня, если бы узнал, кто я.
Я улыбнулась ему, поблагодарила за службу и пожелала всего самого хорошего. «Возлюби врага твоего», – говорится в Писании. Моя приемная мать обычно добавляла: «По крайней мере будь с ним вежлива».
Глава вторая
Когда в понедельник я приехала на работу, Мак сидел на ступеньках мастерской.
Я постаралась сохранить невозмутимое выражение лица и не продемонстрировать чувство глубокого удовлетворения, которое ощутила. Просто передала Маку пакет с только что купленными сэндвичами, чтобы достать ключ и открыть дверь. Я выросла среди диких животных и знаю, как обращаться с ними. Сердечный прием отпугнет Мака сильнее, чем резкие слова, если я его верно оцениваю, но еда – всегда хорошая приманка.
– Ешь, – сказала я, направляясь в туалет, чтобы переодеться в рабочую одежду. – Оставь мне один, остальные – твои. К тому времени как я вернулась, все, кроме одного, исчезли.
– Спасибо, – поблагодарил он, глядя на мои ноги.
– Отработаешь. Пошли, поможешь мне поднять дверь гаража. – Я прошла через контору в мастерскую. – Сегодня ничего срочного, можем повозиться с моим «жуком».
«Жук» выглядел невзрачно, но когда я закончу, он будет выкрашен, отполирован и замурлычет, как котенок. Тогда я продам его вдвое дороже, чем купила, и подыщу для восстановления другую машину. Почти половину моего дохода приносит восстановление старых классических моделей «фольксвагена».
Мы молча проработали несколько часов, и он наконец попросил разрешения позвонить по телефону в другой город.
– Если не в Китай, – ответила я, уговаривая болт, покрытый тридцатилетней ржавчиной.
Я не стала подкрадываться к двери конторы. Я не подслушиваю частные звонки. Мне это ни к чему. У меня слишком хороший слух.
– Алло. Это я.
Мой слух, впрочем, не так хорош, чтобы я могла разобрать слова того, с кем он разговаривает.
– У меня все в порядке. Все хорошо, – затараторил Мак. – Я не могу долго говорить. – Пауза. – Тебе лучше не знать. – Пауза. – Да. Видел в газетах. Ничего не помню после того как мы ушли с танцев. Не знаю, кто ее убил и почему не убили меня.
«О нет!» – подумала я.
– Будет лучше, чтобы ты не знал, где я. – Пауза. – Говорю тебе, я не представляю, что случилось. Знаю только, что я ее не убивал. – Пауза. – Просто хочу, чтобы ты сказал маме и папе, что со мной все в порядке. Я люблю их – и я найду тех, кто ее убил. Мне пора идти. – Пауза. – Я тоже тебя люблю, Джо.
Есть дюжина историй, которые подойдут для объяснения того, что я услышала. Две дюжины.
Самое главное, что вервольфы передают из уст в уста, связано с тем, что при первом изменении формы вервольф не знает, кто он.
Я мысленно перевела половину разговора Мака в картину того, как мальчишка уходит с подружкой с танцев, чтобы погулять в полнолуние, не зная правды о себе. Новые вервольфы, если только у них нет руководителя из числа сильных доминантов, при первой перемене не способны контролировать своего волка.
Если Мак – новый вервольф, это объясняет, почему он не выделил меня среди окружающих людей. Пользованию новыми чувствами надо научить.
Здесь, в США, большинство вервольфов находится под опекой родственников или друзей. Существует специальная структура, обучающая новых вервольфов и обеспечивающая их безопасность для окружающих, но все равно случаются редкие нападения бродячих вервольфов. Одна из задач стаи – убивать таких бродяг и отыскивать их жертвы.
Несмотря на многочисленные рассказы, тот, кого укусит вервольф, сам не обязательно становится вервольфом. Нужно настолько серьезно ранить жертву, чтобы она была на пороге смерти; только тогда волшебство вервольфа преодолевает иммунную систему. О таких нападениях сообщают заголовки газет: «На человека напали бешеные собаки». Как правило, жертва умирает от ран или от перехода. Но если выживает, то поправляется очень быстро, просто чудотворно – до следующего полнолуния, когда узнает, что она в сущности не выжила. Вернее не выжила такой, какой была прежде. Обычно такого вервольфа сразу отыскивает стая и облегчает ему переход к новому образу жизни. В стае внимательно следят за новостями и читает газеты, чтобы помешать новому волку остаться в одиночестве – и чтобы защитить свои тайны.
Может, Мака никто не нашел. Может, он убил свою девушку, а когда вернулся в человеческий облик, не поверил, что он это сделал. Не поверил в то, кем он стал. Я ранее действовала на основе предположения, что он ушел из своей стаи, но если он новый волк, необученный волк, он еще опасней.
Я сломала ржавый болт, потому что работала недостаточно внимательно. Когда Мак вернулся, я удаляла остаток болта с помощью инструмента, который имеет самое обманчивое название в мире – в нем нет ничего легкого.[6]
Я не собиралась ничего ему говорить, но слова вырвались сами:
– Я знаю кое-кого, кто может тебе помочь.
– Никто не может мне помочь, – устало ответил он. Потом улыбнулся: его улыбка была бы гораздо убедительней, если бы глаза не оставались печальными. – Со мной все в порядке.
Я опустила инструмент и взглянула на парня.
– Да, вероятно.
«Не делаю ли я ошибки, не настаивая? Надо рассказать о нем Адаму до следующего полнолуния».
– Помни только, что до завтрака я готова поверить во что угодно.
Рот его дернулся.
– Льюис Кэрролл.
– А еще говорят, что молодежь нынче необразованная, – заметила я. – Если поверишь мне, сможешь убедиться, что мои друзья в состоянии помочь тебе так, как ты и не подумал бы.
Тут зазвонил телефон, и я вернулась к работе.
– Мак, возьми трубку, пожалуйста.
В это время года темнеет рано: когда мы в шесть закончили, уже смеркалось. Мак смотрел, как я закрываю мастерскую, очевидно не решаясь что-то сказать. Я нарочно подольше возилась с замком, чтобы дать ему время, но он не воспользовался этой возможностью.
– Да завтра, – произнес он вместе того, что собирался.
– Хорошо. – И тут, повинуясь порыву, я спросила: – У тебя есть где переночевать?
– Конечно, – ответил он с улыбкой и пошел, как будто ему было куда идти.
Я готова была прикусить язык, потому что заставила его солгать. А если он уж начал лгать мне, ему будет очень трудно рассказать правду. Не знаю, почему так получается, но со мной так случается всегда.
По пути домой я ругала себя, но к тому времени как я накормила Медею и приготовила себе ужин, мне пришло в голову решение. Завтра отнесу ему одеяло и открою автобус-«фольксваген» Стефана, который терпеливо ждет новых тормозов из Орегона. Не думаю, чтобы Стефан возражал, если Мак одну-две ночи проведет в его машине.
Я позвонила Стефану, чтобы убедиться в этом, потому что неразумно удивлять вампиров.
– Конечно, – ответил он, даже не спросив, кто будет ночевать. – Согласен, милая. А скоро ли мой автобус снова сможет бегать?
Для вампира Стефан очень любезен.
– Части должны прибыть послезавтра, – ответила я. – Я тебе позвоню, когда они придут. Если захочешь помочь, закончим за пару вечеров. Иначе мне потребуется целый день.
– Хорошо, – произнес он. Очевидно, это было прощанием, потому что я услышала в трубке гудок.
– Что ж, – сказала я кошке, – пожалуй, пойду куплю одеяло.
Одеяло должно быть новым; от моего будет пахнуть койотом, а вервольф, который едва меня знает, вряд ли будет спокойно себя чувствовать, окруженный таким запахом.