Призраки
(Русская фантастическая проза второй половины XIX века) - Страница 46

— Черт, черт! — закричали все и, во мгновение ока выскочив из хаты, побежали куда глаза глядят. В то же время у мнимого Явтуха упала с головы шапка и на лбу сверкнула пара золотых рожек. «Так вот это кто!» — подумала Найда и замерла от ужаса, оставшись глаз на глаз с тем, которого, по словам ткача, даже и назвать было нельзя…

Выроненный из рук чертом, Явтух стремглав понесся с неба, посылая прощания милой и ожидая каждое мгновение, что вот снизу, из воздушной тьмы, выяснится река, болото или сухое, рогатое дерево и он распростится навеки с жизнью, — как вдруг неожиданно почувствовал под собою что-то мягкое. Он осмотрелся и видит, что упал со всего размаха в стог свежего, пушистого сена и утонул в нем по самую шею. Почувствовав приятный запах травы, Явтух сперва убедился, что все ребра у него целы, потом выкарабкался из сена, лег на стог и посмотрел вниз…

Возле стога был разложен огонь. Толпа чумаков, наклонясь над чугунным котелком и куря трубки, отдела у огня.

— Здорово, паны-браты! — сказал со стога Явтух.

Чумаки, не поднимая головы, не двинули ни плечом, ни усом, а только в один голос ответили;

— И ты будь здоров!

— А я к вам! — сказал опять Явтух.

— Милости просим! — ответили чумаки, не поднимая головы и спокойно сося коротенькие трубки.

Явтух оправил на себе бабью юбку и кофту и с такою речью обратился к чумакам:

— А посмотрите-ка, добрые люди, в чем я!

Чумаки вынули изо рта трубки и подняли к нему головы.

— Хорош? — спросил Явтух.

— Хорош.

— И башмаки хороши?

— Хороши.

— А платок? — спросил Явтух.

Чумаки, которые опять было принялись курить, удивляясь, что это за человек их расспрашивает и откуда он взялся, опять отняли изо рта трубки и, смотря на Явтуха, ответили:

— Хорош и платок.

— Хлеб же соль вам! — сказал нежданный гость, спускаясь на землю со стога. — Должно быть, борщ варите, с таранью.

— Нет, кашу с салом.

Явтух спустился на землю и подсел к костру.

— А позвольте узнать, господа чумачество, откуда вас Бог несет?

— Из Крыма.

— За солью ездили?

— За солью.

— А где мы теперь, паны-браты? — прибавил Явтух.

Чумаки молча переглянулись: вот насмехается человек.

— То есть… как оно… насчет, то есть?.. Где это место, на котором вот мы теперь сидим? — прибавил Явтух, указав пальцем на землю.

— Где это место? — спросили чумаки, опять переглянувшись между собою.

— Да, добрые люди.

— За Мелитополем.

— Слышал, слышал, братцы, про Мелитополь! Слышал! Это от нас верст пятьсот будет! Еще оттуда, то есть — тьфу! отсюда… коробейники к нам с ситцами ходят. Ну, хватил же нечистый! В полночи пролетел полтысячи верст.

Чумаки перестали курить.

— Так ты, стало быть, нездешний? — спросили они.

— Нездешний… Я из Изюма, коли знаете. Еще сегодня ходил там по базару и купил себе шаровары, — заметил Явтух, да и запнулся на этом слове. — То есть просто диво! — вздохнул он и, придвинувшись поближе к чумакам, стал рассказывать обо всем дивном и непонятном, что с ним случилось в тот вечер.

«Спьяну», — думали, глядя на него, чумаки.

— Да что, — сказал в заключение Явтух, — я вам, братцы, скажу такое еще, что просто со смеху за бока ухватишься… Дайте трубочки покурить… Как летели мы с чертом, встретилась нам ведьма, рыжая да старая, такая старая, что только вороньё пугать. Завидела меня у него в лапах, подумала, что я — не казак, а девка, потому что в этой юбке был, и вцепилась в него. Нечистый выронил меня, а с головы ведьмы свалился платок. Так она простоволосая и полетела с ним под самые звезды… Когда я падал сюда, вижу — по дороге летит оброненный ведьмою платок; я его захватил на лету с собою! Должно быть, вещь важная! — заключил Явтух и, спрятав трубку за пазуху кофты, выложил перед глазами чумаков яркий, невиданного цвета платок.

— Эка, бесово племя! Да еще и козырится! — прибавил Явтух, собираясь спрятать находку, и видит: сзади его, на корточках, сидит тощая, простоволосая старушонка и из-за его плеча протягивает костлявую руку.

— А! так ты тут? — закричал Явтух, так что чумаки привскочили на месте, и ухватился за сморщенную лапу ведьмы.

Ведьма заметалась, закричала, как заяц, когда собаки поймают его за длинные уши, и стала, подпрыгивая, подниматься с Явтухом из кружка изумленных чумаков. Тихо всплыл он с ней опять на воздух и, освещенный блеском костра, взмахнул ногами, стал исчезать в темноте, превратился в красноватую точку и скрылся… И долго еще чумаки, в серых бараньих шапках, сидели под стогом, с опрокинутыми головами и неподвижно смотрели в темное небо…

Как легкое перо, носимое ветром, летел Явтух по небу, держась за руку ведьмы. Ведьма бросалась из стороны в сторону и стонала, выбиваясь из сил. Наконец, она поднялась так высоко, что, как рассказывал впоследствии Явтух, чуть не зацепила за край месяца, и стала опускаться на землю. Явтух не унывал и, держась за ее руку, смотрел вниз.

И вот, видит он, далеко-далеко внизу сверкнули огоньки, сперва один, потом два и, наконец, целые сотни. «Что бы это было такое? — думал Явтух. — У нас в Изюме давно уже спят. Уж не Полтава ли это или Бахмут?»

Воздух с шумом летел мимо его ушей, а с земли неслись к нему навстречу чудные картины. Утесы и горы, покрытые лесами; на скалах каменная крепость, башни, лес, глубокие, как колодцы, долины и, наконец, целый огромный город, залитый огнями. Явтух только высматривал, обо что ему придется грянуться и распроститься с жизнью, и вдруг почувствовал, что снова тихо и плавно на что-то опускается. Он стал на ноги, а ведьма, утомленная несением здоровенного парня, воспользовалась счастливым мгновением, вырвалась у него из рук и с быстротой молнии исчезла в темном пространстве.

Явтух окинул взором окрестность.

Богатый город расстилался у его ног; он сам стоял на плоской кровле высокой башни. Где ж это он? и что это за город?

Башня помещалась в нижнем отделении сада, идущем уступами в гору. Вокруг башни — ряд тополей. Далее вправо небольшой пруд, окруженный мраморною набережной; кусты широколиственника темнеют здесь и там, и месяц ярко отражается в стекле пруда… Другая, более высокая ограда окружает и тополи, и пруд, и башню. За садом виден пространный двор; его обступают высокие терема, с островерхими крышами и причудливо-резными окнами и дверьми. В глубине двора возвышается новая башня с воздушным крылечком. Глядя на огоньки в окошечках домов, прилепленных к уступам гор, между которыми лег город, Явтуху показалось, что по сторонам его не горы, а громадные дворцы, с тысячами окон. «Нет, это не Полтава!» — сказал он сам себе, и для того, чтобы убедиться, точно ли он все это видел наяву, а не во сне, он ущипнул себя за ухо, а потом за нос. Ничуть не бывало! Он точно не спит и находится в каком-то далеком, дивном городе.

Осмотревшись еще несколько вокруг себя, Явтух протянул руку в карман кофты и, вынув оттуда трубку, взятую у чумаков, а из шаровар огниво, вырубил огня и, стоя на крыше башни, принялся курить и посматривать на город, на скалы и небо. «Оно бы и выкупаться хорошо!» — подумал он, глядя на пруд. И, нагнувшись с башни, увидел, что сойти с нее очень легко: тополь рос у самой ее крыши. Недолго думая, он уцепился за ствол и стал спускаться на землю, но не успел миновать и половины дерева, как дверь из терема в садик отворилась, и целая толпа женщин, в белых покрывалах и желтых и красных остроконечных башмаках, потянулась через крыльцо к пруду. За женщинами шел черный губан араб, в широких шароварах, зеленой чалме и с саблею у пояса. Сердце застыло в груди Явтуха и руки приросли к стволу тополя. Он остановился в воздухе, а вошедшие женщины, не замечая его, с хохотом и с криками окружили пруд и, в пяти шагах от него, стали скидать с себя длинные, легкие покрывала…

Найда, оставшись между тем глаз на глаз с чертом, долго не могла опомниться: мнимый Явтух сидел перед нею за столом и пристально глядел на нее. Наконец, он шевельнулся, поправил ус, кашлянул и протянул к ней руки…