Призраки
(Рассказы) - Страница 1

ПРИЗРАКИ

Рассказы

Золотой век «призрачной» литературы

На рубеже XIX и XX веков англоязычная литература была населена огромнейшим количеством сверхъестественных существ: жанр «рассказа о призраках» переживал небывалый расцвет. Казалось бы, это эпоха научных открытий и технических достижений — не самое подходящее время для суеверий. Но популярность историй о загадочных, необъяснимых явлениях может в значительной мере объясняться именно усталостью от рационализма, а также негативной реакцией на появление материалистических учений, способных подорвать привычную картину мира. Рассказы о привидениях достигли пика популярности в тот период, когда вера во всевозможные чудеса подвергалась нападкам, и в некоторой степени были словом в ее защиту.

Не менее важным фактором в развитии мистической прозы был широкий, все возрастающий интерес к феноменам психики. В конце XIX века писатели, зачарованные теми пугающими силами, что таятся в самых глубинах души, пытались вслед за учеными осмыслить паранормальные явления при помощи новейших достижений медицины и психологии, рассматривая метаморфозы духа и сто патологии как в реалистическом ключе, так и в фантастическом.

Рассказы о призраках пользовались спросом у самых различных слоев населения: их читали и в роскошных гостиных, и в бедняцких каморках — не в последнюю очередь благодаря тому, что живописанием потусторонних ужасов и нагнетанием иррационального страха занимались настоящие мастера. К числу подобных профессионалов относится Вернон Ли. Благодаря тонкому художественному вкусу и обширным познаниям в области культуры, ей удавалось превратить остросюжетную прозу в чтение для интеллектуалов. В повести «Amour Dure», представленной в этом сборнике, она исследует темы одержимости и преследования, умело сочетая романтическую мистику и тонкий психологизм.

Не менее виртуозно препарирует человеческие страхи Уильям Джейкобс. Его рассказ «Колодец» вполне реалистичен — и все же окрашен в зловещие тона. В совершенстве владея техникой поддержания читательского интереса и переплетая элементы детектива и триллера, Джейкобс создает напряженную атмосферу тревожного ожидания и ведет повествование к неожиданному, но предопределенному финалу.

В «Письмах из прошлого» Эллен Глазго рассматривается вопрос о том, насколько материальна мысль, могут ли наши воспоминания обрести зримую форму. При внимательном прочтении заметны параллели с известным романом Дафны Дю Морье «Ребекка», написанным намного позднее и экранизированным Альфредом Хичкоком. Конечно, история о том, как призрак первой жены встает между двумя любящими людьми, обыгрывается у Дю Морье иначе, без явной фантастики, но дело не только в сюжете: поражает сходство в мелочах, вплоть до описания внешности главного героя, напоминающего вельможу со старинного портрета, и мотива неверности первой супруги — вздорной, эгоистичной особы. У Эллен Глазго действительно есть что позаимствовать: нюансы поведения героев, столкнувшихся с потусторонними силами, интересуют ее не меньше, чем решение проблемы: как же справиться с мстительным привидением?

Человеческую реакцию на действительные и мнимые чудеса тщательно изучал и Элджернон Блэквуд. Он интересовался не только тем, как именно поведет себя персонаж в тех или иных чрезвычайных обстоятельствах, но и почему он так себя поведет. Визит в особняк с привидениями становится для героев его «Пустого дома» психологическим и естествоиспытательским экспериментом. Описания чувства страха в этом рассказе основываются на глубоком понимании того, как связаны тело и разум и какое влияние они могут оказать друг на друга.

Как правило, истории о привидениях построены на сочетании ужаса и тайны и рассказываются самым серьезным тоном, не допускающим сомнений. Тем не менее, и в них порой проскальзывают иронические нотки. К примеру, Фрэнк Р. Стоктон и Маркус Кларк наглядно демонстрируют, что в рамках «страшного» жанра есть место не только для жутковатых, но и для забавных ситуаций.

Какими бы ни были вошедшие в этот сборник произведения — романтическими или смешными, фантасмагорическими или похожими на правду, — все они написаны в тот период, который можно назвать «золотым веком» мистической литературы, и несут в себе частицу его призрачного сияния, позволяя читателям погрузиться в таинственный мир, где все туманно и неоднозначно, где сгущаются зловещие тени и сбываются пророчества, а из полуночной мглы выходят нам навстречу обитатели иных измерений.

Екатерина Скобелева, переводчик

Вернон Ли

МЕДЕЯ ДА КАПРИ

Отрывки из дневника Спиридона Трепки

Урбания, 20 августа 1885 года.

а протяжении многих лет я так жаждал побывать в Италии, встретиться с Прошлым лицом к лицу… Но разве это Италия, разве это История? Я готов был заплакать — да, заплакать! — от разочарования, когда впервые бродил по Риму, и в кармане лежало приглашение отобедать в немецком посольстве, а по пятам за мною шли три или четыре вандала из Берлина и Мюнхена, наперебой рассказывая, где лучше отведать пива с кислою капустой и о чем поведал Моммзен[1] в последней статье.

…Неужто мнится тебе, несчастный Спиридон — поляк, превращенный в педантичного немца, доктор философских наук, даже профессор, автор удостоенного премии эссе о деспотах XV столетия — неужто мнится тебе, что ты, имея служебные письма и оттиски корректуры в кармане черного профессорского сюртука твоего, удостоишься лицезрения самой Истории?

Увы, нет — это непреложная истина! Но пусть она сотрется из памяти, хотя бы на время, как сегодня, когда моя повозка, запряженная белыми волами, медленно ползла по извивам дороги через бесчисленные долины и взбиралась по склонам несчетных холмов, под гудение незримого потока где-то далеко внизу, а вокруг были только серые и красноватые голые скалы — вплоть до городских башен и укреплений позабытой человечеством Урбании на высоком альпийском хребте. Сигильо, Пенна, Фоссомброне, Меркателло — название каждой деревеньки, на которую указывал кучер, вызывало у меня воспоминание о какой-нибудь битве или о вероломном деянии прежних дней. И когда гигантские горные вершины скрыли закатное солнце, а долины наполнились голубоватыми тенями и туманной дымкой, и лишь грозная алая кайма осталась над башнями и куполами горной твердыни, и перезвон урбанийских колоколов плыл над пропастью, я готов был за каждым поворотам дороги увидеть отряд всадников в шлемах с похожими на птичьи клювы забралами и в заостренных стальных башмаках, в сверкающих латах и с флагами, трепещущими на фоне заката. А затем — не более двух часов прошло с тех пор — мы въехали в город, миновав крепостные стены и башни, и повозка покатила по безлюдным улочкам, где одинокие лампады чадили разве что возле какой-нибудь усыпальницы или у фруктовых лавок, да багровый огонь подсвечивал темноту в кузнице… Ах, то была Италия, то было Прошлое!