Призраки стекла (ЛП) - Страница 16

Я испустила долгий вздох, когда меня осенило. Тетя Адель. Складки ее хлопчатобумажной ночной рубашки развевались на соленом ветру, а на плечи был накинут вязаный жилет. Бледно-седые волосы были аккуратно завязаны в пучок на затылке.

Сунув склянку в карман халата рядом с письмом Уильяма, я открыла хрупкие стеклянные двери и вышла наружу, чтобы встать рядом с ней.

— Не спится? — спросила я.

Она приветливо улыбнулась.

— Никогда не могла спокойно спать после похорон, зная, что мой день не за горами.

— Не говори так. У тебя еще много времени.

— Тебе легко говорить. Тебе не дашь восемьдесят.

Я проглотила смех. Она была права.

На кончике языка вертелось желание рассказать Адель о письме, лежащем в кармане рядом с бутылочкой с могильной грязью, но этот день и без того был достаточно насыщен новостями.

— На что мы смотрим? — я оперлась руками о перила и, как и она, уставилась на болото, привыкая к темноте. Трудно было определить, где начинается болото и заканчивается черное небо. Было уже за полночь, время дикой природы, когда ночные животные охотятся и набивают животы. Время, когда болото принадлежит летучим мышам, лягушкам и хищникам.

Адель указала длинным, тонким пальцем, белым на фоне темноты.

Я посмотрела в указанном направлении, и через мгновение мой взгляд остановился на силуэте, который едва заметно двигался по лодочному причалу.

— Это он?

— Конечно.

Очевидно, ночь принадлежала и Эфраиму.

Он пересек всю длину причала, затем спустился на рыбацкую лодку, стоявшую на дальнем стапеле. Именно его тень я видела в ту ночь, когда Соломон скрылся в шторме.

— Я думала, Эфраим ночует в городе.

— Видимо, твой жених передумал.

— Пожалуйста, не называй его так. Ты же знаешь, что он мне не жених.

— Ты собираешься выйти за него замуж, не так ли?

— Не совсем.

— То есть?

— Это не будет настоящий брак. И ты это знаешь.

— Я ничего такого не знаю.

Я закатила глаза.

— Чем он занимается?

— Идет по лодочному причалу в темноте.

— Ты специально делаешь вид, что не понимаешь, о чем я спрашиваю?

— Ясно. Ты провела несколько лет в Чарльстоне и перестала понимать чувство юмора.

— Так ты собираешься рассказать мне, что он делает, или нет?

Губы Адель сжались в прямую линию.

— Он занимается этим с тех пор, как ты уехала.

— Чем занимается?

— Я не думаю, что он когда-нибудь прекратит поиски, — сказала Адель. — Что именно он ищет на данный момент, я не знаю. — Она тряхнула головой. — Он бесконечно искал твоего брата, когда Сет исчез. Твой отец тоже пытался, но мы не смогли его найти. Он не спал несколько дней.

— И теперь он делает это каждую ночь?

— Не каждую ночь, нет. — Бледные глаза Адель смотрели на болото, хотя очертания лодки были уже едва различимы, кроме единственного огонька на корпусе, то появлявшегося, то исчезавшего из виду в мерцающем лунном свете. — Он выходит в море, когда наступает прилив. Я думаю, он делает это в основном, когда ему не хватает Сета. Или, когда скучает по родителям. — Она повернулась и посмотрела на меня. — Или по тебе. Он очень скучал по тебе.

Я отвернулась, не желая осознавать ее слова. Адель ошибалась. Эфраим ненавидел меня.

— И ты позволила ему уйти? Позволила ему взять лодку в это время ночи? Это опасно.

— Дорогая, Эфраим — взрослый человек. Ему не нужно, чтобы я указывала, что безопасно, а что нет.

— Сет тоже был взрослым.

— Да. Он был.

Я застонала и уставилась на свои туфли — лодочки. Прошли долгие минуты, пока я прислушивалась к ночным звукам на болоте.

— Сможем ли мы когда-нибудь забыть об этом?

Тетя прочистила горло, но прошло еще некоторое время, прежде чем она заговорила.

— Знаешь, я не верю, что такие вещи можно забыть. Ты учишься их переносить. И это делает тебя сильнее. И добрее.

Я выпрямилась.

— А что, если это слишком тяжело? Что если я не могу больше?

— Тогда ты отдыхаешь. — Адель протянула руку и сжала мою ладонь, как она делала, когда я была маленькой. — Или плаваешь на лодке в темноте.

Я обхватил ее худенькие плечи.

— Когда он вернется?

Она хихикнула.

— Лучше всего лечь спать и позволить мужчинам быть мужчинами.

Я кивнула, не будучи на сто процентов уверенной, что согласна.

Из кабинета позади нас раздался стук, похожий на звук падения книги на пол. Адель, казалось, не заметила.

— Ты слышала какие-нибудь странные звуки из кабинета Алистера в последнее время? — спросила я.

— Дорогая девочка, вопрос в том, когда я не слышала странных звуков из этого кабинета? — она погладила меня по щеке. — Добро пожаловать домой, Уитни Дарлинг. А теперь отправляйся в постель.

Мой желудок заурчал.

Адель улыбнулась.

— По дороге загляни на кухню. Насладись сырным данишем.

Стекло разбудило меня задолго до восхода солнца, когда ночь еще расплывалась по небу, как чернила. И после двух лет уверенного игнорирования я решила, что пора наконец ответить.

Серебристый лунный свет проливался сквозь открытые окна мастерской, танцуя по древним, пахнущим океаном стропилам, полкам и стеллажам со сверкающим выдувным стеклом, а затем мягко стекал по моей вспотевшей коже.

На мне все еще была белая шелковая ночная рубашка, волосы закручены в беспорядочный пучок на голове, но я уже сняла зеленую полевую куртку, в которой отправилась в прохладный поход из дома.

Огонь светился в печи передо мной, как какое-то мудрое и голодное чудовище, согревая соленый воздух до тех пор, пока он не стал достаточно густым на вкус.

Пот лился ручьями по моей груди и струйками стекал по спине. Я сосредоточилась на боли в руках и плечах, устремив взгляд на мягкий оранжевый шарик на конце трубки.

Я ждала, когда стекло зашепчет.

Ждала, что оно докажет, что дедушка написал в своем письме правду. Что если я буду внимательно слушать, то стекло поможет мне.

И если я смогу сделать это достаточно быстро, то, возможно, мне удастся снять проклятие, не выходя замуж за Эфраима Каллагана.

К сожалению, стеклу всегда нравилось насмехаться надо мной — особенно тогда, когда я больше всего хотела его понять. О, оно взывало ко мне, как взывало к Сету, и к дедушке, и ко всем избранным Дарлингам, которые могли слышать его раньше. Но в отличие от них, для меня стекло говорило загадками. Удручающими, неразборчивыми, глупыми загадками.

— Слушай, ты мне тоже не очень нравишься. Но я — все, что осталось. Так что говори со мной или замолчи навсегда. Понятно? — я крутила трубку, мысленно отсчитав от десяти. Если к нулю стекло не заговорит, значит, все. Я возвращаюсь в постель. Завтра попробую еще раз.

Три.

Два.

Один.

Я опустила трубку, мое терпение иссякло.

Разбита.

Я стиснула зубы.

— Больше никаких головоломок. Если ты хочешь, чтобы я осталась и выяснила, что происходит, тогда сотрудничай. Помоги мне.

Разбита. Разбита. Разбита.

Я прищурила глаза, задохнувшись от нахлынувшего раздражения.

— Все. С меня хватит. Я ухожу.

Я бросила трубку на пол рядом с полировочным столом и повернулась к двери.

Раздалась одна пронзительная нота, высокая и прерывистая. Я оглянулась через плечо на старое дедушкино пианино, которое стояло похороненное под кусками стекла и полузаполненными скетчбуками. Пианино было одним из многих альтернативных способов творчества, которым Алистер предавался в те дни, когда стекло молчало. Бледное дерево старого инструмента делало его непохожим ни на один из тех, что я когда-либо видела. Состарившееся, иссохшее, полное тайных историй, как и сама стекольная мастерская. Я забыла о пианино и о невидимом призраке, который любил на нем играть.

Я снова шагнула к двери и потянулась за курткой.