Призрак Перл-Харбора. Тайная война - Страница 6

Запах ладана, треск свечей, проникновенный голос старенького дьячка запали в душу Павла. С годами ему стали понятны те невысказанные тоска и боль, что все чаще появлялись в печальных глазах отца. Бывало, часами он застывал у алтаря, а потом просиживал на лавке перед святым источником, сливаясь с природой этого удивительного и неповторимого уголка, где многое напоминало ему и Павлу о подмосковном поместье Ольшевских.

Из поколения в поколение они верой и правдой служили Отечеству. Но великая смута семнадцатого, подобно урагану, пронеслась по России волной диких погромов и пожаров. Она сокрушила вековые устои, вырвала с корнем и вышвырнула за границу целые династии и посыпала пеплом забвения могилы предков. Лютая ненависть и непримиримая вражда захлестнули Россию, а затем кровавым колесом Гражданской войны прокатились по многострадальной земле.

Сполна испили эту горькую чашу и Ольшевские. В Царицыне от тифа умерла мать, в Омске пьяная толпа надругалась над сестрой, в Забайкальских степях холера унесла в могилу младшего брата. Последние сто километров до границы с Монголией отряд, в котором находились Павел с отцом, прошел с трудом, ведя непрерывно бои. Конники Уборевича пленных не брали — тех, кто уцелел в сабельной рубке, безжалостно топили в реке. Вырвавшись из кольца окружения, остатки отряда захватили Соловьевку и, свирепо расправившись с десятком красноармейцев, ушли за границу.

Жалобный скрип ветряка, мучительные стоны пленных, распятых на крыльях, намертво врезались в детскую память Павла. Ни тогда, ни спустя годы он так и не нашел ответа на вопрос: за что с такой непостижимой кровожадностью русские уничтожали русских?

Старый мир рухнул, а новый рождался в страшных муках. Сотни тысяч русских оказались выброшены на задворки некогда могучей империи. Одни, не выдержав унижения нищетой, пускали себе пулю в висок, другие топили горе в водке, третьи в пьяном угаре спускали в казино последние крохи. Лишь немногие нашли себя в новой жизни.

Павлу с отцом она давалась с большим трудом, и они продолжали жить надеждой о возвращении в Россию. С каждым годом она становилась все более призрачной. Советская власть день ото дня крепла. Вскоре загадочные большевики появились в Харбине. Первая встреча Павла со студентами из Дальневосточного университета произошла на футбольном поле русского лицея. Закончилась та игра жестокой дракой. Дрались молча и до большой крови.

Спустя две недели Павел столкнулся с молодыми большевиками у билетной кассы в синематогроф Ягужинского. Их пришло трое — отступать было некуда, он приготовился защищаться. Вместо этого один из них, Сергей, предложил ему лишний билет. Гордость и слепая ненависть к «советским» восставали против, но любопытство к ним, пришедшим из другого, загадочного мира, оказалось сильнее. В молодых, полных жизни и уверенности в будущем советских ребятах было нечто, что подобно магниту притягивало к себе. В зал они вошли вместе.

После кино они долго бродили по улицам вечернего Харбина. Павел с жадным интересом слушал рассказы Сергея, Вадима и Дмитрия о новой и такой для него таинственно-притягательной жизни бывшей родины. Их глазами он увидел совершенно другую Россию. Россию, которая невероятным, фантастическим образом смогла вырваться из чудовищной послевоенной разрухи и дерзко устремилась к вершинам человеческого духа. Это была Россия, где то, что сегодня казалось фантастикой, завтра становилось реальностью.

На том их знакомство не закончилось. Встречи продолжались и нередко проходили на квартире Ольшевских. К радости Павла отец не сторонился их компании и даже принимал участие в разговорах. Они пробуждали в нем интерес к жизни, и в отце все меньше оставалось места для меланхолии и уныния. Четыре месяца общения с Сергеем и ребятами изменили жизнь Ольшевских. А когда пришло время расставания, они искренне сожалели об их отъезде в Советский Союз.

Прошло два года. Однажды в дверь Ольшевских постучали — это был Сергей. Представитель советского торгпредства в Харбине мало изменился с их последней встречи, разве что его басок слегка погрубел, а в глазах появилась грустинка. Он стал частым гостем в квартире Ольшевских и со временем помог отцу получить работу в одном из отделений торгпредства, занимавшегося сбором лекарственного материала. Так продолжалось до осени тридцать восьмого.

В тот злополучный ноябрь отец отправился в заготовительную артель в Хулиане, там простыл, назад вернулся с двухсторонним воспалением легких и за неделю сгорел.

Павел остался один и без работы. На помощь пришли друзья Сергея; они устроили его на место отца. На третий месяц он освоился, и ему доверили самостоятельный участок. Это незримая рука Сергея деликатно вела его по жизни. В мае тридцать девятого они встретились. Тот вечер перевернул жизнь Павла. Он продолжил работу отца — стал советским разведчиком. С того дня минуло два года, и в нем ни разу не возникало сомнение в правильности сделанного выбора. И сегодня, когда вероломный враг рвался к Москве, а фашистский сапог топтал землю, где лежали его предки, Павел меньше всего думал о себе и той опасности, что исходила от встречи с резидентом.

Дервиш появился, как всегда, неожиданно. Задержавшись на входе в зал, он опытным взглядом пробежался по посетителям и, не заметив ничего подозрительного, прошел на открытую террасу. Его серые глаза, спрятанные под густыми, низко нависшими бровями, остановились на Павле и газете. Поздоровавшись, он сел за столик.

Резиденту не было и сорока, но седина уже обильно усыпала густые, с трудом поддающиеся расческе волосы. Она и белый рубец на шее, оставленный саблей басмача из банды Амир Хана в далеком 26-м году, говорили о многом. За плечами Дервиша были годы нелегальной работы в Турции, Монголии, Синьцзяне и шанхайской резидентуре. В начале 1941 года Центр снова направил его в Китай, чтобы возглавить харбинскую резидентуру, понесшую тяжелые потери после разоблачения японской контрразведкой ее агента в штабе Квантунской армии.

Долгая жизнь в Китае наложила на Дервиша свой отпечаток. Он, скорее, походил на корейца, выходца из Северной Маньчжурии, чем на уроженца небольшого уральского городка Верхнего Тагила Екатеринбургской губернии. Довершало это сходство большое, плоское лицо, на котором смешно топорщился слегка приплюснутый нос.

Постучав пальцем по бутылке, Дервиш хитренько улыбнулся и спросил:

— А не рановато?

— А мы, что — не русские? В самый раз будет, — в тон ему ответил Павел.

— Раз так, то наливай!

Павел разлил водку и громко так, чтобы донеслось до ушей официанта, сказал:

— За удачную сделку!

— Принимается! — подыграл Дервиш.

Выпив, они дружно навалились на закуску. Оба успели проголодаться, и в считанные минуты от грибов и рыбы не осталось и следа. Официант, почувствовав денежных клиентов, не дремал, подал на стол душистую, искусно обжаренную на медленном огне свинину и застыл в готовности исполнить новый заказ. Дервиш смерил его придирчивым взглядом, сам потянулся к бутылке, разлил водку по рюмкам и предложил Павлу:

— Выпьем! Тем более ничто так не укорачивает жизнь настоящего мужчины, как ожидание очередной чарки!

Официант, похоже, толком ничего не понял, но изобразил улыбку. Павел залпом опрокинул рюмку, откинулся на спинку стула и вальяжно потрепал его по плечу. Тот согнулся в низком поклоне.

— Свободен! Я позову! — отмахнулся Павел.

— Харасе! Харасе! — пропищал официант и исчез за перегородкой.

— Паша, ну, ты просто барин в загуле, осталось только посорить деньгами, набить кому-нибудь морду и свалиться под стол, — хмыкнул Дервиш.

— У них водки на меня не хватит, а вот хорошие чаевые придется отвалить, уж больно пакостная рожа у этого мерзавца, — буркнул Павел.

— Ничего не поделаешь, из них каждый второй работает на полицию, — согласился резидент. Его лицо утратило благодушное выражение, и он деловито заметил: — Теперь о деле. Что за проблемы у компании?

— Вы имеете в виду работу ее представительства на севере?