Признания Мегрэ - Страница 18

– Так что вы думаете? – неуверенно пробормотал Пуан.

Такую ответственность комиссар взять на себя не мог.

– А вы что думаете? – спросил он.

– Мне кажется, надо стоять на своем. По крайней мере, если остается хоть малейшая надежда отыскать вора.

Это был завуалированный вопрос.

– Я никогда не теряю надежды, до последней минуты, – проворчал Мегрэ. – Иначе нет смысла начинать расследование. Возможно, из‑за того, что я плохо разбираюсь в политике, я потратил много времени на ненужные шаги. Хотя сейчас мне не кажется, что они были такими уж бесполезными.

Прежде чем Пуан предстанет перед журналистами, Мегрэ должен вернуть ему если не уверенность в себе, то хотя бы какую-то надежду. Поэтому он принялся описывать дело так, как видел его сам:

– Видите ли, господин министр, я оказался на территории, на которой не слишком хорошо ориентируюсь. До сих пор я должен был работать так, чтобы, по возможности, никто ни о чем не догадался. Что, впрочем, не отменяет того факта, что на каждом шагу, увы, у нас под ногами путались люди из Службы безопасности. Будь то у дверей вашего министерства, у квартиры вашей секретарши, у Пикемаля или дома у вашего личного помощника, мои люди неизменно сталкивались с инспекторами с улицы Сосэ. В какой-то момент я был вынужден спросить себя, что именно они ищут и не ведем ли мы два параллельных расследования. Но теперь мне кажется, что они просто хотели узнать, что удастся узнать нам. Под наблюдением были не вы, не ваша секретарша, не Пикемаль, не Флёри, а я и мои люди. Как только исчезновение Пикемаля и отчета Калама станет достоянием общественности, розыск обоих автоматически переходит в ведение судебной полиции, так как оба события произошли в Париже. Человек не может просто так бесследно исчезнуть. И вор тоже рано или поздно где-нибудь да засветится.

– Рано или поздно! – горько улыбнулся Пуан.

Мегрэ поднялся и посмотрел ему прямо в глаза:

– А вам нужно будет продержаться до того времени.

– Это не только от меня зависит.

– Главным образом от вас.

– Если за всей этой махинацией стоит Маскулен, он скоро свяжется с правительством.

– Если только не предпочтет скрыть полученную информацию, дабы оставить влияние за собой.

Пуан удивленно посмотрел на комиссара:

– Вы разве знаете, что он за человек? Я думал, вы не интересуетесь политикой.

– Такое происходит не только в политике. Маскулены встречаются повсюду. Мне кажется (поправьте меня, если я ошибаюсь), что у него есть только одна страсть – власть, но он достаточно хладнокровен, чтобы терпеливо ждать подходящего момента. Время от времени он инициирует в Палате и в прессе очередной скандал, сделав достоянием гласности очередную грязную историю.

Пуан слушал с интересом.

– Таким образом он постепенно снискал себе славу непримиримого борца за чистоту и нравственность. Эдакий каратель грязных политиков. И все ожесточенные фанатики или наивные восторженные мечтатели, бунтовщики всех сортов наподобие Пикемаля, когда обнаруживают или думают, что обнаружили очередную махинацию, вереницей идут именно к нему, Маскулену. Я думаю, он во множестве получает письма, которыми нас буквально засыпают после нашумевшего преступления. Нам пишут сумасшедшие, невротики, маньяки, обыватели, увидевшие хорошую возможность отомстить ненавистному родственнику, или бывшему другу, или соседу. Но в этом потоке попадаются и письма со стоящей информацией, без которой многие убийцы до сих пор разгуливали бы на свободе. Одиночка Пикемаль, искавший правды во всех экстремистских политических движениях, во всех религиях и философиях, – это как раз тот тип, который, обнаружив отчет Калама, ни за что не стал бы отдавать его своим непосредственным начальникам, которых он подозревает в нечистоплотности и тайком ненавидит. Нет, он обратился к профессиональному блюстителю морали, надеясь, что таким образом отчет удастся спасти от бог знает какого тайного сговора.

– Но если отчет у Маскулена, почему он до сих пор им не воспользовался?

– По причине, которую я вам уже назвал. Он вынужден для поддержания своей репутации время от времени провоцировать очередной скандал в прессе. Но такие газеты, как «Слухи», тоже редко публикуют всю имеющуюся у них информацию. Больше всего дохода им приносят как раз те дела, о которых они умалчивают. Отчет Калама – слишком жирный кусок, чтобы вот так выбросить его на потеху публике. Если он действительно у Маскулена, сколько человек, по вашим оценкам, он способен взять за горло? Включая Артура Нику?

– Много. Несколько десятков.

– Мы не знаем, сколько таких «отчетов Калама» он придерживает на будущее, с тем чтобы в один прекрасный день, когда он почувствует себя достаточно сильным, они помогли ему добиться поставленных целей.

– Я думал об этом, – признался Пуан. – Это меня и пугает! Если отчет действительно у него, он держит его в надежном месте, нам до него не добраться. Но если мы не сможем предоставить документ или неопровержимые доказательства того, что документ был уничтожен тем-то или тем-то, все обвинения падут на меня.

Мегрэ увидел, что мадам Пуан отвернулась. По щеке ее катилась слеза. Пуан тоже заметил и на секунду растерялся. Анна-Мария воскликнула:

– Мама!

Мадам Пуан тряхнула головой, будто просила не обращать на нее внимания, и быстро вышла из комнаты.

– Вот видите! – сказал министр, словно других комментариев и не требовалось.

Возможно, Мегрэ ошибался? Позволил себе поддаться атмосфере, царившей в этом семействе? В любом случае, он уверенно заявил:

– Я не обещаю вам отыскать доклад, но доберусь до того или той, кто проник в вашу квартиру, чтобы украсть его. Это моя работа.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

Комиссар поднялся. Пуан пробормотал:

– Я спущусь с вами.

И, обернувшись к дочери, добавил:

– Беги к матери, передай то, что сказал комиссар. Ей станет лучше.

Они проделали в обратном порядке запутанный путь по коридорам министерства и очутились в кабинете Пуана, где кроме мадемуазель Бланш, не отходившей от телефона, обнаружился высокий худой мужчина с седыми волосами, разбиравший почту.

– Познакомьтесь с Жаком Флёри, главой моего кабинета и личным помощником… Комиссар Мегрэ…

У комиссара возникло смутное ощущение, что где-то он этого персонажа видел. Наверняка в каком-то баре или ресторане. Мужчина был элегантно одет, его костюм разительно контрастировал с небрежной манерой одеваться самого министра. Да, именно тот тип, который встречается в барах на Елисейских Полях в сопровождении хорошеньких женщин.

Руки у него были холодные и сухие, пожатие искреннее. Издалека он казался моложе и энергичнее, чем вблизи, когда становились заметны мешки под глазами и устало опущенные уголки губ. Впрочем, последнее он пытался скрыть нервной улыбкой.

– Сколько их? – спросил Пуан, указывая глазами на дверь в приемную.

– Человек тридцать. Несколько иностранных корреспондентов подъехало. Сколько фотографов, не знаю. Они до сих пор прибывают.

Мегрэ и министр переглянулись. Комиссар ободряюще подмигнул, будто говоря: «Держитесь!» Пуан спросил:

– Выйдете через главный вход?

– Раз вы собираетесь заявить им, что я официально занимаюсь расследованием, думаю, нет смысла скрываться. Даже наоборот.

Мегрэ все еще чувствовал на себе подозрительный взгляд мадемуазель Бланш, с которой так и не успел пообщаться. Она как будто до сих пор колебалась, какое мнение ей составить о комиссаре. Но спокойствие начальника, наверное, подсказало ей, что вмешательство Мегрэ сослужило скорее хорошую службу.

Когда комиссар пересекал приемную министра, первыми к нему бросились фотографы, и он не стал от них укрываться. Потом подбежали репортеры:

– Вы занимаетесь отчетом Калама?

Мегрэ с улыбкой их отстранил:

– Через несколько минут министр ответит на все ваши вопросы.

– То есть вы не отрицаете, что занимаетесь отчетом?

– Я ничего не отрицаю.