Признание - Страница 7

Глеб остановил мотоцикл и слез.

Как и ночью, на улице никого не было. Осиновый лист на асфальте, мятая пачка из-под сигарет «Аврора», клочок газеты у бетонной мусорной тумбы. Все из-за этой урны! Он разглядел урну в самое последнее мгновение. Впрочем, он проскочил бы, если бы женщина не отпрянула назад.

Почему она отпрянула? Испугалась? Растерялась?

Выходит, теперь он виноват, что не погиб сам. А мог бы запросто разбиться — тумба-то как крепость.

Да не приснилась ли ему вся эта история? Сон, дурной сон.

Или не с ним все это произошло, с другим, настолько все казалось сейчас неправдоподобным.

Обычная утренняя улица, каких в городе сотни. Умытые ночным туманом окна домов четким пунктиром уходили вверх, растягивались до конца квартала. А выше было небо. Бледно-сиреневое. С параллельными жгутиками темных облаков, похожими на жалюзи…

Эх бабка, бабка… Куда же тебя понесло вчера? А его самого? Надо же было Марине родиться именно вчера! Да и представитель заказчика: если бы Глеб с ним не задержался, то отправился бы в детский сад еще засветло… Обстоятельства казались сейчас Глебу случайным роковым совпадением, а не просто порядком вещей, не замечаемых при нормальном течении времени…

Глеб рывком толкнул стартер. «Чизетта» взревела, выплевывая порции дыма.

Прошла минута, вторая…

Глеб стоял, повесив шлем на руль и оглядывая окна спящего дома, не очень понимая, зачем он это делает.

Прибавил газ.

«Чизетта» захлебывалась. Сухие, быстрые хлопки сотрясали утреннюю улицу, прорываясь вверх, к небу…

В окне второго этажа появился мужчина в майке, с всклокоченными волосами. Он размахивал руками. Затем торопливо принялся открывать раму.

Глеб выключил зажигание. Даже не верилось, что может быть такая тишина.

— Ты что хулиганишь? В такую рань! В милиции давно не был, паразит? — крикнул мужчина.

Глеб надвинул шлем, деловито оглядел притихшую «чизетту» и, включив передачу, мощно рванул вдоль улицы, наращивая скорость. Ветер упруго давил на лицо, выжимая слезу. Сейчас приехать домой, принять душ. Растереть тело жестким полотенцем, напиться чаю…

Мотоцикл резво обгонял попутные машины, те удивленно косили фарами вслед закрученному сизому шарфу дыма.

Из материала следствия по делу № 30/74.

Характеристика на инженера лаборатории бескорпусных полупроводников конструкторского бюро Казарцева Глеба, Сергеевича:

«…Морально устойчив. Технически грамотен. Инициативен. За время работы в КБ проявил себя с наилучшей стороны… Коллектив лаборатории готов поручиться за Казарцева Г. С. и просит следствие учесть мнение коллектива…»

Гоша Ведерников встретил Глеба на площадке второго этажа.

— Ты человек добрый, я знаю. Одолжи десятку. Ну семь рублей. Остальное я у Цимберова сорву.

Глеб достал кошелек. Двенадцать рублей лежали свернутыми, как он положил вчера перед уходом к Марине.

— А может, целиком ссудищь красненькой? Чтобы у Цимберова не домогаться… А я тебе один секрет открою — целовать меня будешь.

— Понимаешь, самому нужны. — Глеб всегда страдал, когда приходилось отказывать. — Лучше ты у Цимберова одолжи трояк. До зарплаты, понимаешь, еще неделя…

— На что тебе деньги? На что? А мне позарез. Если сегодня я у деда не выкуплю одну книженцию, он продаст ее какому-нибудь «будильнику». Честно. А я тебе секрет открою.

— Пожалуй, ничего не дам, — вздохнул Глеб. — У меня план на вечер, деньги будут нужны.

— Ладно, черт с тобой, давай семь рублей, — примирился Гоша, долговязый парень с университетским значком на остроконечном лацкане пиджака. — До зарплаты.

— Говорю, не дам. — И Глеб спрятал кошелек.

— Не-е-ет! Обещал, так давай! А то я тебе ничего не расскажу.

Отодвинуть Гошу в сторону для Глеба большого усилия не составляло.

— Погоди! — Гоша ухватил Глеба за рукав. — Хоть два рубля-то дай. Что ж, я тебя напрасно тут дожидался?

Глеб вновь достал кошелек, извлек два рубля и протянул Ведерникову. Странный тип этот Ведерников. Весь день бегает из отдела в отдел, о чем-то хлопочет. А вечерами, когда порядочные люди расходятся по домам, Гоша устремляется в захламленные букинистические лавки и копается там до изнеможения. Такая страсть у человека…

— Напрасно ты вчера не остался после совещания. — Гоша спрятал деньги во внутренний карман. — Мы еще часика полтора бузили. Заказчик тебе дифирамбы пел. Михаил Степаныч растрогался. А в троллейбусе сказал мне: «Предложу-ка я работу Глеба на конференцию, в Ленинград. Пора ему заявляться. Время».

Глеб искоса оглядел длинное лицо Ведерникова.

— Не веришь? — загорячился Гоша. — Он тебе сам скажет. Ленинград повидаешь, себя покажешь. Меня бы послали, я б там букинистические лавки потряс! Специально в отпуск хочу отправиться.

В лаборатории было тесно от столов. Несколько молодых людей, собравшись у стеллажа завлаба Михаила Степановича Курочкина, обсуждали какую-то проблему. Сам Михаил Степанович, вытянув короткие ноги в клетчатых брюках, с удовольствием смотрел на своих расходившихся сотрудников.

— А мне как-то все равно! — говорил толстый Цимберов. — Озолоти, чтобы я защитил диссертацию.

— Ну вот еще, — добродушно подначивал Михаил Степанович.

— А ты-то сам?! — встрепенулся маленький Доронин, зыркнув на Цимберова. — Тоже шустришь ведь.

Тут Цимберов заметил Глеба.

— Вот Казарцев, к примеру. Ты, Глеб, будешь диссертацию писать? Или так проживешь?

Глеб молча прошел к своему столу.

— Дай человеку вначале институт закончить, — вступился Ведерников. — Потом он сразу докторскую кинет.

— Опять же! Почему Казарцев не торопится институт заканчивать? А потому что ему институт не нужен. Он самородок. У него интуиция развита. Талант. — Цимберов похлопал Глеба по плечу. — Обложили его со всех сторон: «Диплом, диплом», — он и подался в институт… Конечно, обидно получать меньше чернокнижника Гоши. Но захочет кандидатом стать, так он диссертацию одной левой настрочит, в рабочем порядке…

Михаил Степанович поднялся. Его клетчатые брюки, перепачканные канифолью, скрылись за опавшим подолом длиннющего халата. Треп ему надоел. Нащупав в кармане халата флакончик с белыми гомеопатическими горошинами, Михаил Степанович отсыпал на ладонь несколько штук и отправил их в рот. После контузии его иногда мучили головные боли…

Лаборатория уже стряхнула с себя утреннюю размеренность. Ровный гул унформера. Экраны осциллографов в голубых полосках характеристик. Терпкий запах жженой канифоли.

Глеб Казарцев сидел, отвернувшись к окну. Прозрачные одинокие облака напоминали медуз… В июне он был в Ялте — вначале один, потом приехала Марина. У нее был золотистый купальник, Марине он очень шел. На пляже она привлекала внимание, и Глебу это было приятно. Неужели она и вправду ждет ребенка? Ну и новость… В конце концов, он отец. И это сейчас ко многому обязывает. Это даже как-то и меняет все дело. Он теперь должен думать не только о себе, верно?

Михаил Степанович придвинул к столу Глеба железный треножник и сел. Калька под рукой Глеба вся была изрисована женскими головками. В профиль и анфас.

— Талант пропадает, — произнес Михаил Степанович. — Я звонил тебе вчера.

Глеб оставил фломастер и подпер кулаками лицо.

— Да. Мама мне передала.

— Тебя очень огорчили замечания Алексеева?

Глеб сразу и не вспомнил, кого имеет в виду Михаил Степанович. Ах да… Представитель заказчика. Высокий, лысый, с рыхлыми, точно творог, щеками…

Глеб усмехнулся. Милый, добрый Михаил Степанович, мне бы сейчас только эти неприятности.

— Между тем он очень высоко оценил твою работу, — продолжал Михаил Степанович. — Звонил я тебе вот по какому поводу: хочу рекомендовать твою работу в Ленинград, на конференцию.

— Я слышал, — произнес Глеб.

Михаил Степанович обернулся и погрозил Гоше кулаком.