Признание - Страница 25

Марина приподнялась. Пепельницы поблизости не было, она опустила сигарету в стакан с водой.

— Только не надо приглашать Кита и Алену, — проговорила Марина. — Не задавай мне вопросов. Я не смогу ответить… Но только без них!

Раз в месяц Никита приводил свою комнату в порядок.

Он сбрасывал с подоконников, со стола и стульев газеты, журналы, куски магнитофонных лент в глубокий картонный ящик. Такие дни, как ни странно, Никита любил. Он всегда при этом находил интересное и нужное, что когда-то безуспешно разыскивалось… Уборку он проводил не торопясь, со вкусом. Просматривал заново весь хлам. И начинал ее в субботу, с тем чтобы и на воскресенье продлить удовольствие.

Сегодня как раз и была суббота. Комната созрела для уборки, это он понял накануне, когда два часа разыскивал свой паспорт. Предстоял визит в загс для оформления развода…

Паспорт он так и не нашел. Но надежды не терял, ибо точно помнил, что в прошлую уборку он паспорт где-то видел. Сколько раз давал себе слово складывать документы отдельно!

Приход Глеба застал его в разгар работы.

Глеб прошелся по комнате, высоко поднимая ноги, — как-то неловко было ходить по раскиданным на полу газетам и журналам.

— Готовишься к побелке?

— Паспорт ищу. Накопилось тут всякого.

Никита подобрал какую-то бумагу, просмотрел и швырнул в ящик.

Глеб сел на диван. Впечатление было такое, будто они расстались только вчера.

— Что-то давно тебя не слышно, не видно, — произнес Никита.

— Суета все. Потом в Ленинграде был, на конференции. — О Японии Глеб решил не рассказывать.

— А… Припоминаю, припоминаю.

Помолчали.

— Ну как дела? — спросил Глеб.

— Что это ты интересуешься моими делами? — Никита поднял с пола пустую банку из-под кофе и бросил в ящик.

— Друзья детства, Кит.

— Много лет назад, когда мы были ближе к детству, ты интересовался меньше моими делами.

— Время, Кит, время. С годами становишься сентиментальным.

— В загс вот собрался. Развод оформлять с Викой.

— Ну? — удивился Глеб. — Я думал…

— Да. Официально я не был разведен… Мерзко на душе у меня, друг детства… Что-то все не туда. Суечусь, шумлю. А все не туда, все мимо. А почему, не знаю.

Глеб вытащил из свалки какую-то книжку в яркой обложке.

— Ну… а как поживает Алена?

— Понятия не имею, — быстро ответил Никита. — Вне сферы текущих интересов.

Он сказал неправду. Алена была в «сфере его текущих интересов». Тот разговор на бульваре оставил след в его душе. Никита ждал, когда Алена позвонит, поинтересуется, как разворачиваются события. Но Алена не звонила. Он не выдержал и позвонил сам. Мужской голос, видимо отец, попросил его перезвонить минут через пять, попутно поинтересовавшись, с кем имеет честь. Никита назвался, через пять минут позвонил вновь. Тот же мужской голос предложил ему больше не звонить. «Так это я, Никита Бородин», — растерялся Никита. «Я прекрасно вас понял, Никита. Но Алена просила передать, чтобы вы больше ей не звонили…»

Никита стал успокаивать себя мыслью, что это козни отца. К сожалению, он не знал, где работает Алена. Пришлось вновь пользоваться услугами телефона. Раза два он нарывался на отца и вешал трубку. И дома и на работе все валилось из рук, а мысли работали в одном направлении…

Наконец однажды подошла Алена. Она долго молчала в ответ на сбивчивые фразы Никиты. Потом произнесла тихо и твердо: «Я не могу никого из вас видеть. Никого! И не хочу!»

Может, рассказать Глебу об этой истории? А что? Почему бы и нет? Все ведь из-за него одного, только из-за него…

Глеб просматривал какую-то статью в подобранной с пола книге.

Нет, решил Никита, не стоит рассказывать. Ни к чему.

— Ну… а как Марина?

— Марина? — Глеб не поднял головы. — Мы, понимаешь, женимся с ней… Точнее, уже поженились.

Никита присвистнул. Но работу не оставил.

— Правда, свадьбы не было. Да и не будет. Просто расписались, и все. Поначалу я думал вас оповестить — тебя, Аленку. Собраться, понимаешь… А потом решили, что не надо. Так все и растеклось… Слушай-ка, что пишут: «Человек может носить в себе инфекцию туберкулеза, оставаясь практически здоровым»!

Глеб швырнул журнал в картонный ящик.

— Начитаешься таких статеек…

— Ты так бережешь свое здоровье? — усмехнулся Никита.

— Следую твоему совету. Для пользы общества.

— Ошибаешься, Глеб. Я не советовал тебе. Я лишь вслух произносил твои собственные мысли. Верно? Я тоже ведь кое-что понимаю.

Никита сел в кресло.

Они сидели друг против друга. Элегантный Глеб в темном спортивном костюме, в глухом свитере и Никита, толстый, неуклюжий Кит, облаченный в серую больничную пижаму, в шлепанцах, с дыркой у большого пальца на левой ноге.

— И вот еще что я понимаю, Глеб… Знать, где правда, — одно. А вот жить по правде — другое. Совершаем вещи, заранее зная, что они безнравственные. И все ради своих интересов… А какой душевный покой у людей, умеющих постоять за свои убеждения… Когда-то, в детском саду, мы верили в разную чепуху, В волка и козлят. И мы были счастливы. Мы открыто, смело защищали свои убеждения. Пусть наивные, но тогда они казались нам глобальными… Куда же все это девалось, Глеб?!

Глеб подошел к столу, оперся на него руками.

— Помнится, ты очень жалел, что в детстве тебя «приручали» к доброте…

Он не закончил свою мысль — отодвинул лист бумаги, извлек темно-красную книжицу паспорта.

— Ну и ну! — удивленно воскликнул Никита. — Представляешь, перерыл весь дом. Хорошо, ты пришел. Маленькая польза.

— Так знаешь, зачем я к тебе ввалился?

Никита взглянул на Глеба отсутствующим взглядом.

— Ты просил, помнишь? Для Скрипкина своего. — Глеб вытащил из кармана пакет. — Открытки с видами Ленинграда. Блок. Цветные.

— Только открыток мне тут не хватает, — пробормотал Никита, принимая пакет. — Скрипкина перевели в другой отдел. Теперь у меня в начальниках Привалов. А что он собирает, не знаю. Наверно, монеты. А монеты мне и самому нужны.

— Черт. Действительно досадно, — проговорил Глеб. — Да ладно! Отдай ты эти открытки Скрипкину. Пусть почувствует, какой он был мерзавец в отношении тебя.

— Хорошо. Отдам. Пусть почувствует, — согласился Никита.

— Так я пойду, — произнес Глеб и вздохнул.

И такое вдруг облегчение прорвалось в этом вздохе.

Никита проводил Глеба до двери.

— Знаешь, Глеб… Ты больше, пожалуй, не заходи ко мне. Не стоит. Я и так буду соблюдать правила игры, будь в этом уверен. Ведь ты меня ненавидишь. И с каждым днем будешь ненавидеть сильнее. Я знаю.

Глеб нажал кнопку лифта, но не стал ждать и пошел вниз.

Лишь внизу он наконец услышал, как хлопнула дверь Никитиной квартиры.

Не так-то просто было разыскать ее дом.

Где-то у главного входа в городской парк, Глеб это помнил. И был-то он там раза два, в школьные годы…

Дом он узнал сразу: узкий и высокий, он чем-то сразу бросался в глаза. На белой доске номера квартир и фамилии съемщиков, среди которых Глеб разыскал и фамилию Павлиди.

Алена шла быстро и гасила за собой свет. Это было не совсем вежливо — Глеб едва успевал за ней в длинном извилистом коридоре.

— Послушай, я могу потеряться! — пошутил он.

Алена не ответила.

Остановившись на пороге своей комнаты, она пропустила Глеба вперед и захлопнула дверь. Возможно, она не хотела, чтобы их видел кто-нибудь из ее домашних.

— Извини, я как снег на голову. Честно говоря, не думал тебя застать. Проходил мимо, решил, дай зайду проведаю.

Алена все молчала.

Глеб сел в кресло. Зачем он врет? Ведь специально пришел!

Комната была аккуратной, чистой. Старинный письменный стол на коротких резных ножках, лампа под фарфоровым абажуром, книги в золоченых толстых переплетах. Бронзовые подсвечники. Старинная работа…

Он мельком взглянул на Алену. Темные ее волосы перехватывала широкая красная лента. Расклешенные джинсовые брюки и пестрая кофточка эффектно выглядели на фоне всей этой старины.