Привет от царицы Савской - Страница 4
Короче, довольно скоро у меня обнаружилась в целом стабильная статья дохода — примерно в штуку, а то и полторы штуки баксов в месяц, — хотя такие солидные вознаграждения, как за далматина и ретривера, были далеко не часты. Плюс к этому я набивал еще кое-какие журналистские приработки. Мне этого вполне хватало.
При этом нельзя сказать, что удача мне уж так покорно сопутствовала. Срывов было достаточно. Шеба не раз возвращалась одна. От многих «мишеней» по тем или иным причинам приходилось отказываться после недельной, а то и больше разработки. Риск оказаться застуканным тоже бывал немалый. Пару раз меня кусали. В одном из парков — а в парках летом и осенью охотиться было очень удобно, только машину приходилось оставлять далеко — я чуть было сам не потерял Шебу. Прождал ее с четверть часа. Уже сердце стало посасывать, когда отправился на поиски. Обнаружил ее и без «дичи», и без «наживки», она заигрывала с каким-то жутко бомжовым, косматым кобелем. Поджала хвост, прижала уши, когда меня увидела. Сил сердиться уже не хватило — все силы в радость встречи ушли.
А однажды вообще вышло весело.
В тот раз не успел я полностью открыть багажник, как вижу такую картину: Шеба стремительно летит в мою сторону со скомканным носком в зубах, позади нее практически нос-в-хвост чешет холеный лоснящийся риджбек, на которого я и охотился, а за ним, едва не давя ему задние лапы, спринтует здоровый мужик-хозяин. Все трое — как на короткой цепочке.
Я поначалу оцепенел, но в последний миг успел-таки захлопнуть крышку «воронка». Шеба ткнулась мне в колени, риджбек въехал ей, типа, в задний бампер. Я невольно посторонился, испугавшись, что меня самого впечатают в задок машины. Но мужик тормознул вовремя.
Он был явно натренирован, даже не запыхался. Повыше меня и лет сорока, то есть существенно старше. Уж не знаю, как бы оно пошло, но только мужика явно смутил мой внешний вид. И черные очки в пол-лица, и бейсболка, и усищи рыжие ковбойские. Аура у меня была опасная. Да и машина не самой крайней марки.
— Ну, ты бы свою суку придержал, — мрачно пробурчал он, оттягивая своего кобеля, — раз уж течет…
Лучшая защита — нападение.
— Нет у нее течки, — отрезал я.
— Так не бывает, — дернул плечом мужик. — Вон как моему крышу двинуло…
— Еще как бывает, — сделал я шаг к нему. — Вот ты, когда в молодости за девками бегал, то кого винил, если попадал?.. Красавицу? Или себя любимого?
Выставлять себя дураком мужик не решился. Только и хмыкнул:
— Ну, а сам-то?..
— То-то и оно, — мудро подытожил я. — Кобели, они всегда на своих хозяев похожи, так что все путем. Так держать!
Мужик совсем не оскорбился. Махнул рукой, будто осу от лица отогнал, и побрел прочь.
А уж самый курьезный случай случился вскоре после того. Конец мая был на дворе.
Нацелился я тогда на роскошного кобеля особо редкой в наших краях породы. Разыскал его на другом конце Москвы, в Коньково. Места там для охоты неудобные, больно уж открытые. Я их так, для «полноты отчета» инспектировал. И вдруг увидел этого красавца, глянул на хозяина и решил: игра стоит свеч. Кобель был японской породы — акита-ину. Мощная такая на вид «лайка» с грудью бойцовой собаки.
Запустил я стандартную разработку, все складывалось нормально. В момент «Х» у меня сзади, в багажнике, загрохотало, я спустил дверцу, Шеба юркнула ко мне в салон, я отъехал на километр, потом, тормознув и не заглянув в багажник, брызнул в «газовое окошко», чтобы кобель и сам не повредился, и не разворотил мне там чего с горя, — и поехал домой.
Приезжаю, открываю багажник… И просто глазам своим не верю, головой трясу и трясу и пытаюсь вытрясти из глаз все эти чудеса.
В багажнике у меня не акита-ину, а валяется там черненький такой, чугунный храпун… Французский бульдог! Валяется и явно собирается откидывать копыта.
У него седые волоски на морде. Старик! Как он не отстал от Шебы на этих своих раскоряках, на этих своих дверных ручках и сам запрыгнул в багажник — просто диво в Книгу Гиннеса! И что он там сделал с конкурентом-акитой, как его подменил, как оттеснил с дороги этого мощного кобеля… вообще, что там произошло, — так и осталось для меня загадкой, аномальным явлением.
Одно было вполне объяснимо — то, что, сделав этот великолепный спурт, тряхнув — да еще как! — стариной, он теперь собрался помирать. Дышал часто, вздрагивал и закатывал глаза.
У меня все внутри сжалось. Не заведя Шебу домой, я со всей компанией помчался в ветеринарку. И оказался прав: у французика совсем сдавало сердце. Его откачивали, кололи сульфокамфокаин и все такое. Попутно выяснилось, что у него и печень никуда. Три ночи я не спал, колол ему сам, что и как велели, еще дважды таскал его в клинику. В хорошие деньги встал мне этот храпастый мордатый дедок.
Хозяйка его тоже не сразу нашлась. Дня через три или четыре после того, как я развесил по коньковским углам собачьи дадзыбао. Я уже стал подозревать с тоской, не придется ли французику до конца его дней выплачивать пенсию в возмещение морального и физического ущерба… Пришла на встречу тощая полусонная девчушка лет семнадцати, с голым пупком и пирсингом в нем, на нижней губе и в носу. Будто еле волокла ноги. И хлопала глазами — еще более круглыми и тупыми, чем у ее чугунка.
Первое, что она сказала:
— А мне тут соседи сказали, что вы объявления повесили. И телефон ваш дали. Спасибо…
— Да, в общем, не за что, — ответил я, уже без всякой досады видя, к чему дело пришло.
— Только у меня денег сейчас совсем нет… Со стипендией худо, — так же полусонно проговорила она и стала смотреть мне в глаза.
А я стал делать вид, что мне все равно.
— Вот насчет вознаграждения… — потянула она дальше, — как скажете…
Ясно было, чего она больше всего хочет, пользуясь случаем и хорошим человеком. А у меня внутри, ниже пупка, кровь стала скисать и сворачиваться.
— Ты учись лучше. Чтобы стипендия была, — только и сказал я ей и прибавил: — Вот что еще. У него печень плохая. Ему специальный корм нужен — для старых собак с больной печенью…
— Ну, я не знаю… — потупилась девчушка и сделалась жалкой-прежалкой. — Он папин был… У меня сейчас с деньгами плохо… А папа умер четыре месяца назад…
Меня просто пригвоздило.
— Ты вот что. Ты приходи завтра на это же место, — велел я ей. — В это же время. Не сможешь, позвони…
Она посмотрела на меня с удивлением и надеждой:
— Не, я приду…
— Приходи. Я принесу что надо.
И не надо было объяснять ей, зачем приду.
На другой день я привез два огромных пакета лечебного питания для четвероногих цирротиков. В каждую ее руку по пакету. Девчушка опешила, ссутулилась под грузом и скисла.
— Ты его все-таки береги, — по-менторски сказал я ей. — Как отцову память хотя бы… Кончатся мешки, позвони — я еще подвезу. Нет проблем.
Она больше не позвонила.
Минуло лето, осень была более удачной и спокойной: мне было на руку, когда рано темнело и поздно светлело. Снежок раз-другой пошел, и я прикинул, что уже почти год, как злодействую, пора бы и меру знать, если не о чести речь. Вот год исполнится, решил я, и завяжу — обиды прошли, нервы успокоились, здоровья прибавилось, кое-какие деньги появились, да и в моих газетных кругах, наверно, все давно улеглось, если шеф, вообще, решился тогда красные флажки на меня развешивать… Скорее всего, он помалкивал: если бы правда вылезла с моей подачи, как ответный залп, вся история ему самому повредила бы не слабо. Это я теперь стал так думать.
Да и получалось, что я уже всю Москву по второму кругу успел объехать. Я слегка расслабился, стал раскидывать мозгами, какие издания брать на прицел, кому звонить.
И вот однажды… Во время по обыкновению замысловатой тренировочной прогулки по всяким дворам, когда я ходил, присматриваясь и прикидывая, как бы я действовал здесь, в этой топографии, я вдруг увидел отличного черного лабрадора президент-класса. Я удивился, что не приметил его раньше — дело было, опять же, в трех кварталах от моего дома, эту местность, я, казалось, перепахал вдоль и поперек. С другой точки зрения, ничего удивительного не было: конкретно в этот двор я не заглядывал месяцев семь-восемь — лабрадор мог подрасти или быть просто новоселом. Здесь стоял элитный дом, построенный и заселенный недавно. Такая новомодная башня, из бетона отлитая, то есть возведенная методом непрерывной заливки и ради фальшивого благородства облицованная красным рядовым кирпичом.