Привет, Маруся! (СИ) - Страница 33

Кутусов странно посмотрел на меня и сказал:

— Это фирменный пирог моей бабушки.

Я вдруг вспомнила, что он в образе Князя рассказывал о пироге, который будто бы испекла его любимая девушка. Значит, действительно не лгал. Только это было бабушкино творение.

— А это удобно? Я про приглашение Даши?

— Удобно, Кутузов. Идем. Не бойся.

Пообедав, Даша задергала Стаса: надо делать кораблик. Я объяснила дочке, что дядя — наш гость и поэтому его нужно как следует накормить, а все остальные дела выполнить позже.

Кутусов вертел головой в разные стороны, видимо, вспоминая свой давний визит через окно, в день, когда мне исполнилось восемнадцать. Он был прав: я действительно мысленно возвращалась именно к этому эпизоду, если вспоминала свое восемнадцатилетние.

Стас и Даша мастерили поделку минут тридцать, а потом, пригласив меня, пошли в ванную для испытания парусника. После того как запустили кораблик, и он поплыл, подгоняемый волнами, искусно изображенными мной, Даша моего друга Кутузова от себя не отпускала ни на шаг. Показала ему все свои игрушки, поделки, а потом принесла альбом с рисунками.

Кутусов посмотрел работы и похвалил дочь, сказав, что, несомненно, у нее большой талант и что он тоже в детстве любил рисовать и заниматься другим творчеством.

— А кто на этом рисунке изображен? — вдруг заинтересовался Стас последней работой Даши, где мы с дочерью, подругами и Валерой стояли, взявшись за руки, и все как один чему-то улыбались, а через нас проходила синяя полоса, отсекая меня и дочь от других.

— Это мама, я, тятя, Катя и Олеся. Мы отдыхаем на реке.

— Тятя? Как интересно ты его зовешь. Как у Пушкина:

Прибежали в избу дети

Второпях зовут отца:

«Тятя! Тятя! Наши сети

Притащили мертвеца».

— Это стихотворение не для Дашиного возраста. Не надо его читать, а то спать не будет. Испугается, — попросила я Стаса.

— Извини. А где твой тятя? — снова обратился Кутусов к Даше.

— Он в деревне. Мама, а когда тятя мне зимний велисепед привезет?

— Велосипед, — поправила я дочь. — Валера говорил про снегокат. Вот снег выпадет и подарит.

— Быстрее бы выпал. Хочу кататься на сне-го-ка-те, — дочке, видимо, понравилось звучание нового слова. — Хочу снегокат. А у меня еще вот что есть, — крикнула Даша и, умчавшись в свою комнату, принесла оттуда маленький, серебристый самолетик. — Это мамин самолетик, но она иногда дает мне им поиграть. Мама, можно дяде тоже поиграть твоим самолетиком?

Кутусов внимательно посмотрел на меня, и в его взгляде было столько нежности, радости, столько сияния. Узнал.

— Можно. Этот самолетик сделал дядя. — Я еле выговорила простое слово — дядя.

— Надеюсь, когда-нибудь ты ко мне прилетишь, — усмехнувшись, проговорил Стас и взял самолет из рук Даши.

И мы замолчали, умчавшись в сложное, но такое прекрасное общее прошлое.

«Дззыыынь», — вдруг раздалось в тишине квартиры. Открыв дверь, я оторопела, когда увидела женщину, стоящую на пороге моего дома. Это была Инесса Ивановна Квашняк.

Глава 24

— Здравствуй, Стася, — тихо сказала она.

— Здравствуйте. Пройдете?

— Если не прогонишь.

Нынешняя Квашняк мало напоминала ту порхающую, как мотылек, симпатичную молодящуюся женщину. Пожалуй, главным отличием ее сегодняшней были глаза, точнее взгляд. Потухший взгляд неживых глаз.

Она прошла в гостиную, где Стас, сидя на диване, читал Даше сказку «Золушка».

— У тебя дочь? А, ну да, Олег писал, что ты родила. Это твой муж?

— Нет, одноклассник и друг — Стас Кутусов. Вы должны его помнить.

— Да-да, Стас. Он когда-то очень нравился Марго, но мальчик почему-то не ответил взаимностью. Хотя я теперь понимаю — почему. Дочь оказалась жестоким и корыстным человеком. А ведь пыталась воспитать ее другой, всю душу отдала.

— Я как-то наткнулась в соцсетях на страничку Маргариты. По-моему, она вполне счастлива: вышла замуж за иностранца, живет в Польше. Правда, вуз так и не окончила.

— Мне об этом мало что известно. Я много раз писала ей на старый адрес, адрес университета, звонила, когда была возможность, но все тщетно. Олег сказал, что квартиру она продала, а сим-карту поменяла. Со мной общаться не желает. Конечно, зачем ей мать-зечка? Ты прости меня, Стася, я так виновата перед тобой, да и перед Олегом тоже. Были деньги, был рядом хороший человек — все растеряла из-за собственной меркантильности и всепоглощающей любви к дочери. И тебя едва не выжила из собственного дома. Виновата. Прости, — повторила она.

Мне не хотелось копаться в прошлом, в мотивах ее и своих поступков, вообще не хотела вспоминать те ужасные два года своей жизни, когда все общение с Квашняк заканчивалось слезами.

— Можно я у вас переночую сегодня, только сегодня? А завтра уеду к подруге в соседнюю область? — тихо спросила она и посмотрела, как перепуганная лань.

— Конечно. Оставайтесь.

Стас неодобрительно глянул на меня, но ничего не сказал.

— Спасибо, девочка.

— Папа перевел вам деньги от проданной мебели, ну и от себя, конечно, добавил. Вот, заберите, — я протянула ей карту. Здесь не очень много, но на первое время хватит. А ваши личные вещи в кладовке.

— Благодарю. А где тот красивый молодой человек, Валера, кажется? Он так на тебе и не женился? Конечно, его можно понять. Ты была такой ершистой, отец совершенно не занимался воспитанием, — сменила тон Инесса Ивановна и как-то незаметно преобразилась. И глаза засияли, и спина распрямилась. Уж не потому ли, что в ближайшем терминале засияла путеводная звезда — папина денежка. Снова покоя не дает золотой телец?

О нет, мадам Квашняк не изменилась, а новую роль сыграла просто блистательно. Ударить по больному, поставить в неловкое положение — в этом вся ее жизненная философия. Напрасно я надеялась на чистосердечное признание, глубокое раскаяние. Ошибочно решила, что тяжелая жизнь в зоне изменила ее и направила на путь исправления. Но, увы!

Посмотрев в серьезные глаза Стаса, я, униженная и оскорбленная, раздраженно бросила:

— Думаю, вопросы излишни. Это не то, что вас сейчас должно волновать.

— Милочка, ты все такая же дерзкая и злая. Окончательно разочаровалась в людях?

Я не успела ответить, за меня это сделал другой.

— Инесса Ивановна, у вас в планах уехать из страны? Наверное, туда, куда обычно русские и немцы со времен бородатых крестоносцев и бравых дружинников ходили решать свои вопросы? Угадал?

— Да, Стасик, хочу к дочери, в Европу. Это моя программа максимум, — расплылась в улыбке мадам Квашняк, почувствовав в Кутусове родственную душу.

«Напрасно ты, дорогая, потеряла бдительность», — пронеслась у меня в голове мысль, — с Кутусовым так нельзя. Однажды можно порезаться о его слова».

— Отлично, вот там и воспитывайте жрицу наемной любви, которой вы, хитрая, меркантильная и корыстная особа, давно не нужны, — нанес сокрушительный удар Кутусов.

Квашняк затихла и снова опустила плечи.

Получила? А вот не надо обижать молодых одиноких мам.

— Да, и я не разочаровалась в людях, просто получала от некоторых из них жизненные уроки и с благодарностью прощалась. Там, где оттенки серого, там нет меня. Это ответ на один из ваших вопросов, Инесса Ивановна.

Провожая поздно вечером Стаса, я поблагодарила его за помощь, поддержку и вообще за потраченный на нас выходной день.

— Звони, если Инесса Ивановна снова будет бузить, жалостливая ты моя.

От этого слова моя на душе стало так тепло и спокойно.

— Не волнуйся, все будет хорошо. Ты ее отрезвил надолго, поверь мне.

Дочка никак не могла заснуть, крутилась, терла глазки, а потом попросила рассказать сказку. Мне тоже не спалось, наверное, от того, что получила изрядную долю эмоций — разных. Ну, хорошо, сказку так сказку, доченька.

— Звяк-звяк-звяк-звяк, — стучала жар-птица Маруся о края кружки, помешивая остывший кофе и роняя в него слезки, она была расстроена тем, что осталась без мамы, — начала я. — К ней на веточку запрыгнул незнакомый волнистый попугайчик. — А давай дружить, мне тоже грустно и горько, — предложил попугайчик. — Давай, я — Маруся! — обрадовалась жар-птица. — А я — Князь…