Притяжение, будь рядом, когда я умру (СИ) - Страница 63

Мэтт подумал, что ему нужны силы, поэтому заставил себя проглотить предложенный суп и причудливый кусок турецкой выпечки. Ему не удалось разобрать вкуса ни того, ни другого. Кто-то из окружающих обратился к нему на английском, заверив, что еда свежая и ему нечего бояться.

Затем тот же голос спросил:

– Что ты здесь ищешь?

Мэтт назвал адрес и объяснил свою систему поиска по координатам.

– А какая у часов погрешность? – уточнил старик.

– Не более пяти градусов… так обещала реклама, – признался Мэтт, глядя на новые свои часы, а какова погрешность старых материнских – одному богу известно.

На усталом лице турка промелькнула грустная усмешка:

– Когда двадцать лет назад я учился на штурманских курсах в мореходном училище, из всех инструментов у нас была штурманская карта, транспортир, протрактор, штурманские таблицы и логарифмическая шкала скорости. И до сих пор помню, что морская миля – это тысяча восемьсот пятьдесят два метра тридцать сантиметров, и она равна одной минуте дуги земного меридиана, а точность карты такова, что укол булавкой – это погрешность плюс-минус тридцать метров... и если погрешность часов пять градусов, то с такой «точностью» ты можешь оказаться в нескольких сотнях миль от предполагаемого места...

Кровь ударила Мэтту в лицо, задолбив по вискам и барабанным перепонкам как по церковным колоколам.

Турок перестал улыбаться.

– Я Хатиф. И я помогу. Родился здесь сорок лет назад, всю жизнь прожил, и сам теперь теряюсь, где был какой дом, но постараюсь помочь. Какой, говоришь, адрес?

Мэтт назвал.

– Любимая там?

Мэтт кивнул, изо всех сил стараясь держать себя в руках.

– Сейчас все плачут. И женщины, и мужчины. У меня под этими завалами вся семья: жена, сыновья, мать. Но что я могу? Только смотреть, как работает экскаватор. Выплакал уже все слёзы. Ничего не осталось. Только ждать. Найдём и твой дом. Будешь тоже смотреть… и ждать.

Мэтт не хотел в это верить. И разрешал себе. Многие дома ведь устояли, и его Ива обязательно в таком. У неё просто разбился телефон, или она его потеряла, когда эвакуировалась, а новый сейчас нигде не достать.

Мэтт не хотел верить, когда мужчина, показавшийся ему вначале стариком, указал на груду бетона и пыли.

Что этот Хатиф, вообще, способен разобрать в кучах мусора, бывших когда-то городскими улицами?

Однако Боня заскулил и вырвал поводок из ослабевших рука Мэтта. Его серые лапки резво перебирали, пока он, то скуля, то воя, взбирался на вершину развалин, бывших когда-то домом.

Это было мгновение, когда выдержка Мэтта и самообладание дали слабину. Он рухнул на колени и даже не заметил, потому что остекленевшими глазами бродил по тоннам штукатурки, бетона и пыли. Возле этой кучи почему-то никого кроме него и Хатифа не было. Даже спасателей.

– Здесь было всего несколько квартир, а на нижних этажах офисы, пояснил Хатиф. – Тут, скорее всего, в последнюю очередь… работать будут.

Хатиф на два долгих мгновения сжал плечо стоящего на коленях Мэтта, затем повернулся и побрёл к своей куче. Он всей душой сочувствовал высокому, статному парню, иностранное происхождение которого так остро бросалось в глаза. У него, по крайней мере, был экскаватор и спасатели, а у Мэтта – вообще ничего. Ноль надежды. Ноль.

Kith – Hilary Woods

Ива очнулась в кромешной тьме. На зубах скрипела пыль, нос был заложен, глаза чесались, а нога оказалась зажатой половинкой столешницы всё-таки разломившегося стола – одна его ножка из четырёх не выдержала и сломалась.

Ива подумала, что стол хоть и был тяжёлым, но не настолько, чтобы она не смогла освободить ногу.

Память вернула ей всё, что записалось в неё последним: то, как она проснулась от страшного гула и тряски, как вылетали тарелки из старинного хозяйского буфета, как Ива выскочила на площадку, намереваясь спасаться бегством из шатающейся пятиэтажки, а лестницы не оказалось вовсе – она вся уже обрушилась, то, как Ива пару мгновений оценивала, сможет ли спуститься по шахте, и как поняла, что не сможет с животом наперевес, не будь у неё живота, может, и смогла бы, но восемь месяцев беременности… она вернулась в квартиру и залезла под стол.

Именно стол и спас её, когда стены вокруг начали со стоном трескаться и заваливаться прямо на неё и на весь мир.

Ива попыталась потянуть ногу на себя, но ощутила такую сильную боль, что её затошнило и потемнело в глазах. Перелом, поняла она. Обшарила пыль вокруг своей лодыжки – закрытый, судя по тому, что крови нет.

Ива легла и постаралась успокоиться. Её будут спасать. Обязательно будут. Прибудет служба вроде 911, и её непременно отсюда вызволят. Всё, что она может сейчас – это беречь силы. Ива начала дыхательную гимнастику, такую, какой её научили пользоваться сто лет назад. Нужно дышать глубоко и ровно, представлять себе лазурное море, и паника отступит. Холодной головой можно будет подумать, что сделать, чтобы спастись или продержаться дольше.

Спустя пару часов ей уже невыносимо хотелось есть и пить, особенно пить. А ещё ей было холодно.

Ребёнок ходил ходуном в животе так, словно всеми силами стремился выбраться. Ива подумала, что её переживания и страхи наверняка передаются и ему, и поэтому ей нужно во что бы то ни стало успокоиться. От этого зависит не только её жизнь, но и ребёнка.

Она не знала, кого ждала. Во время УЗИ младенец повернулся попкой и не показал специалисту свой пол. Ива тогда не очень расстроилась: какая ей разница? Она с одинаковым нетерпением ждёт и мальчика, и девочку, главное, это будет её малыш.

Теперь же Иву охватили сожаления и страх: если не выживет, то так и не узнает, кто же у неё был, кто жил в ней все последние месяцы, с кем она разговаривала каждое утро и каждый вечер, кому включала музыку и читала любимые в детстве книги, кому покупала первый крохотный комбинезон нейтрального цыплячьего цвета.

Ива вспомнила о белой деревянной кроватке и электрической качалке с балдахином и роем цветных бабочек, порхающих под чудесную младенческую колыбельную над уютным ковшом, похожем на половинку яйца. Сколько всего она накупила, пока ждала…

Главное выжить. Любой ценой надо выжить.

Ива потянулась и начала ощупывать то место под пылью, которое показалось ей тёплым. Она понятия не имела, что это, но постаралась подтянуться к нему всем телом, не потревожив зажатую ногу.

А нога болела всё сильнее и сильнее. Ива даже разрешила себе поплакать, и после этого ей как будто сделалось легче. Она уснула.

Проснулась с тяжёлой головой и пересохшим горлом, пить хотелось так сильно, что ни о чём другом и думать не моглось. Ива уговорила себя попытаться заснуть снова. Во сне в любом случае легче.

У неё это на удивление легко получилось. Потом она снова проснулась и снова уснула и с каждым разом засыпать было как будто легче и даже боль в ноге притупилась.

В следующий раз Ива проснулась от острой боли: это была не нога, а живот. Как только сознание к ней вернулось, она мгновенно поняла, что это означает. И заплакала.

Поплакав, она подумала, что всё правильно: ребёнок стремится выйти, потому что так у него будет больше шансов выжить. До сих пор он питался ею, а значит, ещё минимум три дня проживёт, если Иве удастся обеспечить ему тепло.

Она поняла, что шанс у её ребёнка есть и имя ему – бойлер. Да, именно бойлер под толстым слоем пыли и согревал Иву.

Теперь ей пришлось запрещать себе спать. Между схватками она рыла одной рукой пыль и мелкие камни, чтобы добраться до бойлера. Как только роды случатся, Ива перегрызёт пуповину, как делают все животные, завернёт младенца в свою кофту и положит на бойлер в вырытое углубление – это должно будет помочь ему выжить на тот случай, если завалы будет разгребать строительная техника. Ещё Ива надеялась, что её ребёнок окажется сильным и будет плакать, может, его тогда услышат?

Она тоже пробовала кричать и не раз, но голосовые связки словно забились бетонной пылью – голос её был хриплым и тихим, Ива плакала и понимала, что её никто не услышит.