Принцип Новикова. Вот это я попал (СИ) - Страница 23

— С полковником Мельгуновым я переговорю, как только сочту, что время для этого вполне подходящее, — я смотрел в упор на Миниха, специально не выпроваживая Ушакова, чтобы тот уши слегка погрел. — Так что на самом деле тебе нужно, Христофор Антонович?

— Пакетботы «Куръер» и «Меркурий» нуждаются в починке, государ, — вздохнул Миних.

— Почта, значит, — я отвернулся от них и посмотрел в окно. Небо было затянуто облаками, было морозно, но, похоже, вот-вот должен был пойти снег. — Почта — это хорошо. А почему у нас своей почты нет? Пакетботы есть, а почты нет?

— Не можем знать, государь, — и Ушаков, и Миних синхронно развели руками и переглянулись.

— Чини свои пакетботы, я разрешаю, и подумай насчет почты. Собственная почта — это очень хорошо, — я снова повернулся к своим собеседникам. — Ну что же, не смею вам дольше задерживать. У вас много дел и забот предстоит, это я могу книжки почитывать, а у вас скоро времени, чтобы облегчиться не будет. Да, Андрей Иванович, верните этим недотепам оружие и накажите, чтобы в другой раз не озорничали, — я махнул рукой, показывая, что аудиенция окончена.

Они убрались, коротко поклонившись перед тем, как покинули комнату. М-да, не встречал я пока здесь людей, готовых рассыпаться в поклонах, наверное, плохо искал.

— Митька!

— Что хочет изволить, государь? — на этот раз он зашел, а не всунул в щель голову.

— Садись, — я махнул рукой, показывая, что слуга может где-нибудь умостить свой зад.

— Ну что ты, государь, как-можно-то? — на его лице промелькнула паника, и он Митька остался стоять.

— Ну хоть поближе подойди, нечего у дверей выстаивать, — приказал я, откинувшись на спинку кресла. — Ты в казармах бывал?

— Как не бывать, бывал, по твоему приказанию, Петр Алексеевич, — тут же ответил Митька.

— И что говорят? — я прикрыл глаза. Никогда не думал, что это так трудно, постоянно думать на государственном уровне. У меня уже мозги закипали от напряжения, а мозги у меня хорошо тренированы, а вот, смотри, не справляются.

— Много чего говорят, — Митька задумался. — Но больше говорят, что Трубецкой Никита Юрьевич хороший командир, а Иван Алексеевич, значица, зря так с ним поступает. Нехорошо это. Так же говорят, что, мол, похоже, император из отрока в мужчину перековывается, и оставляет забавы перед делами государевыми. Плохого ничего не слышал.

Это хорошо, это просто замечательно. Когда Ушаков определится со своей Академией, ил как он в итоге назовет институт подготовки шпионов, заставлю его Митьку обучить. Он парень смышленый, быстро всю науку освоит.

— Отлично, молодец, держи за службу, — и я бросил ему рубль, который Митька поймал на лету, улыбаясь во всю морду. — А теперь позови ко мне Мельгунова.

— А чего его звать? Он тут с утра сидит, ждет, когда ты, государь, Петр Алексеевич, его к себе призовешь.

— Тогда пускай заходит, — я махнул рукой на Митьку и его заморочки. Как хочет, пускай так и разруливает очередь перед моим кабинетом, главное, что пока без нареканий особых обходилось.

Вошедший военный мне понравился. Высокий, статный с открытым честным лицом. Понятно, почему он сильно высоких вершин не достиг.

— Здравия желаю, ваше императорское величество, — ну, тоже ничего. До него, наверное, не дошло пока, что я предпочитаю более старые обращения, всего лишь по тому, что терпеть не могу громоздких словесных конструкций, не несущих особого смысла. За что меня признают ярым противником дедовых реформ, не больше, не меньше.

— И тебе здравствовать, Петр Наумович. Знаешь ли ты, — я отметил, что Мельгунов передернулся, когда я к нему на «ты» обратился. Ничего, пускай привыкает, если хочет со мной работать, — Перт Наумович, зачем тебя Христофор Антонович с собой позвал?

— Я не знаю деталей, ваше императорское величество. Мне было только сказано, что для меня предполагается работа. Но вот какая и в чем она заключается — то неведомо мне.

— Нужно принять командование у полковника Трубецкого над расположенными здесь ротами преображенцев. У Никиты Юрьевича новая задача появилась, и он ни сегодня-завтра уедет в Санкт-Петербург.

— Да, но... — полковник слегка подзавис. — Преображенцы редко хорошо принимают над собой пришлых.

— Их никто не спрашивает, кого главнокомандующий приказывает назначить над ними командиром, — я привстал, слегка повысив голос. Затем более примирительно добавил. — Я, может быть, и согласился бы вызвать кого-то знакомого им, но Москва дальше находится, чем Петербург и уж такие особенности даже наши непробиваемые вояки должны понять. А сейчас идите к Трубецкому и принимайте командование.

Вот ей богу, лучше бы приказал Миниху пару рот ингерманландцев притащить, чем сейчас проблемы, из пальца высосанные на месте разбирать. Хотя, судя по рассказам Митьки, особых проблем быть не должно.

Тут дверь распахнулась и в кабинет без предварительного уведомления вполз, старательно подволакивая больную ногу и сильно опираясь на трость Остерман. Он так старательно делал вид, что ему невыносимо больно, что он так страдает, но только из-за меня идет на такие муки, что я даже оценил его усилия. Подскочив в кресле, я бросился к своему наставнику и принялся так же старательно, как он страдал, хлопотать вокруг него, едва ли не насильно усаживая в кресло.

— Андрей Иванович, как же радостно видеть тебя снова на ногах. Садись, друг мой, садись. Не стой, не утруждай ногу, коя еще не совсем зажила, я же вижу, что через силу идешь ты.

— О, не стоит, государ. Я фсего лишь ничтожный тфой слуга, чтобы фместо того чтобы тебе служить, фынуждаю сфоего господина помогать мне, — но я только отмахнулся от его неубедительных попыток, потому что действительно был безумно рад тому обстоятельству, что Остерман все-таки решил поправиться, а не изображать из себя смертельно больного. Потому что это означало, что мы можем готовиться выезжать в Петербург. Может быть даже вместе с Ушаковым и Минихом.

Я уже хотел кликнуть Репнина, чтобы сообщить ему о нашем скором отъезде, как дверь кабинета распахнулась, и в комнату буквально влетел отец Михаил.

— Беда, государь, нужно нам всем как можно быстрее возвращаться в первопрестольную.

— Что случилось? — сердце сделало кульбит и застряло где-то в области горла. Этого просто не может быть! Я же вроде слегка сдвинул русло! Но проклятая река истории просто так не сдается, вынуждая меня ехать в Москву, и, скорее всего, пробыть там до Пасхи, с которой и начнется самая крупная полоса неудач в жизни юного императора, закончившаяся его смертью. — Не томи, говори, что произошло и почему такая спешка?

— На отца Феофана совершено покушение, в то время, когда он вел расследование в Москве, — зачастил отец Михаил, не забывая осенять себя крестным знамением. — Ироды и еретики хотели отправить эту душу безгрешную к Господу нашему. — Ну, насчет безгрешной души Феофана я мог бы поспорить, но, черт вас всех возьми! Я не мог не присутствовать хотя бы в начале расследования этого злостного покушения. Каким бы оно не было.

— Он жив? — коротко спросил я, ища лазейку и не находя ее. Это только со стороны кажется, что император волен делать, что ему угодно. Это не так. Я такой же заложник обстоятельств, как и многие другие, даже больше, значительно больше.

— Жив, защитник наш, но плох. А сейчас и тем паче. Пока гонец весть эту жуткую принес. Кто знает, может и не застанем мы его в этом мире, когда примчимся. Ни попрощаемся, ни заветов последних не услышим. — Да век бы я заветов этих не слышал! На кой ляд они мне сдались?! Вот только тем же самым Феофаном установлено, что император Российской империи одновременно становится главой ее церкви. Поэтому я просто не могу сейчас не ехать в Москву.

— Митька! — дверь была открыта, и Митька вбежал, едва не столкнувшись с отцом Михаилом. — Вели Репнину собираться. Едем в Москву. И скажи Ушакову, что его дела в Петербурге подождут, он мне нужен будет в Москве, расследование провести.

Высказавшись, я развернулся и прошел мимо всех собравшихся в комнате, направляясь в свою спальню, чтобы что-нибудь там разбить. При этом я зачем-то преувеличенно аккуратно закрыл за собой двери в кабинет.